– Мой папа – никогда!» – но он на миг видит в лице Стена неприкрытую вину и страх пойманного в капкан зверя. Этой минуты хватает, чтобы глубоко потрясти веру мальчика в отца, который был кумиром.
– Папа?..
– Я не знаю, кто вы, мистер, – говорит Стен, – но вы лжете. Лжете!
Хорошо, но недостаточно. Никто не верит ему, в том числе его жена и сын.
– Рожденный во лжи дважды скажи… а, Дэви? Хотя бы дважды.
С Хоупвеллами он покончил. Вера друг в друга в этой семье погибла вмиг и навеки. Линож медленно движется по проходу к помосту. Каждый глаз ловит его неторопливое продвижение – и тут же отворачивается; каждое сердце вспоминает свои ошибки и обманы. Дойдя до Джонни Гарримана, Линож останавливается и улыбается снова.
– Ба, да это Джонни Гарриман! Который сжег столярный цех в Мачиасе по ту сторону пролива!
– Я… да ты… не было этого!
– Еще как было! – улыбается Линож. – Два года назад, когда они тебя уволили! – Он поворачивается к Кирку Фримену. – А Кирк помогал… правда? Конечно, помогал – на то и дружба, верно? – И снова к Джонни. – Семьдесят человек потеряли работу, но ты за себя отплатил, а это самое главное, правда? А как же!
Островитяне смотрят на Джонни, будто видят его впервые… и на Кирка тоже. Джонни сжимается под этими взглядами до роста в один фут.
– Видишь, дубина! – обращается к Джонни Кирк. – Смотри, во что ты нас втравил!
– Заткнись! – отвечает Джонни, и Кирк затыкается, но поздно.
Линож, улыбаясь, идет к помосту. Все глядят на него, ежась, как собаки, которых часто бьют. Ни один не решается встретиться с ним взглядом. Каждый надеется, что Линож не остановится возле него, не заговорит, как со Стеном и Джонни Гарриманом.
Но Линож останавливается еще раз возле Джека Карвера. Джек сидит среди тех двоих, которых Линож уже назвал в связи с избиением молодого гея. Джек поднимает на Линожа глаза и быстро их отводит. Так же не в своей тарелке чувствуют себя Алекс Хабер и Люсьен Фурнье.
– Да, ребята, вам бы посмотреть на того пидора, которого вы отделали. Вы бы так при кололись из-за повязки у него через глаз. Крепдешиновая такая повязка.
Энджи Карвер прислушивается. Хмурится. Что там Линож говорит про ее мужа? Что он кого-то избил? Быть того не может! Или… может?
– Заткнись, – говорит Джек, но едва ли громче шепота.
– Этот парень живет в одном из домов без лифта на Кэнэл-стрит, прямо за Лисбоном. Могу дать адрес. Не знаю, может, вы захотите ему до конца свет погасить? Люсьен, как насчет выбить ему второй глаз? Окончить работу?
Люсьен молчит, глядя в пол.
– Алекс?
Алекс тоже онемел.
– Рожденный в грехах – рассыпься в прах, – говорит Линож и оставляет их в покое, идя дальше к помосту.
Робби Билз все еще стоит между своим столом городского менеджера и помостом, все еще течет пот по его лицу, воротник рубашки промок. И он видит:
По проходу, в той же больничной рубашке, с распущенными седыми волосами, идет поддельная мать. Конечно, это все тот же Линож, и он сжимает в руке все ту же трость с волчьей головой.
– Почему я должна была умереть среди чужих, Робби? – спрашивает поддельная мать. – Ты мне все еще не объяснил этого, Робби. Почему я должна была умереть, призывая тебя? Я только хотела прощального поцелуя…
Линож (в этом кадре это в самом деле Линож) приближается, и Робби выхватывает пистолет. – Не подходи! – кричит он, – Предупреждаю, не подходи!
– Ох, положи это, – говорит Линож. Рука Робби разжимается. Мы видим, как он борется, не давая ее разжать, но будто чья-то рука куда больше – которой мы не видим – отгибает ему пальцы один за другим. Пистолет падает на помост, на который уже всходит Линож.
Робби видит, как поддельная мать всходит по ступеням, и больничная рубашка развевается вокруг тощего тела. Она наставляет на Робби конец трости, и слезящиеся старческие глаза зловеще вспыхивают.
– Почему ты не скажешь этим людям, где ты был и что делал, когда я умирала, Робби? Наверное, твоей жене будет особенно интересно, правда, Робби?
