Никто не пришел на выручку старине Дейву. И Дейву оставалось только притвориться, что все это происходит не с ним, а с кем-то другим. Пришлось так развить воображение, чтобы можно было раздвоиться. Что он и сделал. Дейв умер, черт возьми. А паренек, который выбрался из этого погреба — уж не знаю, кто это был, — вообще-то это я, но ясно как день, что это был не Дейв. Дейв умер.
Селеста онемела. За восемь лет Дейв ни разу не заговаривал о том, что с ним случилось и о чем было всем известно. Говорил только, что играл с Шоном и Джимми и его похитили, а он убежал — и на этом разговор заканчивался. Ни разу она не слышала от него имен похитителей. Ни разу он не упоминал о спальном мешке. Ничего этого она не знала. Казалось, что в этот момент происходит пробуждение от иллюзий их семейной жизни и невольно, против их желания, они остаются лицом к лицу со всеми разумными обоснованиями и полуправдами, потаенными страстями и сокровенными "я", на которых все строилось. Чтобы смотреть, как все рушится под ударами ошеломляющей правды, что никогда-то по-настоящему они друг друга не знали, а только надеялись когда-нибудь узнать.
— Дело в том, Селеста, — сказал Дейв, — что все это очень похоже на то, что я говорил тебе про вампиров. По существу, все это — одно. Одна и та же проклятая штука.
— Какая «проклятая штука»? — прошептала она.
— То, что это не исчезает, не выходит наружу, а, раз попав, сидит в тебе.
Взгляд его был устремлен на кофейный столик, и ей показалось, что, разговаривая с ней, он успокаивается.
Она прикоснулась к его плечу:
— Что «не выходит наружу», Дейв? Что «сидит в тебе»?
Дейв покосился на ее руку с таким видом, словно еще секунда — и он с рычаньем вонзит в нее зубы и оторвет ее от запястья.
— Я больше не доверяю своему разуму, Селеста. Предупреждаю тебя: я себе не доверяю.
Она убрала руку — в том месте, каким рука касалась Дейва, кожу жгло и покалывало.
Дейв поднялся, пошатываясь. Склонив голову к плечу, он взглянул на нее, как будто не совсем понимал, кто она такая и как попала сюда, на краешек дивана. Потом посмотрел на экран, где Джеймс Вудс стрелял из арбалета прямо в грудь какому-то типу, и прошептал:
— Раздраконь их всех, Охотник! Раздраконь!
С пьяной ухмылкой он опять повернулся к Селесте:
— Я собираюсь прогуляться.
— Хорошо, — сказала она.
— Прогуляться и подумать.
— Ага, — сказала Селеста, — конечно.
— Если я сумею уложить все это в моей голове, то все наладится. Но просто надо уложить это в голове.
Селеста не спросила, какое «это» он имеет в виду.
— Ну, тогда привет, — сказал он, идя к входной двери. Он открыл дверь и ступил за порог, и тут же она увидела его руку на косяке — голова его просунулась в комнату.
Не входя обратно, но склонив голову к плечу и внимательно глядя на нее, он сказал:
— Между прочим, о мусоре я позаботился.
— Что?
— Мусорный пакет, — сказал он. — Тот самый, куда ты положила мою одежду и прочее, помнишь? Я еще раньше вынес его и выбросил.
— А-а, — сказала она, чувствуя, что ее сейчас вырвет.
— Итак, до скорого, — сказал он.
— Ага, — сказала она, когда голова его опять вынырнула наружу, на лестницу. — Увидимся.
Она слушала его шаги — как он спускается вниз по лестнице. Вот заскрипела дверь парадного и Дейв вышел на крыльцо, вот он спустился по ступенькам. Она подошла к лесенке наверх, ведущей в комнату Майкла, и послушала, как мерно он дышит во сне. Потом она пошла в ванную, и там ее вырвало.
* * *
Он не смог найти место, где Селеста поставила машину. Иногда, особенно в снегопад, приходится проехать кварталов восемь, прежде чем найдешь место для парковки, так что, судя по всему, Селеста могла поставить машину и у Стрелки, хотя неподалеку он углядел кое-какие свободные места. Ну да ладно. По всей вероятности, он слишком разбит, чтобы садиться за руль. Может быть, хорошая долгая прогулка пешком проветрит ему мозги.
