На вопрос, как он отнесется к тому, чтобы срочно выехать в Ярославль, Ананьин ответил:
— Я в вашем распоряжении.
— Как же вы вовремя. Ах как хорошо!..
Влетел писарь. Рыбин недовольно глянул на него:
— Что случилось?
Писарь подал бумажку. Рыбин заглянул и возбужденно сказал:
— Товарищи, послушайте! Телефонограмма всем районным комитетам РКП, районным совдепам, штабам Красной Армии! «Около трех часов дня брошены две бомбы в немецком посольстве, тяжело ранившие Мирбаха… Это явное дело монархистов или тех провокаторов, которые хотят втянуть Россию в войну в интересах англофранцузских капиталистов, подкупивших и чехословаков. Мобилизовать все силы, поднять на ноги все немедленно для поимки преступников. Задерживать все автомобили и держать до тройной проверки. Предсовнаркома В. Ульянов(Ленин)».
Зазвонил телефон. Говорили из районного Совета депутатов:
— Рыбин! Сколько у тебя машин?
— Одна.
— На ходу?
— Ползает…
— Командиры есть?
— В наличности человек десять.
— Пусть идут к нам. И ты давай. Оставь для связи дежурного. Быстрее!
— Давайте с нами, товарищ Ананьин… К военкомату подкатил самокатчик, кинул листовки — краска еще не высохла, пачкала руки.
«ПРАВИТЕЛЬСТВЕННОЕ СООБЩЕНИЕ
О ЛЕВОЭСЭРОВСКОМ МЯТЕЖЕ
И ОБ УБИЙСТВЕ ГЕРМАНСКОГО ПОСЛАННИКА МИРБАХА
6 ИЮЛЯ 1918 г.
Сегодня, 6 июля, около 3 часов дня, двое (негодяев) агентов русско-англофранцузского империализма проникли к германскому послу Мирбаху, подделав подпись т. Дзержинского под фальшивым удостоверением, и под прикрытием этого документа убили бомбой графа Мирбаха. Один из негодяев, выполнивших это провокационное дело… левый эсер, член комиссии Дзержинского, изменнически перешедший от службы Советской власти к службе людям, желающим втянуть Россию в войну…
Россия теперьпо вине негодяев левоэсерства, давших себя увлечь на путь Савинковых и компании, на волосок от войны.
В Германии самая сильная партия, военная партия, давно ищет повода для наступления на Петроград, Москву и Царицын. Теперь повод для этой партии есть такой, лучше коего нельзя бы и ей желать.
На первые же шаги Советской власти в Москве, предпринятые для захвата убийцы и его сообщника, левые эсеры ответили началом восстания против Советской власти. Они захватили на время комиссариат Дзержинского, арестовали его председателя Дзержинского и его члена Лациса, виднейших членов Российской Коммунистической партии (большевиков).
Левые эсеры захватили затем телефонную станцию и начали ряд военных действий, заняв вооруженными силами небольшую часть Москвы и начав аресты советских автомобилей.
Советской властью задержаны как заложники все бывшие в Большом театре делегаты V съезда Советов из партии левых эсеров, а равно приняты все меры для немедленного военного подавления и ликвидации мятежа новых слуг белогвардейских замыслов и скоропадчины.
Все, кто понимает безумие и преступность вовлечения России теперь в войну, поддерживают Советскую власть. В быстрой ликвидации мятежа нет ни тени сомнения.
Все на свои посты! Все под оружие!..»
Пока читали, добрались до районного Совета. Около него строились люди с винтовками, все больше в штатском. Из окна крикнули:
— Товарищ Рыбин, принимай команду!
Владимир Ильич, слушая Свердлова и бросая взгляды на план Москвы, лежавший у него на столе, быстро писал.
Яков Михайлович говорил, ставя на плане синим карандашом стрелки, кружочки:
— Силы неравные. К сожалению, два полка в четыре утра отправлены в Ярославль.
— Почему — к сожалению, Яков Михайлович? В Ярославле очень тяжело…
— У эсеров тысяча восемьсот штыков, кавалерийский отряд в восемьдесят всадников, больше сорока пулеметов, четыре броневика, восемь орудий, одно из них нацелено на Кремль… Основные силы у них сосредоточены в Трехсвятительском. Выдвинуты заставы. Со стороны Покровской площади они успели вырыть окопы. У нас семьсот двадцать штыков, двенадцать орудий, четыре броневика, пулеметная команда из сорока человек…
— Где расположены наши войска?
