! «А вы знаете, герр Гиммлер совсем не такой, как я думал…» А какое дело Гиммлеру, что ты о нем думал! Важно, что он о тебе думает! «Обходительный человек, очень обходительный, в обращении очень даже приятный». И сует нам фото — он и Гиммлер стоят, за руки держатся. «Нас вдвоем сфотографировали, и, представьте, не успели мы беседу закончить — пожалуйста, на память карточка». Спасибо Жиленкову, он Андрея Андреевича немного, слегка одернул: «Карточку мы потом посмотрим, вы расскажите, о чем разговор велся?» Андрей Андреевич рассердился: «Все в свое время, господин Жиленков!» Генералом не назвал, Георгием Николаевичем тоже — господин Жиленков! «Все в свое время». Однако ж помогло, карточку отложил. «Господин Гиммлер сказал, что, по его мнению, отдел пропаганды вооруженных сил не смог организовать русских для совместной борьбы с большевизмом и теперь он сам будет лично руководить всем делом… А практическое руководство возложено на обергруппенфюрера СС Готлиба Бергера. Я его видел… Человек вполне интеллигентный и в то же время решительный…» Я сижу и думаю: «Черт с его интеллигентностью, ты нам про дело расскажи».
Закутный говорил долго. Только и слышалось: «Я сказал… Я ему… Я подумал…» Хотя и с трудом, я уяснил, что Гиммлер решил вместо «Русского комитета» создать новую организацию, которая должна объединить различные антисоветские комитеты — грузинский, украинский, туркестанский, прибалтийский и все белоэмигрантские организации. Гиммлер сказал Власову, что он поможет ему создать две дивизии и вооружит их.
Закутный поделился подробностями:
— Андрей Андреевич просил десять дивизий, а Гиммлер согласился только на две. Гиммлер не дурак, понимает, что по нынешним временам иметь у себя в тылу десять русских дивизий ни к чему. Такое натворят!
После приема у Гиммлера Власова стали нарасхват приглашать самые высшие руководители рейха. Всезнающий Закутный рассказывал, что в главном имперском управлении безопасности установили очередь: к кому и когда должен пожаловать обласканный рейхсфюрером СС герр Власов.
Первым после Гиммлера Власова принял Герман Геринг. Он прислал своего представителя генерал-майора Ашенбренера. Когда они спускались по лестнице, я услышал, как Власов сказал Ашенбренеру:
— Вы хорошо говорите по-русски, генерал!
Ашенбренер остановился и оживленно ответил:
— Я два года провел в Москве, господин Власов, в качестве помощника военного атташе по авиации. Жил на очень приятной улице. К сожалению, забыл название. Как-никак прошло почти пятнадцать лет. Вспомнил — Малая Бронная. Я любил ходить пешком в Большой театр…
От Геринга Власов возвратился мрачным. Потом выяснилось, что командующий ВВС согласился всемерно помогать Власову, сам предложил передать в его подчинение всех русских военнопленных, обслуживающих германскую авиацию. Но Власова возмутила форма приема. Он потом жаловался Трухину:
— Даже не встал, жирный боров!
Иногда Власов брал с собой кого-нибудь из своих приближенных. К Геббельсу ездили с Жиленковым. Вернулись довольные, особенно Жиленков.
— А Геббельс, представьте, симпатяга. «Скажите, господа, почему наша пропаганда не имела успеха у русских?» Я ему отвечаю: «Разрешите, герр Геббельс, высказать свое личное мнение?» Он мне: «Буду рад выслушать». — «Потому, герр Геббельс, ваша пропаганда успеха не имела, что обращена к немецкому уху, а не к русскому. И дополнительно еще: наше русское ухо испорчено коммунистической пропагандой…» Он посмотрел на меня и ничего не сказал, но я видел — мой ответ ему понравился. Потом он обещал нам бумаги подкинуть, помочь с типографией. Ейбогу, симпатяга…
К тем, кто помельче, начали ездить целыми компаниями.
У Лея были впятером: Власов, Трухин, Малышкин, Жиленков и Сверчаков. С немецкой стороны тоже народу понабилось — чиновники из «рабочего фронта», оберфюрер СС Крегер, штурмбанфюрер Зиверс.
Там-то Сверчаков и подложил Власову свинью.
— Лей пожаловался, что острабочие плохо работают, саботируют.
— Посоветуйте, генерал, как их заставить работать лучше?
Власов пожал плечами и забормотал что-то о русской лени. Его перебил Сверчаков, пытавшийся до этого вставить в беседу хотя бы одно слово:
— А на что Аушвиц? Тех, кто саботирует, нужно туда отправлять…
Стало тихо, у Лея и его помощников окаменели лица.
Потом Лей строго сказал:
— При чем тут Аушвиц? Очевидно, господин…
— Сверчаков, — торопливо подсказал переводчик.
— …очевидно, господин Сверчаков часто слушает враждебные радиопередачи…
Штурмбанфюрер Зиверс угрожающе сказал по-русски:
— Как это у вас? Говори, да не заговаривайся!
Власов поспешил предложить тост за герра Лея. Но руководитель «рабочего фронта» до конца встречи был хмур и, прощаясь, не подал Сверчакову руки.
Ну и досталось же Сверчакову! Власов, как только влез в машину, сердито заговорил:
— Черт вас дернул! Вы что, не знали, что они про Освенцим вслух не говорят? — Потом Власов поправился: — И ни к чему еврейские сплетни принимать всерьез.
Трухин добавил:
— Дать бы тебе, Сергей Николаевич, в морду за такие штучки.
Больше Сверчакова никуда не брали. И вообще Власов к нему охладел, кратко объяснив причину: «Дурак с претензиями, а это хуже, чем обычный».