Он направился по Кресент к Бакинхем-авеню и свернул налево, недоумевая, с какого такого перепугу он попытался объяснить что-то Селесте. Господи, он ведь даже имена назвал — Генри и Джордж! И вервольфов упоминал — что-то кричал про них. Черт.
А теперь все подтвердилось: полиция подозревает его. Они будут начеку. Нечего и думать о Шоне как о друге детских лет. Дружба их давно в прошлом, и Дейву даже припомнилось, что и в детстве Шон его раздражал, и он понимал, чем именно: ощущением своей привилегированности, эдакой уверенностью, что он всегда прав, как у всех этих ребят, которым повезло — а что это, как не везение? — иметь обоих родителей, и хороший дом, и красивую одежду, и все, что нужно для спорта.
Будь проклят этот Шон. И прокляты эти его глаза. И голос. И то, что стоит ему появиться, как бабы тут же чуть ли не раздеваться начинают. Будь проклят он с его наружностью, и его высокомерным чистоплюйством, и его забавными россказнями и полицейским бахвальством, и тем, что о нем пишут в газетах!
Дейв тоже не дурак. И еще покажет себя, как только приведет в порядок голову. Надо только привести в порядок голову. А если для этого понадобится ее свинтить, а потом опять поставить на место, то он придумает, как сделать даже это.
Вся беда в том, что Мальчишка, Сбежавший от Волков, Который Вырос, стал слишком назойлив. Дейв надеялся, что его успокоит то, что сделал Дейв субботним вечером, что это угомонит мерзавца, запрячет его в дебри сознания. Этот Мальчишка, в тот вечер он жаждал крови, ему нужна была боль. И Дейв поддался, пошел ему навстречу.
Все начиналось с малого — пара-другая затрещин, пинков. Но потом Дейв потерял контроль, почувствовал, как в нем закипает ярость, как Мальчишка берет верх. А ведь этот Мальчишка — настоящая дрянь, вот он и не успокоился, пока не показались мозги...
Но потом, когда все было кончено, Мальчишка отступил. Он исчез, предоставив Дейву разбираться с последствиями, и Дейв разобрался. И разобрался хорошо. (Может быть, конечно, не так хорошо, как рассчитывал, но все-таки довольно хорошо.) И сделал он это специально, чтобы Мальчишки некоторое время и духу не было.
Но этот мерзавец из мерзавцев опять тут как тут — колотится в дверь, кричит, что так или иначе вылезет. У нас есть с тобой дела, Дейв.
Авеню слегка зыбилась перед ним, покачивалась из стороны в сторону, когда он шел по ней, но Дейв знал, что они приближаются к «Последней капле» и расползшемуся на два квартала трущобному району, убежищу извращенцев и проституток, купающихся во всем том, что оторвал от себя Дейв.
От меня оторвал, говорит Мальчишка. Ты вырос. И не пытайся взвалить на себя мой крест.
Хуже всего дети. Они как эльфы. Шныряют, выскакивают из подворотен, из-за машин и предлагают наркотики. Или за двадцатку — себя. Они на все готовы.
Самый маленький, тот, которого Дейв видел субботним вечером, не старше одиннадцати. Под глазами у него темные тени, и белая, очень белая кожа, и шапка спутанных волос, что довершает его сходство с эльфом. Ему бы дома смотреть по телевизору комедии, а он шляется по улице и предлагает наркотики.
Дейв увидел его на противоположном тротуаре, когда, выйдя из «Последней капли», стоял у машины. Ребенок, прислонившись к фонарю, покуривал сигарету, и когда взгляды их скрестились, Дейв это почувствовал. Почувствовал волнение и желание расслабиться. Взять этого рыжего парнишку за руку и вместе поискать укромное местечко. Было бы так легко оттаять, сдаться. Сдаться тому, что постоянно в себе ощущал, по меньшей мере лет десять.
Да, сказал Мальчишка. Пора.