– Заткни пасть! – кричит Робби. – Сандра, не верь ему! Не слушай! Он все врет!
В недоумении и страхе Сандра Билз пытается встать с места. Урсула удерживает ее за руку и заставляет снова сесть.
Линож на помосте тянет руку к лицу Робби, щелкая пальцами, как пастью.
– Твои глаза, Робби…
Робби смотрит на поддельную мать.
– Я выем твои глаза прямо из головы… Старческая костлявая рука, в которой нет трости, продолжает щелкать.
Робби пятится, ноги у него заплетаются, и он падает. Отползает от Линожа-матери на ягодицах, отталкиваясь ногами, и заползает под свой стол городского менеджера. Там и остается, тихо скуля и бормоча. Пистолет его, забытый, валяется футах в пяти.
По рядам островитян проходит испуганный говор, а Линож всходит на трибуну и берется за ее края, как уверенный в себе политик, собираясь начать речь.
– Не волнуйтесь, ребята – он вполне оправится, это я вам говорю. А пока что гораздо удобнее, чтобы он сидел под столом, вместо того, чтобы по нему стучать, не так ли? Несколько спокойнее. Продолжим. Скажи правду… – он останавливается, улыбается, -…и посрами дьявола.
Все смотрят на него молча и со страхом. Он на всех – с улыбкой.
– Итак, мы подходим к сути вопроса. Я вам его изложу, потом сойду вниз и подожду, пока вы примете решение.
Встает Санни Бротиган. Он испуган, но решился сказать.
– Почему вы пришли сюда? Почему именно мы?
– Есть в вас что-то очень для меня противное, – почти неслышно говорит Майк.
Молли берет его за руку. Майк сплетает с ней пальцы, поднимает ее руку к своему лицу и трется щекой.
– Я здесь потому, что на островах народ умеет объединяться ради общего блага, когда это надо… и этот народ знает, как хранить секреты. Так было на острове Роанок в 1587 году, так и на острове Литтл-Толл-Айленд в 1989.
– Говорите дело! – встает Хэтч. – Хватит ходить вокруг да около. Скажите, чего вы хотите.
Хэтч садится. Линож стоит на помосте с опущенной головой, будто задумался. Островитяне, затаив дыхание, ждут продолжения. На улице стонет ветер. Наконец чужак поднимает голову и оглядывает аудиторию.
– Ваши дети здесь, с вами… но их здесь нет. То же самое и со мной, потому что частично я с ними.
Он показывает направо, где находятся окна внешней стены. В погожий день здесь был бы вид на сбегающий к причалам склон, на пролив и на материк. Сейчас окна темны… до тех пор, пока Линож не поднимает трость и не показывает на них головой волка.
Окна полны ярким голубым светом. Островитяне поражены, испуганы, некоторые буквально закрывают глаза рукой.
– Смотрите! – требует Линож. Камера наплывает на центральное окно. Голубое небо… внизу облака… клиновидный строй птиц (может быть, уток?) держит свой путь над облаками. Только это не утки… не гуси… это… это…
В «детском углу» зала заседаний вскакивает на ноги Энди Робишо, не отрывая глаз от сияющего окна. На его лице – смятение.
– Гарри… о Господи, это Гарри!
Он оборачивается на спящего сына, видит, что мальчик не исчез, и снова поворачивается к окну. Рядом с ним возникает Энджи.
– Бастер! Джек, это Бастер там!
– Это все они там, – говорит Линож прямо в камеру.
И мы видим ту же картину – Линож летит во главе клина за летящей тростью. Он держит за руки Пиппу и Ральфи, как и прежде, и остальные дети вытянулись за ними, составляя клин. Дети смеются, радуются, счастливые до крайности. Пока…
– Но если я их брошу там… – звучит голос Линожа…
Линож в небе отпускает руки Ральфи и Пиппы, и выражение счастья на их лицах сменяется ужасом. С криками расцепляясь, все восемь детей кувыркаются вниз, и их поглощает густое облако.
– …они погибнут здесь, – говорит Линож в камеру.
Стоящий на помосте Линож опускает трость, и яркая голубизна в окнах пропадает – они снова становятся черными. Островитяне потрясены до самой глубины души. Естественно, более всех потрясены родители.
– И вы увидите, как это будет, – говорит Линож. – Они погаснут…
Он надувает губы, чуть поворачивается влево и дует. Несколько свечей на стене (точнее, ровно восемь) гаснут.
