Деревня у подножия холма выглядела рядом темных пригорков на равнине. Там и тут в лагере горели небольшие костры, но как только пища была приготовлена, люди уходили от них подальше и теперь лежали в темноте, отдыхая. Слышались стоны раненых, крики ночных птиц.
Внезапно Гриффин выпрямился. На стене появилась неподвижная фигура. Со стороны леса подул прохладный ветер, и одежда человека на стене замка взвилась в воздух широкой волной.
Женщина.
Она постояла еще с минуту, потом сделала шаг и споткнулась о камень крепостного вала. Выпрямилась и исчезла за стеной.
– Она ушла, – тихо сказал Александр.
Гриффин бросил на него взгляд. Да, ушла. Спустилась по ступенькам, а возможно, в приступе отчаяния бросилась вниз с башни. Но эта мысль не успокоила его. Он собирался сам, лично, наказать ее.
Он не был уверен в том, что она его видела, но надеялся на это. Надеялся, что она его увидела и хотя бы на мгновение испытала отчаяние. Надеялся, что она ощутила себя раздавленной, как почувствовал себя он восемнадцать лет назад, узнав о том, что его дом потерян для него навсегда и теперь принадлежит его когда-то любимому приемному отцу Жонессу де л’Ами, и как он почувствовал себя год назад, узнав, что дочь Жонесса предала его.
Он повернулся к Александру, с трудом отведя взгляд от стен замка.
– Когда ты вернулся?
– Только что. Я совершил поездку на юг длиной в день. Слухи о том, что королевская армия приближается с целью отрезать наш арьергард, не подтвердились.
Гриффин снова обратил взгляд к замку.
– Хорошо.
Несколько минут они стояли молча, потом Александр сказал:
– Наносить удар надо с запада. Я знаю, что у тебя другой план, но…
– Нет.
– Язычник, стена там некрепкая и падет как соломенная.
– Это мой дом, – пробормотал Гриффин.
Александр промолчал.
Так они стояли до тех пор, пока края кеба на горизонте не посерели перед рассветом.
Лагерь оживал. Завтрак всухомятку – и люди заняли свои позиции. Гриффин сел на Нуара. Как только на небе появились первые проблески розового, прорезав темноту ночи, он надел шлем и опустил забрало.
– Пора с этим покончить.
Гвин знала, что замок не выдержит долгую осаду, поэтому, посоветовавшись с Фальком и собственным сердцем, согласилась выслать к стенам замка боеспособных людей.
Принц, сын короля Стефана, лежал при смерти в ее подвале. У нее не оставалось выбора. Приходилось принимать бой.
Ворота замка распахнулись, и ее рыцари и все те, кто был вооружен, вышли вперед – навстречу появившимся на дальнем холме врагам.
Гвиневра, стоявшая рядом с Фальком на самой высокой башне, прищурилась, пытаясь их разглядеть.
Они остановились, и их предводитель рысью выехал вперед. Огромный вороной конь с волнистой гривой приближался, гарцуя и выгибая шею. Ее глаза медленно открылись и расширились. Чей это был мосластый черный боевой конь?
Человек в шлеме, ехавший впереди, поднял, руку, потом резко опустил. Его кавалерия покатилась вниз с холма, разбрасывая копытами коней комья земли и порыжевшую траву.
Горло Гвин сдавило, сердце сильно забилось; от солнца, отражавшегося в металлических щитах наступающих, в глазах рябило. Вниз с холма катились воины – лица прикрыты шлемами, тела закованы в броню, копья нацелены на ее замок. Это приближалась смерть.
Потом без предупреждения они сомкнули ряды и приостановились, осадив лошадей. Их храпящие боевые кони поднимались на дыбы, опираясь на мощные задние ноги. Ряды наступающих остановились внезапно и мгновенно, и в этом была сила, способная сокрушить скалы.
Было ли это военной хитростью?
Ее пешая армия, построенная в неровные ряды, тоже остановилась.
По долине пронесся непривычно прохладный ветерок. Все замерли, погрузившись в молчание.
– Он дает нам шанс капитулировать, – заметил Фальк мрачно, – до того как начнется бой.
– Кто он? – спросила она, щурясь на залитую солнцем долину. – Кто смеет…
Ее горло сдавило так, что она не смогла продолжать. Боже милосердный!
Язычник!
