– Когда появится эта личность, Майкл, мы должны дать ему то, что он хочет. Я молился, и такое указание Господь…
– Мы послушаем и тогда решим, – прерывает, его Майк. – Согласны?
Неодобрительный говор прошел по коридору.
– Как ты можешь так говорить, – начинает Орв Бучер, – когда твой ребенок…
– Потому что я никогда не подписываюсь втемную, – отвечает Майк.
И поворачивается уходить.
– Есть время упорствовать, Майкл, – обращается к нему преподобный Боб Риггинс. – Но есть время отпустить вожжи ради большего блага, как бы тяжко это ни было. «Перед падением возносится сердце человека, а смирение предшествует славе». Притчи.
– «Отдавайте кесарю кесарево, а Божие – Богу», – отвечает Майк. – Евангелие от Матфея.
Преподобный Боб Риггинс злится, что Майк пытается переспорить его по Писанию, но когда он делает шаг вслед за ним – может быть, чтобы продолжить спор, – Майк качает головой.
– Прошу вас остаться. Ситуация у нас под контролем.
– Я знаю, что ты в это веришь, – говорит священник. – Но мы не все в этом убеждены.
– И тебе не грех бы помнить, Майкл Андерсон, что у нас все еще демократия! – вставляет Орв Бучер. – Хоть в шторм, хоть не в шторм!
Одобрительный ропот.
– Уверен, если память меня подведет, ты мне напомнишь, Орв. Пойдем, Хэтч.
Они заходят в кухню – и останавливаются в удивлении и страхе.
– Заходите, заходите! – приглашает голос Линожа.
На столе и на полке – зажженные свечи. Щегольски одетый Линож стоит, положив обе руки (сейчас пока без желтых перчаток) на волчью голову трости. И еще мы видим Джоанну Стенхоуп. Она парит возле стены, почти касаясь головой потолка, и ноги ее висят в воздухе. Руки ее расставлены в сторону на уровне пояса – не совсем распятие, но наводит на мысль о нем. В каждой руке у нее – зажженная свеча. По пальцам течет расплавленный воск. Глаза ее широко открыты. Двинуться она не может… но она в сознании и в ужасе.
Майк и Хэтч остановились, где вошли.
– Заходите, мальчики, – говорит Линож. – Быстро и тихо… если только вы не хотите, чтобы я заставил эту суку сжечь себе лицо.
Он чуть приподнимает трость, и Джоанна точно так же поднимает свечу к своему лицу.
– Сколько волос! – говорит Линож. – Посмотрим, как они будут гореть?
– Нет, – отвечает Майк.
Он входит в кухню. Хэтч за ним, бросив взгляд через плечо. Там Боб Риггинс обращается к островитянам, и хотя не слышно, что он говорит, видно, что многие с ним соглашаются.
– У вас проблемы с местным изгонятелем злых духов? Что ж, есть одна вещь, которую вы, констебль, можете запомнить на будущее… в предположении, конечно, что это будущее у вас есть. У преподобного Бобби Риггинса есть две племянницы в Кэстине. Симпатичные блондиночки одиннадцати и девяти лет. Он их очень любит. Может быть, даже слишком. Когда они видят его машину, они убегают и прячутся. На самом деле…
– Отпустите ее, – требует Майк. – Джоанна, как ты?
Она не отвечает, но глаза ее закатываются от ужаса. Линож хмурится.
– Если вы не хотите видеть миссис Стенхоуп в виде самой большой в мире праздничной свечи, я вам советую не заговаривать, пока вас не попросят. Хэтч, закройте дверь.
Хэтч закрывает. Линож следит, потом снова обращает свое внимание на Майка.
– Вы не любите знаний?
– Те, которые вы имеете в виду – нет.
– Ай-яй-яй, как плохо. Просто стыдно. Может быть, вы мне не верите?
– Я вам верю. Но дело в том, что вы знаете все плохое и ничего из хорошего.
– Ах, как возвышенно. У меня даже слезы на глазах выступили. Но в общем и целом, констебль Андерсон – добро – это иллюзия. Побасенки, которые люди себе рассказывают, чтобы прожить жизнь, не слишком много плача.
– В это я не верю.
– Я знаю. Вы до самого конца держитесь добра… только в этот раз, кажется, вам достанется спичка с коротким концом.