Но (и здесь сознание Дейва раскалывалось пополам) в глубине души он знал, что это был бы самый страшный, непростительный грех; знал, что поступи он так, и, хоть это куда как заманчиво, пути назад не будет, здоровым и цельным ему не бывать, и это все равно как навеки остаться в том подвале с Генри и Джорджем. Он твердил это себе, когда его сильнее всего одолевали искушения — возле остановок школьных автобусов, возле спортивных площадок или когда летом он проезжал мимо общественных плавательных бассейнов. Он твердил себе, что не хочет становиться Генри и Джорджем. Он лучше их. Он воспитывает сына. Он любит жену. Он будет сильным. Вот что твердил он себе — с каждым годом все с большей страстью.
Но в субботний вечер это не помогало. В субботний вечер желание было мучительнее, чем когда бы то ни было. И рыжий паренек у фонаря, казалось, знал это. Покуривая, он улыбался Дейву, и того, как магнитом, тянуло к обочине. Ему казалось, что он босиком стоит на поросшем шелковистой травой склоне.
А потом подъехала машина, и после недолгих переговоров парнишка влез в нее, кинув на Дейва из-за капота жалостливый взгляд. Дейв следил, как машина, двухцветный сине-белый «кадиллак», пересекла авеню, направляясь к задам парковочной площадки «Последней капли». Дейв сел в свою машину, а «кадиллак», дав задний ход, подрулил к высоким деревьям, нависавшим над покосившейся изгородью. Водитель погасил фары, но мотор не выключил, и Мальчишка все шептал ему в ухо: Генри и Джордж, Генри и Джордж.
Сегодня вечером, не доходя до «Последней капли», Дейв повернул назад, хотя Мальчишка буквально вопил ему в уши. Мальчишка кричал: «Я — это ты, я — это ты!»
И Дейву хотелось остановиться и заплакать. Прижаться к ближайшему зданию и зарыдать от сознания, что Мальчишка прав. Мальчишка, Сбежавший от Волков, Который Вырос, сам превратился в Волка. И в Дейва.
Волк Дейв.
Должно быть, это произошло недавно, хотя Дейв и не помнит тяжких перемен, не помнит, чтобы душа его, дрогнув, испарилась, уступив место новой сущности. И тем не менее это произошло. Возможно, во сне.
Но остановиться он не мог. Эта часть авеню слишком опасна — кишит наркоманами, которые в Дейве, да еще пьяном, увидят легкую добычу. Вот как раз на той стороне показалась машина — она движется медленно, выслеживает Дейва, принюхивается, не учует ли исходящий от него запах жертвы.
Сделав глубокий вдох, он постарался идти ровнее, принять вид уверенный и бесшабашный. Он распрямил немного плечи, подпустил в глаза легкого цинизма и тем же путем, что и пришел, направился домой; в голове не прояснилось, Мальчишка по-прежнему вопил ему в уши, но Дейв решил не обращать на него внимания. Ему это по силам. Он выдержит. Ведь он Волк Дейв.
И Мальчишка сник, голос его стал глуше, тише, и когда Дейв добрался до Плешки, он говорил более мирно: «Я — это ты, — говорил теперь Мальчишка, говорил дружески, доверительно. — Я — это ты».
* * *
Выйдя из дома с сонным Майклом, прикорнувшим у нее на плече, Селеста обнаружила, что Дейв взял машину. Она припарковала ее немного дальше по улице, еще удивившись, что нашла свободное место в будний день и так поздно, но теперь на этом месте стоял синий джип.
Это не входило в ее планы. Она воображала, как сядет за руль, посадив Майкла рядом, а вещи положит на заднее сиденье, и как проедет три мили по автостраде до «Эконом-приюта».
— Блядство! — сказала она вслух, борясь с желанием закричать.
— Мама? — пробормотал Майкл.
— Все в порядке, Майк.
И может быть, она не соврала, потому что, оглянувшись, увидела, как с Пертшир на Бакинхем-авеню завернуло такси. Селеста подняла руку, на которой висела сумка, и такси подъехало прямо к ней, в то время как Селеста подумала, что может позволить себе потратить шесть долларов, чтобы облегчить путь до «Эконом-приюта». Она потратила бы и больше, и целую сотню, лишь бы в ту же минуту убраться отсюда подальше и обдумать все на свободе, не опасаясь того, что каждую минуту может повернуться ручка двери и появится человек, который, возможно, уже вбил себе в голову, что она — вампир, достойный разве что кола в сердце с последующим быстрым отсечением головы для пущей верности.