– …как свечи на ветру, – заканчивает Линож с улыбкой.
Урсула Годсо вскакивает на ноги. Когда-то красивое, ее лицо искажено и состарено горем. Она качается, чуть не падает, но Мелинда подхватывает ее и не дает свалиться. Урсула молит от всего сердца, заливаясь слезами.
– Только не трогайте мою Салли, мистер! У меня она теперь одна осталась! Мы дадим вам то, что вы хотите, клянусь вам, дадим, если у нас это есть. Правда ведь? – Она поворачивается к собранию.
Кэт Уизерс… Санни… Делла Биссонет… Дженна Фримен… Джек, Люсьен и Алекс Хабер, виновато сбившиеся в кучку… все кивают и согласно бормочут. Да, они отдадут Линожу то, что он хочет. Они к этому готовы.
– Так что же это? – встает Хэтч в первом ряду рядом со своей женой. – Скажите нам.
– Я долго живу на свете, – говорит Линож. – Тысячи лет. Но я не из богов, и я не бессмертный.
Он берет свою трость за середину, поднимает ее над головой и поворачивает горизонтально перед своим лицом. Едва заметная тень от свечей ложится на его лицо от лба и ниже. При этом сильное и красивое лицо человека лет под сорок меняется… стареет. Это морщинистое и обвисшее лицо человека не старого – древнего. И глаза выглядывают из-под опухших век, а под ними висят мешки.
Аханье и говор в зале. И снова камера выхватывает лица из толпы, показывая их реакцию. Вот Энди Робишо, сидящий рядом со своим сыном, держит его за руку, поглаживая.
– Итак, вы видите, какой я на самом деле. Старый. Больной. Фактически, на краю могилы.
Линож снова поднимает трость, и тень уходит с его лица, и возвращается его молодость. Он пережидает говор в зале.
– Если считать сроками ваших жизней-поденок, мне жить еще долго. Я буду ходить по земле и тогда, когда все вы, кроме самых юных – может быть, Дэви Хоупвелла или Дона Билза…
Перебивка. Сидящий рядом с родителями Дэви Хоупвелл и спящий Дон.
– …уйдете в землю. Но по моим меркам, мне мало остается времени. Вы спрашиваете меня, чего я хочу?
Камера показывает Майка и Молли Андерсонов. Майк уже понял, и в лице его ужас и негодование. Когда он начинает говорить, голос его возвышается от шепота до вопля. Молли сжимает его руку.
– Нет, – говорит Майк. – Нет, нет, нет… Линож продолжает, не обращая внимания на Майка.
– Мне нужен кто-то, кого я воспитаю и выучу; кто-то, кому я передам все, что знаю и умею, кто будет выполнять мою работу, когда сам я этого делать уже не смогу.
Майк вскакивает, увлекая за собой Молли.
– Нет! Нет! Никогда!
Линож по-прежнему не обращает внимания на Майка.
– Мне нужен ребенок. Один из тех, кто спит там, в углу. Кто – неважно; они одинаковы в моих глазах. Дайте мне то, что я хочу – дайте по собственной воле, – и я уйду.
– Нет! – кричит Майк. – Никогда не отдадим мы тебе наших детей! Никогда!
Он вырывается из руки Молли и бросается к лестнице на помост, явно собираясь расправиться с Линожем. В его ярости исчезли любые сомнения, сможет ли он возобладать над сверхъестественной силой Линожа.
– Держите его! – кричит Линож. – Если не хотите, чтобы я бросил детей с неба! А я брошу! Клянусь, брошу!
В детском углу дети заворочались на койках и застонали, безмятежность лиц нарушилась страхом… или чем-то, случившимся далеко-далеко или высоко-высоко.
– Держите его! – кричит в ужасе Джек Карвер. – Остановите его! Бога ради, остановите!
Преподобный Боб Риггинс обхватывает Майка за плечи раньше, чем Майк успевает добежать до ступеней. Хэтч присоединяется раньше, чем Майк мог бы стряхнуть с себя Риггинса, который хотя человек крупный, но скорее жирный, чем сильный.
– Нет, Майк! – говорит Хэтч. – Мы должны его выслушать – хотя бы выслушать…
– Нет! – кричит Майк, вырываясь. – Пусти меня, Хэтч! Черт тебя возьми…
Он почти вырвался, но его перехватывают Люсьен, Санни, Алекс и Джонни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40