Он смотрит на Джоанну, приподнимает трость… и медленно ее опускает. При этом Джоанна соскальзывает по стене. Когда ее ноги касаются пола, Линож надувает губы и слегка дует. По комнате проносится ветер. Пламя свечей на столе и на полке колеблется, свечи в руках у Джоанны гаснут. И чары с нее спадают. Она бросает свечи и бежит к Майку, всхлипывая. Пробегая мимо Линожа, она от него отшатывается. Он улыбается ей отеческой улыбкой, а Майк обнимает ее за плечи.
– Ваш город полон прелюбодеев, педофилов, воров, обжор, убийц, хулиганов, мошенников и скупердяев. И каждого из них я знаю. Рожденный в грехах – рассыпься в прах. Рожденный в грязи – в ад ползи.
– Он дьявол! – всхлипывает Джоанна. – Не подпускай его больше ко мне! Я все сделаю, только не подпускай его ко мне!
– Чего вы хотите, мистер Линож? – спрашивает Майк.
– Чтобы через час все собрались в том зале – для начала. Проведем незапланированное городское собрание, точно в двадцать один ноль-ноль. А потом… потом увидим.
– Что увидим? – спрашивает Майк. Линож проходит к задней двери, приподнимает трость, и дверь отворяется настежь. Врывается штормовой ветер, гася все свечи. Силуэт – Линож – оборачивается. В контуре его головы дергаются красные линии, освещающие его глаза.
– Увидим, закончил ли я с этим городом… или только начал. В девять вечера ровно, констебль. Вы… он… она… преподобный Бобби… менеджер города Робби… все и каждый.
Он выходит, и дверь за ним захлопывается.
– Что же нам делать? – спрашивает Хэтч.
– А что мы можем сделать? – отвечает Майк. – Выслушаем, чего он хочет. Если есть другой выход, я его не вижу. Скажи Робби.
– А как с детьми? – спрашивает Хэтч.
– Я за ними присмотрю, – говорит Джоанна. – Я все равно не могу быть там, где он. Опять – ни за что!
– Так не пойдет, – говорит Майк. – Он хочет, чтобы собрались все, а значит, и ты, Джо. – Он задумывается. – Мы перенесем их наверх. Вместе с кроватями. Поставим сзади в зале заседаний.
– Да, это пойдет, – соглашается Хэтч. Когда Майк открывает дверь, он добавляет:
– Я никогда в жизни еще не был так испуган.
– Я тоже.
И они идут сообщить о собрании выжившим в эту бурю.
Снаружи купол с мемориальным колоколом почти исчез под сугробами. И на одном из сугробов – что почти такое же чудо, как хождение по воде – стоит Андре Линож. Трость его поставлена между ступнями в снег. Он смотрит на мэрию… сторожит… выжидает.
Затемнение. Конец акта третьего.
АКТ ЧЕТВЕРТЫЙ
Все еще дует ветер на углу Мэйн-стрит и Атлантик-стрит, наметает сугробы и волочет поземку, но снегопад почти прекратился.
У остатков причала волны по-прежнему бьют в берег, но уже не так яростно. У подножия Атлантик-стрит лежит рыбачья лодка, и ее нос воткнулся в разбитую витрину магазина сувениров Литтл-Толл-Айленда.
На небе поначалу видны только чернота и бегущие тучи, но где-то чуть-чуть бледнеют просветы, какое-то серебрение. В этом свете чуть виднее дымчатые, беспокойные тени облаков, я потом, всего на миг-другой, сверкает полная луна в промоине и снова исчезает.
Здание мэрии сквозь вертящуюся завесу снега все также похожа на мираж. Под прикрытием своего купола раскачивается по ветру мемориальный колокол и тихо позванивает.
Мы видим крупным планом старомодные кварцевые часы. Когда малая стрелка указывает точно на девять, они начинают бить. Камера отъезжает, открывая нам зал заседаний Литтл-Толл-Айленда.
Это красивое и яркое зрелище. Все наши знакомые уже здесь, плюс еще остальные островитяне – всего двести. Странно выглядят они при свечах – как жители деревни прошлых времен… времен Салема и Роанока, скажем так.
В переднем ряду сидят Майк и Молли, Хэтч и Мелинда, преподобный Боб Риггинс и его жена Кэти, Урсула Годсо и Сандра Билз. Робби Билз на помосте, за небольшим деревянным столом слева. Перед ним на столе небольшая табличка с надписью «МЕНЕДЖЕР».
За рядами скамеек поставлены в углу восемь кроватей. По обе стороны этого анклава сидят Энджи Карвер, Тавия Годсо, Джоанна Стенхоуп, Энди Робишо, Кэт Уизерс и Люсьен Фурнье. Они охраняют детей – насколько могут.