— Куда едем? — спросил таксист, когда Селеста, положив вещи на заднее сиденье, примостилась там же вместе с Майклом на плече.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Селеста онемела. За восемь лет Дейв ни разу не заговаривал о том, что с ним случилось и о чем было всем известно. Говорил только, что играл с Шоном и Джимми и его похитили, а он убежал — и на этом разговор заканчивался. Ни разу она не слышала от него имен похитителей. Ни разу он не упоминал о спальном мешке. Ничего этого она не знала. Казалось, что в этот момент происходит пробуждение от иллюзий их семейной жизни и невольно, против их желания, они остаются лицом к лицу со всеми разумными обоснованиями и полуправдами, потаенными страстями и сокровенными "я", на которых все строилось. Чтобы смотреть, как все рушится под ударами ошеломляющей правды, что никогда-то по-настоящему они друг друга не знали, а только надеялись когда-нибудь узнать.
— Дело в том, Селеста, — сказал Дейв, — что все это очень похоже на то, что я говорил тебе про вампиров. По существу, все это — одно. Одна и та же проклятая штука.
— Какая «проклятая штука»? — прошептала она.
— То, что это не исчезает, не выходит наружу, а, раз попав, сидит в тебе.
Взгляд его был устремлен на кофейный столик, и ей показалось, что, разговаривая с ней, он успокаивается.
Она прикоснулась к его плечу:
— Что «не выходит наружу», Дейв? Что «сидит в тебе»?
Дейв покосился на ее руку с таким видом, словно еще секунда — и он с рычаньем вонзит в нее зубы и оторвет ее от запястья.
— Я больше не доверяю своему разуму, Селеста. Предупреждаю тебя: я себе не доверяю.
Она убрала руку — в том месте, каким рука касалась Дейва, кожу жгло и покалывало.
Дейв поднялся, пошатываясь. Склонив голову к плечу, он взглянул на нее, как будто не совсем понимал, кто она такая и как попала сюда, на краешек дивана. Потом посмотрел на экран, где Джеймс Вудс стрелял из арбалета прямо в грудь какому-то типу, и прошептал:
— Раздраконь их всех, Охотник! Раздраконь!
С пьяной ухмылкой он опять повернулся к Селесте:
— Я собираюсь прогуляться.
— Хорошо, — сказала она.
— Прогуляться и подумать.
— Ага, — сказала Селеста, — конечно.
— Если я сумею уложить все это в моей голове, то все наладится. Но просто надо уложить это в голове.
Селеста не спросила, какое «это» он имеет в виду.
— Ну, тогда привет, — сказал он, идя к входной двери. Он открыл дверь и ступил за порог, и тут же она увидела его руку на косяке — голова его просунулась в комнату.
Не входя обратно, но склонив голову к плечу и внимательно глядя на нее, он сказал:
— Между прочим, о мусоре я позаботился.
— Что?
— Мусорный пакет, — сказал он. — Тот самый, куда ты положила мою одежду и прочее, помнишь? Я еще раньше вынес его и выбросил.
— А-а, — сказала она, чувствуя, что ее сейчас вырвет.
— Итак, до скорого, — сказал он.
— Ага, — сказала она, когда голова его опять вынырнула наружу, на лестницу. — Увидимся.
Она слушала его шаги — как он спускается вниз по лестнице. Вот заскрипела дверь парадного и Дейв вышел на крыльцо, вот он спустился по ступенькам. Она подошла к лесенке наверх, ведущей в комнату Майкла, и послушала, как мерно он дышит во сне. Потом она пошла в ванную, и там ее вырвало.
* * *
Он не смог найти место, где Селеста поставила машину. Иногда, особенно в снегопад, приходится проехать кварталов восемь, прежде чем найдешь место для парковки, так что, судя по всему, Селеста могла поставить машину и у Стрелки, хотя неподалеку он углядел кое-какие свободные места. Ну да ладно. По всей вероятности, он слишком разбит, чтобы садиться за руль. Может быть, хорошая долгая прогулка пешком проветрит ему мозги.