— Одна группа у Страстного монастыря, вторая — у военного комиссариата, третья — возле храма Христа Спасителя. Там Первый латышский полк, рота инструкторских курсов, батарея советской артиллерийской бригады…
— Извините, Яков Михайлович, у меня вопрос к товарищу Подвойскому… Николай Ильич, кто командиры групп?
— Народ вполне надежный, Владимир Ильич: Вацетис, Дудин. Хорошо помогают Петерсон, комендант Кремля Мальков…
— Превосходно. У нас с Яковом Михайловичем есть несколько предложений. Большой театр оцеплен? Надеюсь, левых эсеров не выпускают?
— Никак нет, Владимир Ильич, — ответил Подвойский. — Там Мальков. У него мышь и та не проскочит.
— Это очень хорошо! Занять все мосты, держать их под прицелом. Закрыть заставы. Передайте Московскому Совету эту телефонограмму!
Подвойский прочел:
— «Передать во все комиссариаты города и пригорода в окружности на пятьдесят верст: пропускать, кроме автомобилей народных комиссаров, еще автомобили боевых отрядов. Задерживать все автомобили Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, арестовать всех «левых» эсеров, членов этой комиссии, особенно Закса и Александровича. Сомнительных по партийной принадлежности привозить в Кремль на выяснение. Председатель Совнаркома Ленин».
— Телефонная станция еще у мятежников, — сказал Подвойский.
— Уже у нас, — весело поправил Свердлов. — Только что звонили. Сам Аванесов и комиссар московской телефонной сети. Молодцы — сразу выключили все телефоны в отряде Попова. На телеграфе пока эсеры. Они, как только заняли телеграф, разослали вот это.
Подвойский прочел вслух:
— «Всякие депеши за подписью Ленина и Свердлова, все депеши правых эсеров, меньшевиков признавать вредными для правящей партии левых эсеров и не передавать». Интересно!
— «Для правящей партии левых эсеров», — повторил Ленин. — Я думаю, что они поторопились, объявив себя правящей партией.
К задержанным чекистам привели члена ВЧК Мартина Яновича Лациса. Он вошел, как будто на очередное заседание, приподнял шляпу:
— Здравствуйте, товарищи!
Дзержинский засмеялся:
— Вы, Мартин, как на прогулку, даже шляпу не забыли.
Лацис — высокий, стройный, с большой красивой бородой — сел и положил шляпу на колени.
— В ней как раз все дело, Феликс. Меня эти архаровцы схватили в кабинете. Повели. Иду и думаю, как сообщить, что меня взяли? Придумал. Попросил конвойных: «Знаете, я не привык ходить без шляпы, а она осталась в моей комнате. Разрешите взять…» — «Бери, только поскорее». Я пошел, позвонил Якову Михайловичу, а уж потом взял мою драгоценную шляпу…
Попозднее втолкнули председателя Моссовета Петра Гермогеновича Смидовича. Вежливый, интеллигентный Смидович кричал на Попова:
— Подлец! Изменник!..
Под конец, видно выдохнув всю злость, погрозил Попову пальцем, как школьнику:
— Ну, подожди, поросенок! Мальчишка!
Несмотря на всю трагичность положения, Дзержинский засмеялся и несколько раз повторил:
— Ой, Петр Гермогенович, как вы его — «поросенок»!
Андрей за эти часы, полные смертельной опасности, не переставал удивляться поведению Дзержинского. Феликс Эдмундович никого не успокаивал, не выставлял напоказ свое бесстрашие, презренье к вполне вероятной близкой смерти. Но от него веяло невозмутимым спокойствием, уверенностью в том, что мятеж, несомненно, будет подавлен и Советская власть, партия большевиков победят.
Прибежал Попов, с порога крикнул:
— Ну что, дождались? Из Воронежа две тысячи бойцов! К нам на подмогу! Дзержинский засмеялся:
— Худо у вас дело. Врете! Дайте мне ваш револьвер.
Попов растерялся:
— А зачем?
— Я застрелю вас как изменника!
Попов прибегал несколько раз и всегда с потрясающей новостью:
— Отряд Винглинского с нами! Слышали, что я вам говорю?