Последний удар часов затихает в шуме ветра снаружи. Люди оглядываются в поисках любого признака присутствия Линожа. Через минуту-другую Робби подходит к кафедре, нервно одергивая край куртки.
– Леди и джентльмены, я, как и вы, не очень знаю, чего мы ждем, но…
– А тогда, может, ты сядешь и будешь ждать, как и мы, Робби? – спрашивает Джонни Гарриман.
Эти слова встречают нервным смехом. Робби кидает на Джонни хмурый взгляд.
– Я только хотел сказать, Джонни, что я уверен – мы найдем выход из… из этой ситуации… если будем держаться вместе, как всегда было у нас на острове…
Входная дверь распахивается с громким и гулким стуком. Снаружи, на крыльце, видны ботинки и древко трости Линожа.
Робби Билз замолкает и глядит на дверь. С его лица пот льется ручьем.
Перебивкой идут лица островитян: Тавия… Джонас Стенхоуп… Хэтч… Мелинда… Орв… преподобный Боб Риггинс… Люсьен… другие. Все смотрят на дверь.
Ботинки ступают на черно-белый шахматный кафель. Трость не отстает, постукивая через правильные интервалы. Мы следим за ботинками, пока они не подходят к двери, ведущей в зал заседаний. Тут камера резко наезжает на дверь, на стеклянных створках которой написано:
ЗАЛ ЗАСЕДАНИЙ МЭРИИ ЛИТТЛ-ТОЛЛ-АЙЛЕНДА.
Под этим другая надпись:
БУДЕМ ВЕРИТЬ В БОГА И ДРУГ В ДРУГА.
Островитяне смотрят на вошедшего, и глаза у них расширены от страха.
Две руки в желтых перчатках берутся за ручки и распахивают двери прямо на камеру…
В дверях стоит Линож в своей куртке и желтых перчатках, сунув трость подмышку. Он улыбается, глаза у него более или менее нормальные, чудовищные зубы скромно спрятаны. Он снимает перчатки и сует их в карманы куртки.
Медленно, в тишине такой плотной, что она оглушает, Линож входит в зал. Слышно только мерное тиканье часов.
Линож медленно идет по пролету за скамьями в направлении столов, где был буфет. Все островитяне, кроме сидящих в последних рядах (то есть тех, кто всего ближе к Линожу), поворачиваются посмотреть на него, и в глазах их недоверие и страх.
Когда Линож подходит к кроватям и спящим детям, самоназначенные стражи сдвигаются вместе, создавая барьер из своих тел между Линожем и детьми.
Линож доходит до поворота в центральный пролет, ведущий к помосту. Минуту он там стоит, благосклонно улыбаясь, явно наслаждаясь страхом и недоверием, клубящимися в безмолвной комнате. Будто питается ими.
Здесь мы видим в перебивках всех знакомых островитян. На лице Кэт написан вызов: «Этих детей ты возьмешь только через мой расчлененный труп». Честное круглое лицо Хэтча исполнено решимости и напряжения, у Мелинды в лице страх и отчаяние. И остальные: Джек Карвер… Ферд Эндрюс… Аптон Белл… все боятся, все подавлены присутствием сверхъестественного… а что он – сверхъестественный, они чуют. И последним мы видим Робби с залитым потом лицом и рукой, глубоко засунутой в карман, где он спрятал пистолет.
Линож постукивает тростью сначала по скамьям слева, потом справа от прохода – как постукивал по калитке Марты. Слышно шипение, и дым поднимается от обугленных мест, которых коснулась трость. Сидящие поблизости отшатываются прочь. Те, кто был справа – это семья Хоупвеллов – Стен, Мэри и Дэви. Линож им улыбается, и на этот раз его губы приоткрываются настолько, что показывают кончики клыков. Все три Хоупвелла реагируют. Мэри обнимает за плечи своего сына и смотрит на Линожа со страхом.
– Привет, Дэви! – говорит Линож. – Отличное будет сочинение – «Как я провел уикэнд»?
Дэви не отвечает. Линож глядит на него, улыбаясь по-прежнему.
– Твой отец вор. Он за последние шесть лет украл более четырнадцати тысяч долларов в компании морепродуктов, где работает. На эти деньги он играет. – И Линож сообщает доверительно:
– Он проигрывает.
Дэви поворачивается и бросает на своего отца взгляд, полный страха и неверия. «Я не верю, – говорит этот взгляд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40