В ужасе она прикрыла рот ладонью.
Кто еще мог появиться на огромном вороном боевом коне на гребне холма, сняв с головы шлем, будто давая ей последний шанс? Последний шанс сдаться… на его милость. Кому же еще она могла сдаться? Гриффину Соважу, призраку ее страсти.
Он смотрел прямо на нее.
«Спаси меня, Господи!» Сердце ее погнало кровь от мочек ушей к щиколоткам, и голова закружилась. Дрожащей рукой она разгладила юбки.
– Отзови их.
Фальк в недоумении повернулся к ней:
– Миледи?
– Отзови наших людей. – Она указала вниз, под стены замка: – Ты знаешь, кто это?
Он кивнул:
– Да, Соваж.
Ее рука непроизвольно опустилась.
– Ты знаешь Гриффина Соважа?
Фальк пожал плечами:
– Я служил вашему отцу много лет, леди Гвин. Еще до вашего рождения.
– Значит, тебе известна вся история отношений между нашими семьями?
Он отвел взгляд:
– Немного.
– Тогда расскажи мне, Фальк, каковы, по твоему мнению, наши шансы, когда у стен замка стоит Гриффита Соваж со своей армией?
Фальк снова бросил взгляд поверх зубцов стены, и в его взгляде она прочла ответ. Они могли начать сражение, но выиграть им было не суждено.
Гвин подумала о том, что яростная битва только даст Язычнику повод пронестись через замок подобно огненному смерчу, круша все на своем пути. К тому же нельзя было допустить, чтобы он обнаружил принца. Поэтому ей придется открыть ворота и капитулировать.
– Тогда наши люди не погибнут зря, – сказала она Фальку. – Не вижу смысла в том, чтобы сердить Соважа еще больше…
Ее голос сорвался. Больше, чем что? Могли он возненавидеть ее больше, чем теперь?
– Отзови их. Открой ворота. Сдай замок.
Фальк кивнул с мрачным видом:
– Да, миледи.
Он удалился, подзывая на ходу своих командиров.
Гвин смотрела ему вслед. Сердце ее стучало и трепыхалось, кровь неслась по жилам, а тело охватил холод. Внутри же какой-то голос кричал: «Ведь он должен был умереть».
Но сердце в ответ пело: «Он жив, жив, жив!»
Глава 3
Гриффин въехал под арку ворот с обнаженным мечом, но меч висел у него на боку. Его взгляд быстро пробежал по запруженному толпой внутреннему двору замка. Конечно, кто-то из тех, кого он знал, мог еще быть жив после стольких лет: Годвин, управляющий, или Хэмиш, кузнец.
Он тотчас же фыркнул, отметая это ребяческое волнение. Выживали только сильные, но в конце концов и они тоже умирали. Сколько раз жизнь показывала ему, что чувства гибельны и бессмысленны?
Он снова вглядывался в темные зубчатые башни «Гнезда», вырисовывавшиеся на фоне ослепительно синего неба, настолько яркого, что держать глаза открытыми было больно. Дом. Он снова был дома.
Было на удивление тихо. Притихшие крестьяне и домовладельцы толпились во дворе, образуя пеструю разношерстную компанию. Пока он ехал между их рядами, многие кланялись, некоторые опускались на колени. До него доносился шепот:
– Соваж…
– …помнишь его отца?
– Для нас он всего лишь легенда…
– Слава Богу.
Десятки рук были подняты в приветствии. Полотняные шапки и чепцы сорваны с голов. Все неумело и неуклюже кланялись, женщины приседали в реверансе. Они его принимали. И это должно было бы стать для него сладостным бальзамом.
Натянув поводья, он направил Нуара к внутреннему двору. Его люди ехали следом. Их кобальтово-синие плащи развевались, открывая для взглядов стальные кольчуги и длинные мечи. Внезапно по двору пронесся порыв прохладного ветра, принося с собой запах увядшей листвы, влажной коры и соленый привкус моря.
Сколько раз мальчиком он возвращался домой, вдыхая этот аромат, после дня охоты, или обучения соколов, или просто верховой езды, возвращался голодным и полным мечтаний о великих делах? И это было до того, как все изменилось.
Но теперь, в этот момент своего триумфа – возвращения домой, – он чувствовал себя опустошенным. Не было ни ликования, ни удовлетворения. Единственным, что его трогало, была мысль о том, где она.