— Слышали. С вами так с вами.
— Мартовский полк тоже с нами!
— С чем вас и поздравляем!
— Крышка вам теперь!
— Крышка так крышка!
Ночью Попов влетел взъерошенный, фарфоровые глаза почти не двигались.
— Ваш Свердлов распорядился Марию Александровну арестовать. Дзержинский, слышишь?
— Слышу. Правильно сделал.
— Да я за Марию пол-Кремля снесу! Сейчас прикажу моим пушкарям. Ничего не пожалею! От Большого театра одни декорации оставлю! Я за Марию всю Лубянку к чертовой матери!..
Здоровенный рыжий матрос схватил Попова за плечо. Андрей заметил на пальцах у матроса несколько колец, одно с большим темно-красным камнем.
— Хватит, командир, разоряться! Перед кем икру мечешь? Не даешь ты мне воли — пришибить их, и все. Пошли, пошли, надо артиллерию поднимать.
Убежали, и конвойный, приоткрыв дверь, тихо сказал:
— Держитесь, товарищи! Я к вам больше никого не подпущу. Перепились все. Могут случайно ухайдакать…
Дзержинский угадал. Дела у мятежников действительно были плохи. Задержание в Большом театре Спиридоновой и других лидеров левых эсеров, делегатов V съезда Советов, парализовало их Центральный комитет. Кроме того, среди членов левоэсеровского ЦК не было единства. Некоторые из них, такие, как авантюрист и демагог Донат Черепанов, требовали «самых решительных мер», а они сводились в конце концов к расстрелу Дзержинского и других чекистов. Другие, как Камков, ненавидящие большевиков, но не потерявшие окончательно способность трезво мыслить, говорили: «Хорошо, мы его расстреляем, это очень легко — раз, и готово! А что дальше? Большевики — народ решительный, они за Дзержинского хлопнут всю нашу делегацию на съезде Советов! Как вам это понравится?»
Бывший народный комиссар почт и телеграфа Прошьян понимал весь авантюризм начатого мятежа, но не мог не участвовать в нем. Прошьян выполнил указание своего ЦК — занял с небольшим отрядом телеграф и объявил: «Мы убили Мирбаха. Будем, по всей вероятности, воевать с немцами…»
Люди хмуро выслушали эту новость. Никаких серьезных мер к тому, чтобы удержать телеграф, Прошьян не принял. Отряд рабочих, которым командовал делегат съезда Советов председатель Иваново-Вознесенского губисполкома Михаил Фрунзе, вечером очистил телеграф от мятежников.
Попов врал, потому что он растерялся. На людях, на виду даже у двух-трех людей он разговаривал энергично, размахивал револьвером, давал смелые обещания, а оставаясь один, торопливо ощупывал подкладку бушлата: под ней были фальшивые документы и солидная сумма денег. Ложась спать, он не снимал широких матросских брюк — в карманах были зашиты бриллианты.
В Мартовский полк, находившийся в Покровских казармах, поехал Александрович — агитировать. Он охрип, пытаясь доказать первому батальону, что Ленин немецкий шпион, продал Россию Мирбаху и Вильгельму Второму, что Совет Народных Комиссаров «сплошь одни жулики». Батальон слушал хмуро. Почувствовав, что проваливается, Александрович пошел на крайность, заговорил, как охотнорядец:
— Кто, по-вашему, Свердлов? Еврей — вот кто! Командир батальона крикнул:
— Александрович! Вы насчет евреев проезжаетесь. А сами вы кто?
Александрович повеселел от вопроса:
— Я так и знал, что вы меня об этом спросите. По вашему, раз Александрович, значит, еврей? Кто же тогда Пуришкевич?
Кое-кто засмеялся, командир крикнул:
— Тем хуже для вас! Выходит, вы с черносотенцем Пуришкевичем из одной шайки?
Александровича прогнали.
Бойцы отряда Попова, предвидя неминуемое поражение, стали исполнять приказы нехотя, матерились по каждому поводу, огрызались. Все, что можно было выпить — водку, спирт, политуру, — прикончили еще вечером. К утру у трезвых появились трезвые мысли о неминуемом возмездии. Те, кто одумался, начали искать выход в буквальном смысле: проломили в стене дыру и ушли подальше от греха…
По совету Свердлова к мятежникам направили парламентера с коротким предложением:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
— Я в вашем распоряжении.