Он направился по Кресент к Бакинхем-авеню и свернул налево, недоумевая, с какого такого перепугу он попытался объяснить что-то Селесте. Господи, он ведь даже имена назвал — Генри и Джордж! И вервольфов упоминал — что-то кричал про них. Черт.
А теперь все подтвердилось: полиция подозревает его. Они будут начеку. Нечего и думать о Шоне как о друге детских лет. Дружба их давно в прошлом, и Дейву даже припомнилось, что и в детстве Шон его раздражал, и он понимал, чем именно: ощущением своей привилегированности, эдакой уверенностью, что он всегда прав, как у всех этих ребят, которым повезло — а что это, как не везение? — иметь обоих родителей, и хороший дом, и красивую одежду, и все, что нужно для спорта.
Будь проклят этот Шон. И прокляты эти его глаза. И голос. И то, что стоит ему появиться, как бабы тут же чуть ли не раздеваться начинают. Будь проклят он с его наружностью, и его высокомерным чистоплюйством, и его забавными россказнями и полицейским бахвальством, и тем, что о нем пишут в газетах!
Дейв тоже не дурак. И еще покажет себя, как только приведет в порядок голову. Надо только привести в порядок голову. А если для этого понадобится ее свинтить, а потом опять поставить на место, то он придумает, как сделать даже это.
Вся беда в том, что Мальчишка, Сбежавший от Волков, Который Вырос, стал слишком назойлив. Дейв надеялся, что его успокоит то, что сделал Дейв субботним вечером, что это угомонит мерзавца, запрячет его в дебри сознания. Этот Мальчишка, в тот вечер он жаждал крови, ему нужна была боль. И Дейв поддался, пошел ему навстречу.
Все начиналось с малого — пара-другая затрещин, пинков. Но потом Дейв потерял контроль, почувствовал, как в нем закипает ярость, как Мальчишка берет верх. А ведь этот Мальчишка — настоящая дрянь, вот он и не успокоился, пока не показались мозги...
Но потом, когда все было кончено, Мальчишка отступил. Он исчез, предоставив Дейву разбираться с последствиями, и Дейв разобрался. И разобрался хорошо. (Может быть, конечно, не так хорошо, как рассчитывал, но все-таки довольно хорошо.) И сделал он это специально, чтобы Мальчишки некоторое время и духу не было.
Но этот мерзавец из мерзавцев опять тут как тут — колотится в дверь, кричит, что так или иначе вылезет. У нас есть с тобой дела, Дейв.
Авеню слегка зыбилась перед ним, покачивалась из стороны в сторону, когда он шел по ней, но Дейв знал, что они приближаются к «Последней капле» и расползшемуся на два квартала трущобному району, убежищу извращенцев и проституток, купающихся во всем том, что оторвал от себя Дейв.
От меня оторвал, говорит Мальчишка. Ты вырос. И не пытайся взвалить на себя мой крест.
Хуже всего дети. Они как эльфы. Шныряют, выскакивают из подворотен, из-за машин и предлагают наркотики. Или за двадцатку — себя. Они на все готовы.
Самый маленький, тот, которого Дейв видел субботним вечером, не старше одиннадцати. Под глазами у него темные тени, и белая, очень белая кожа, и шапка спутанных волос, что довершает его сходство с эльфом. Ему бы дома смотреть по телевизору комедии, а он шляется по улице и предлагает наркотики.
Дейв увидел его на противоположном тротуаре, когда, выйдя из «Последней капли», стоял у машины. Ребенок, прислонившись к фонарю, покуривал сигарету, и когда взгляды их скрестились, Дейв это почувствовал. Почувствовал волнение и желание расслабиться. Взять этого рыжего парнишку за руку и вместе поискать укромное местечко. Было бы так легко оттаять, сдаться. Сдаться тому, что постоянно в себе ощущал, по меньшей мере лет десять.
Да, сказал Мальчишка. Пора.
Но (и здесь сознание Дейва раскалывалось пополам) в глубине души он знал, что это был бы самый страшный, непростительный грех; знал, что поступи он так, и, хоть это куда как заманчиво, пути назад не будет, здоровым и цельным ему не бывать, и это все равно как навеки остаться в том подвале с Генри и Джорджем. Он твердил это себе, когда его сильнее всего одолевали искушения — возле остановок школьных автобусов, возле спортивных площадок или когда летом он проезжал мимо общественных плавательных бассейнов. Он твердил себе, что не хочет становиться Генри и Джорджем. Он лучше их. Он воспитывает сына. Он любит жену. Он будет сильным. Вот что твердил он себе — с каждым годом все с большей страстью.