Они въехали в центр двора, и копыта коней застучали по булыжнику.
– Милорд граф, – пробормотал лысеющий человек, появившись возле его стремени.
Гриффин придержал Нуара и посмотрел вниз:
– Кто ты?
– Уильям Йорк, милорд. Я графский… Я был сенешалем.
– Уильям Йорк, – повторил Гриффин. У него возникло странное чувство. Сердце его билось будто где-то в отдалении. Слова звучали необычно, искаженно, будто в воздухе меняли форму…
– Лорд Гриффин, миледи Гвиневра приветствует вас и ваших людей в «Гнезде».
Его взгляд снова переместился на этого человека:
– Где?
– Милорд?..
– Где твоя леди?
– Милорд… – начал управляющий, заикаясь.
– Где Гвиневра?
Послышался мелодичный голос:
– Я здесь.
Он резко повернул голову, и все, что до сих пор казалось серым и искаженным, теперь стало ясным, как нетронутая поверхность озера. Мир обрел почти мучительную прозрачность. Он оглядел побежденных, и взгляд его замкнулся на ней.
А сердце забилось громко и сильно.
– Я приветствую вас и ваших людей в своем доме.
Он спрыгнул с Нуара, бросив поводья своему оруженосцу Эдмунду, и двинулся ей навстречу. Каждый шаг растягивался на фарлонги. Волосы ее так же обрамляли лицо черными непокорными локонами, голос ее по-прежнему звучал как пение птицы над волшебным замерзшим озером.
Он остановился перед ней, чувствуя, как трудно стало дышать.
– Добро пожаловать, милорд.
Внезапно во дворе замка воцарилась полная тишина. Все затаили дыхание, будто ожидая, что месть и ярость обрушатся на нее.
– Добро пожаловать? Вот как? – повторил он тихо. – Твоя армия была приветствием?
– Я не знала, что это ты, – ответила она тихо, но ее зеленые глаза смотрели на него так пристально, что могли прожечь в нем дыры. Он заметил, насколько ярким кажется его плащ по сравнению с ее тусклой и поношенной одеждой. Одна его пряжка сверкала ярче, чем что-либо на ее одежде, но ничего удивительного в этом не было, потому что он знал, что она вообще не носила драгоценностей.
Вновь подувший ветерок приподнял несколько своевольных прядей, и эти черные локоны затрепетали под его дуновением, отделявшим их друг от друга. В течение всех истекших двенадцати месяцев ее лицо преследовало его в снах, а теперь она была здесь, перед ним, во плоти.
– Теперь знаешь, – сказал он холодно.
– Я знаю и другие вещи, не менее важные, чем эта, милорд.
Эти ее горькие слова были произнесены с особой четкостью.
– Я знаю, что этим войнам пора положить конец. Я знаю, что в последние две недели мои люди почти ничего не ели, в то время как ваши резвились на полях и в амбарах бедных крестьян на всем пути следования к этому полю боя. Я знаю, что моя армия мала, а ваша огромна. Я знаю, что ваши лошади, вероятно, ели лучше, чем всю прошлую неделю ели мои слуги.
– Ничего ты не знаешь.
– Я знаю, что мы можем проиграть…
– Ты ничего не знаешь.
– …и проигрывать снова и снова, но вам никогда не одержать победы.
– Ты ничего не знаешь, – повторил он холодным и ровным голосом. – Ты не знаешь, какие ужасы предотвратила моя армия…
– Какой героизм!
– И уж конечно, не знаешь, чем кормили моих лошадей, Гвиневра.
Оба они помолчали. Потом уголок его рта приподнялся в безрадостной улыбке:
– Ты, должно быть, считала меня простаком.
– Я считала тебя ужасным. И…
Он сбросил с руки перчатку, и его растопыренные пальцы с силой обхватили ее подбородок:
– И что?
– Мертвым, – пробормотала она шепотом, от которого он ощутил ярость и удовлетворение. – Я думала… ты умер.
– И сделала так, чтобы обеспечить мою смерть наверняка?
Она затаила дыхание.
– А сколько смертей на твоей совести – смертей, причиной которых был твой меч?
Его пальцы сжались, впечатываясь в нежную плоть ее подбородка.
– Твоя семья была нацелена на то, чтобы погубить меня, – сказал он так тихо, что голоса его почти не было слышно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43