— Как же вы вовремя. Ах как хорошо!..
Влетел писарь. Рыбин недовольно глянул на него:
— Что случилось?
Писарь подал бумажку. Рыбин заглянул и возбужденно сказал:
— Товарищи, послушайте! Телефонограмма всем районным комитетам РКП, районным совдепам, штабам Красной Армии! «Около трех часов дня брошены две бомбы в немецком посольстве, тяжело ранившие Мирбаха… Это явное дело монархистов или тех провокаторов, которые хотят втянуть Россию в войну в интересах англофранцузских капиталистов, подкупивших и чехословаков. Мобилизовать все силы, поднять на ноги все немедленно для поимки преступников. Задерживать все автомобили и держать до тройной проверки. Предсовнаркома В. Ульянов(Ленин)».
Зазвонил телефон. Говорили из районного Совета депутатов:
— Рыбин! Сколько у тебя машин?
— Одна.
— На ходу?
— Ползает…
— Командиры есть?
— В наличности человек десять.
— Пусть идут к нам. И ты давай. Оставь для связи дежурного. Быстрее!
— Давайте с нами, товарищ Ананьин… К военкомату подкатил самокатчик, кинул листовки — краска еще не высохла, пачкала руки.
«ПРАВИТЕЛЬСТВЕННОЕ СООБЩЕНИЕ
О ЛЕВОЭСЭРОВСКОМ МЯТЕЖЕ
И ОБ УБИЙСТВЕ ГЕРМАНСКОГО ПОСЛАННИКА МИРБАХА
6 ИЮЛЯ 1918 г.
Сегодня, 6 июля, около 3 часов дня, двое (негодяев) агентов русско-англофранцузского империализма проникли к германскому послу Мирбаху, подделав подпись т. Дзержинского под фальшивым удостоверением, и под прикрытием этого документа убили бомбой графа Мирбаха. Один из негодяев, выполнивших это провокационное дело… левый эсер, член комиссии Дзержинского, изменнически перешедший от службы Советской власти к службе людям, желающим втянуть Россию в войну…
Россия теперьпо вине негодяев левоэсерства, давших себя увлечь на путь Савинковых и компании, на волосок от войны.
В Германии самая сильная партия, военная партия, давно ищет повода для наступления на Петроград, Москву и Царицын. Теперь повод для этой партии есть такой, лучше коего нельзя бы и ей желать.
На первые же шаги Советской власти в Москве, предпринятые для захвата убийцы и его сообщника, левые эсеры ответили началом восстания против Советской власти. Они захватили на время комиссариат Дзержинского, арестовали его председателя Дзержинского и его члена Лациса, виднейших членов Российской Коммунистической партии (большевиков).
Левые эсеры захватили затем телефонную станцию и начали ряд военных действий, заняв вооруженными силами небольшую часть Москвы и начав аресты советских автомобилей.
Советской властью задержаны как заложники все бывшие в Большом театре делегаты V съезда Советов из партии левых эсеров, а равно приняты все меры для немедленного военного подавления и ликвидации мятежа новых слуг белогвардейских замыслов и скоропадчины.
Все, кто понимает безумие и преступность вовлечения России теперь в войну, поддерживают Советскую власть. В быстрой ликвидации мятежа нет ни тени сомнения.
Все на свои посты! Все под оружие!..»
Пока читали, добрались до районного Совета. Около него строились люди с винтовками, все больше в штатском. Из окна крикнули:
— Товарищ Рыбин, принимай команду!
Владимир Ильич, слушая Свердлова и бросая взгляды на план Москвы, лежавший у него на столе, быстро писал.
Яков Михайлович говорил, ставя на плане синим карандашом стрелки, кружочки:
— Силы неравные. К сожалению, два полка в четыре утра отправлены в Ярославль.
— Почему — к сожалению, Яков Михайлович? В Ярославле очень тяжело…
— У эсеров тысяча восемьсот штыков, кавалерийский отряд в восемьдесят всадников, больше сорока пулеметов, четыре броневика, восемь орудий, одно из них нацелено на Кремль… Основные силы у них сосредоточены в Трехсвятительском. Выдвинуты заставы. Со стороны Покровской площади они успели вырыть окопы. У нас семьсот двадцать штыков, двенадцать орудий, четыре броневика, пулеметная команда из сорока человек…
— Где расположены наши войска?