Но в субботний вечер это не помогало. В субботний вечер желание было мучительнее, чем когда бы то ни было. И рыжий паренек у фонаря, казалось, знал это. Покуривая, он улыбался Дейву, и того, как магнитом, тянуло к обочине. Ему казалось, что он босиком стоит на поросшем шелковистой травой склоне.
А потом подъехала машина, и после недолгих переговоров парнишка влез в нее, кинув на Дейва из-за капота жалостливый взгляд. Дейв следил, как машина, двухцветный сине-белый «кадиллак», пересекла авеню, направляясь к задам парковочной площадки «Последней капли». Дейв сел в свою машину, а «кадиллак», дав задний ход, подрулил к высоким деревьям, нависавшим над покосившейся изгородью. Водитель погасил фары, но мотор не выключил, и Мальчишка все шептал ему в ухо: Генри и Джордж, Генри и Джордж.
Сегодня вечером, не доходя до «Последней капли», Дейв повернул назад, хотя Мальчишка буквально вопил ему в уши. Мальчишка кричал: «Я — это ты, я — это ты!»
И Дейву хотелось остановиться и заплакать. Прижаться к ближайшему зданию и зарыдать от сознания, что Мальчишка прав. Мальчишка, Сбежавший от Волков, Который Вырос, сам превратился в Волка. И в Дейва.
Волк Дейв.
Должно быть, это произошло недавно, хотя Дейв и не помнит тяжких перемен, не помнит, чтобы душа его, дрогнув, испарилась, уступив место новой сущности. И тем не менее это произошло. Возможно, во сне.
Но остановиться он не мог. Эта часть авеню слишком опасна — кишит наркоманами, которые в Дейве, да еще пьяном, увидят легкую добычу. Вот как раз на той стороне показалась машина — она движется медленно, выслеживает Дейва, принюхивается, не учует ли исходящий от него запах жертвы.
Сделав глубокий вдох, он постарался идти ровнее, принять вид уверенный и бесшабашный. Он распрямил немного плечи, подпустил в глаза легкого цинизма и тем же путем, что и пришел, направился домой; в голове не прояснилось, Мальчишка по-прежнему вопил ему в уши, но Дейв решил не обращать на него внимания. Ему это по силам. Он выдержит. Ведь он Волк Дейв.
И Мальчишка сник, голос его стал глуше, тише, и когда Дейв добрался до Плешки, он говорил более мирно: «Я — это ты, — говорил теперь Мальчишка, говорил дружески, доверительно. — Я — это ты».
* * *
Выйдя из дома с сонным Майклом, прикорнувшим у нее на плече, Селеста обнаружила, что Дейв взял машину. Она припарковала ее немного дальше по улице, еще удивившись, что нашла свободное место в будний день и так поздно, но теперь на этом месте стоял синий джип.
Это не входило в ее планы. Она воображала, как сядет за руль, посадив Майкла рядом, а вещи положит на заднее сиденье, и как проедет три мили по автостраде до «Эконом-приюта».
— Блядство! — сказала она вслух, борясь с желанием закричать.
— Мама? — пробормотал Майкл.
— Все в порядке, Майк.
И может быть, она не соврала, потому что, оглянувшись, увидела, как с Пертшир на Бакинхем-авеню завернуло такси. Селеста подняла руку, на которой висела сумка, и такси подъехало прямо к ней, в то время как Селеста подумала, что может позволить себе потратить шесть долларов, чтобы облегчить путь до «Эконом-приюта». Она потратила бы и больше, и целую сотню, лишь бы в ту же минуту убраться отсюда подальше и обдумать все на свободе, не опасаясь того, что каждую минуту может повернуться ручка двери и появится человек, который, возможно, уже вбил себе в голову, что она — вампир, достойный разве что кола в сердце с последующим быстрым отсечением головы для пущей верности.
— Куда едем? — спросил таксист, когда Селеста, положив вещи на заднее сиденье, примостилась там же вместе с Майклом на плече.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65