— Одна группа у Страстного монастыря, вторая — у военного комиссариата, третья — возле храма Христа Спасителя. Там Первый латышский полк, рота инструкторских курсов, батарея советской артиллерийской бригады…
— Извините, Яков Михайлович, у меня вопрос к товарищу Подвойскому… Николай Ильич, кто командиры групп?
— Народ вполне надежный, Владимир Ильич: Вацетис, Дудин. Хорошо помогают Петерсон, комендант Кремля Мальков…
— Превосходно. У нас с Яковом Михайловичем есть несколько предложений. Большой театр оцеплен? Надеюсь, левых эсеров не выпускают?
— Никак нет, Владимир Ильич, — ответил Подвойский. — Там Мальков. У него мышь и та не проскочит.
— Это очень хорошо! Занять все мосты, держать их под прицелом. Закрыть заставы. Передайте Московскому Совету эту телефонограмму!
Подвойский прочел:
— «Передать во все комиссариаты города и пригорода в окружности на пятьдесят верст: пропускать, кроме автомобилей народных комиссаров, еще автомобили боевых отрядов. Задерживать все автомобили Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, арестовать всех «левых» эсеров, членов этой комиссии, особенно Закса и Александровича. Сомнительных по партийной принадлежности привозить в Кремль на выяснение. Председатель Совнаркома Ленин».
— Телефонная станция еще у мятежников, — сказал Подвойский.
— Уже у нас, — весело поправил Свердлов. — Только что звонили. Сам Аванесов и комиссар московской телефонной сети. Молодцы — сразу выключили все телефоны в отряде Попова. На телеграфе пока эсеры. Они, как только заняли телеграф, разослали вот это.
Подвойский прочел вслух:
— «Всякие депеши за подписью Ленина и Свердлова, все депеши правых эсеров, меньшевиков признавать вредными для правящей партии левых эсеров и не передавать». Интересно!
— «Для правящей партии левых эсеров», — повторил Ленин. — Я думаю, что они поторопились, объявив себя правящей партией.
К задержанным чекистам привели члена ВЧК Мартина Яновича Лациса. Он вошел, как будто на очередное заседание, приподнял шляпу:
— Здравствуйте, товарищи!
Дзержинский засмеялся:
— Вы, Мартин, как на прогулку, даже шляпу не забыли.
Лацис — высокий, стройный, с большой красивой бородой — сел и положил шляпу на колени.
— В ней как раз все дело, Феликс. Меня эти архаровцы схватили в кабинете. Повели. Иду и думаю, как сообщить, что меня взяли? Придумал. Попросил конвойных: «Знаете, я не привык ходить без шляпы, а она осталась в моей комнате. Разрешите взять…» — «Бери, только поскорее». Я пошел, позвонил Якову Михайловичу, а уж потом взял мою драгоценную шляпу…
Попозднее втолкнули председателя Моссовета Петра Гермогеновича Смидовича. Вежливый, интеллигентный Смидович кричал на Попова:
— Подлец! Изменник!..
Под конец, видно выдохнув всю злость, погрозил Попову пальцем, как школьнику:
— Ну, подожди, поросенок! Мальчишка!
Несмотря на всю трагичность положения, Дзержинский засмеялся и несколько раз повторил:
— Ой, Петр Гермогенович, как вы его — «поросенок»!
Андрей за эти часы, полные смертельной опасности, не переставал удивляться поведению Дзержинского. Феликс Эдмундович никого не успокаивал, не выставлял напоказ свое бесстрашие, презренье к вполне вероятной близкой смерти. Но от него веяло невозмутимым спокойствием, уверенностью в том, что мятеж, несомненно, будет подавлен и Советская власть, партия большевиков победят.
Прибежал Попов, с порога крикнул:
— Ну что, дождались? Из Воронежа две тысячи бойцов! К нам на подмогу! Дзержинский засмеялся:
— Худо у вас дело. Врете! Дайте мне ваш револьвер.
Попов растерялся:
— А зачем?
— Я застрелю вас как изменника!
Попов прибегал несколько раз и всегда с потрясающей новостью:
— Отряд Винглинского с нами! Слышали, что я вам говорю?
— Слышали. С вами так с вами.
— Мартовский полк тоже с нами!
— С чем вас и поздравляем!
— Крышка вам теперь!
— Крышка так крышка!
Ночью Попов влетел взъерошенный, фарфоровые глаза почти не двигались.
— Ваш Свердлов распорядился Марию Александровну арестовать. Дзержинский, слышишь?
— Слышу. Правильно сделал.
— Да я за Марию пол-Кремля снесу! Сейчас прикажу моим пушкарям. Ничего не пожалею! От Большого театра одни декорации оставлю! Я за Марию всю Лубянку к чертовой матери!..
Здоровенный рыжий матрос схватил Попова за плечо. Андрей заметил на пальцах у матроса несколько колец, одно с большим темно-красным камнем.
— Хватит, командир, разоряться! Перед кем икру мечешь? Не даешь ты мне воли — пришибить их, и все. Пошли, пошли, надо артиллерию поднимать.
Убежали, и конвойный, приоткрыв дверь, тихо сказал:
— Держитесь, товарищи! Я к вам больше никого не подпущу. Перепились все. Могут случайно ухайдакать…
Дзержинский угадал. Дела у мятежников действительно были плохи. Задержание в Большом театре Спиридоновой и других лидеров левых эсеров, делегатов V съезда Советов, парализовало их Центральный комитет. Кроме того, среди членов левоэсеровского ЦК не было единства. Некоторые из них, такие, как авантюрист и демагог Донат Черепанов, требовали «самых решительных мер», а они сводились в конце концов к расстрелу Дзержинского и других чекистов. Другие, как Камков, ненавидящие большевиков, но не потерявшие окончательно способность трезво мыслить, говорили: «Хорошо, мы его расстреляем, это очень легко — раз, и готово! А что дальше? Большевики — народ решительный, они за Дзержинского хлопнут всю нашу делегацию на съезде Советов! Как вам это понравится?»
Бывший народный комиссар почт и телеграфа Прошьян понимал весь авантюризм начатого мятежа, но не мог не участвовать в нем. Прошьян выполнил указание своего ЦК — занял с небольшим отрядом телеграф и объявил: «Мы убили Мирбаха. Будем, по всей вероятности, воевать с немцами…»
Люди хмуро выслушали эту новость. Никаких серьезных мер к тому, чтобы удержать телеграф, Прошьян не принял. Отряд рабочих, которым командовал делегат съезда Советов председатель Иваново-Вознесенского губисполкома Михаил Фрунзе, вечером очистил телеграф от мятежников.
Попов врал, потому что он растерялся. На людях, на виду даже у двух-трех людей он разговаривал энергично, размахивал револьвером, давал смелые обещания, а оставаясь один, торопливо ощупывал подкладку бушлата: под ней были фальшивые документы и солидная сумма денег. Ложась спать, он не снимал широких матросских брюк — в карманах были зашиты бриллианты.
В Мартовский полк, находившийся в Покровских казармах, поехал Александрович — агитировать. Он охрип, пытаясь доказать первому батальону, что Ленин немецкий шпион, продал Россию Мирбаху и Вильгельму Второму, что Совет Народных Комиссаров «сплошь одни жулики». Батальон слушал хмуро. Почувствовав, что проваливается, Александрович пошел на крайность, заговорил, как охотнорядец:
— Кто, по-вашему, Свердлов? Еврей — вот кто! Командир батальона крикнул:
— Александрович! Вы насчет евреев проезжаетесь. А сами вы кто?
Александрович повеселел от вопроса:
— Я так и знал, что вы меня об этом спросите. По вашему, раз Александрович, значит, еврей? Кто же тогда Пуришкевич?
Кое-кто засмеялся, командир крикнул:
— Тем хуже для вас! Выходит, вы с черносотенцем Пуришкевичем из одной шайки?
Александровича прогнали.
Бойцы отряда Попова, предвидя неминуемое поражение, стали исполнять приказы нехотя, матерились по каждому поводу, огрызались. Все, что можно было выпить — водку, спирт, политуру, — прикончили еще вечером. К утру у трезвых появились трезвые мысли о неминуемом возмездии. Те, кто одумался, начали искать выход в буквальном смысле: проломили в стене дыру и ушли подальше от греха…
По совету Свердлова к мятежникам направили парламентера с коротким предложением:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81