На Вильгельмштрассе, в министерство иностранных дел, Власов взял с собой Малышкина.. На эту встречу надежд возлагалось много — кто-то пустил слух, что Риббентроп в эти дни пользовался особым расположением Гитлера, поэтому, дескать, «Риббентроп все может».
О беседе с Риббентропом Власов и Малышкин никому не рассказали. Вернулись важные, даже торжественные. Трухин кинулся к Власову:
— Ну как, Андрей Андреевич?
— Беседа проходила в дружеской атмосфере, — официально ответил Власов. — Стороны остались взаимно довольны…
А мне удалось спустя несколько дней прочесть проект соглашения, подписанного Власовым и первым заместителем министра иностранных дел Германии Стеннецгрихтом: «…Председатель Комитета генерал-лейтенант Власов заключает с правительством Великой Германии, в лице министерства иностранных дел, нижеследующее соглашение:
1. Правительство Великогермании предоставляет в распоряжение Комитета необходимые для освободительной борьбы против совместного врага — большевизма — денежные средства в форме кредита.
2. Для этой цели в Главной Государственной кассе будет открыт счет на имя Комитета.
В дебет этого счета предоставляются суммы из государственных средств для непосредственных финансовых нужд Комитета.
Кроме того, в дебет этого счета ставятся расходы, производимые для нужд Комитета германскими государственными организациями, поскольку эти расходы входят в рамки задач Комитета.
Решение об определении размера кредита правительство Великогермании оставляет за собой.
3. Председатель Комитета назначает финансового уполномоченного с правом подписи, который распоряжается предоставленными денежными средствами и является ответственным за финансовое хозяйство Комитета.
4. Комитет обязуется возместить предоставленный ему кредит из русских ценностей и активов, как только он будет в состоянии располагать таковыми. Впрочем, в отношении погашения кредита и нарастания процентов предположено впоследствии заключить соответствующие соглашения.
5. Это соглашение вступит в силу 1 декабря 1944 года».
На проекте соглашения стояли две печати — одна с текстом на русском и немецком языках: «Личная канцелярия ген. — лейт. А. А. Власова», вторая — с орлом и свастикой.
К рейхсминистру восточных провинций Альфреду Розенбергу Власов в числе других взял и меня.
Я знал, что Розенберг из прибалтийских немцев, его биография, как и других «фюреров», распространялась в Германии в миллионах экземпляров, но разве мог я предположить, что уже встречался с ним!
Светило немецкого национал-социализма, автор книги «Миф XX века» встретил нас, стоя посреди своего огромного кабинета. Я узнал его.
Мне надо было запомнить каждое слово беседы Розенберга с Власовым, а я никак не мог отделаться от воспоминаний.
…Август 1918 года. У меня отпуск — всего одна неделя. Яков Христофорович Петерс сказал: «Немного отдохни… Съезди к родителям…»
Поезд «Максим», собранный из товарных «телячьих» и пассажирских вагонов, тащился еле-еле. Мы — я и мой случайный спутник — лежали на нарах, сколоченных из необструганных тесин, стоило неосторожно повернуться — ив тело впивались занозы. У спутника странная манера объясняться — твердо выговаривает каждое слово, как ученик…
«Наш Рижский политехнический институт…»
Это он, Альфред Розенберг, спал у нас в сарайчике на постели брата, Петра, это он, Альфред Розенберг, разговаривал на лестнице губкома с Фурмановым. Я вспомнил слова Дмитрия Андреевича: «Вы для здешних товарищей человек абсолютно неизвестный, и в партию вас в Иваново-Вознесенске вряд ли «запишут». Выходит, это он, Альфред Розенберг, хотел «записаться» в Коммунистическую партию и это он, Альфред Розенберг, ответил тогда Фурманову: «Пожалуй, вы действительно правы, товарищ Фурманов. До свидания. Извините за беспокойство!»
Видно, и на Розенберга повлиял прием Власова Гиммлером, он был любезен с нами, даже радушен. Правда, когда речь зашла о будущем России, в глазах рейхсминистра вспыхнула неприкрытая злоба. Звание рейхсминистр восточных провинций теряло смысл — какие там, к черту, остпровинции, когда советские армии вступили в Германию!..
Пока Власов делал визиты высокопоставленным особам рейха, Жиленков и Малышкин подготавливали встречи с представителями других «национальных комитетов» и учреждений. Первым согласился на свидание руководитель русской эмиграции в Германии генерал Бискупский. Я видел, как у подъезда «Русского комитета» двое пожилых, старомодно одетых спутников вынимали генерала из старенького автомобиля. Все они кряхтели, охали, Бискупский еле встал, ноги у него дрожали, как у старой опоенной лошади. Мне показалось — не подхвати его под руки солдаты из комендантского взвода, он бы не мог сдвинуться с места.
Вечером даже Трухин, обычно мрачный, нахмуренный, захохотал, слушая рассказ присутствовавшего на встрече недавно появившегося в «Русском комитете» бывшего консультанта Мосгормашучета Андреева, которого предполагали назначить начальником финансового управления будущего объединенного комитета, Андреев, копируя старческую походку генерала Бискупского, «кричал» трагическим шепотом:
— Я соглашусь на единый союз с вами исключительно при одном условии: если в России будет восстановлена монархия! Да, имейте в виду, я монархист! И никто меня с избранного пути не свернет!
Бискупского вместе со спутником, не менее дряхлым генералом Лампе, поторопились поскорее выпроводить, но, видно, торопились чересчур — у подъезда Бискупский упал. Его с трудом подняли.
Состоялась встреча с генералом Красновым. Я вспомнил, как в алексинской школе, когда мы «проходили» по истории 1917 год, ученики спрашивали меня, как же это отпустили под честное слово такого врага.
А сейчас я наблюдал, как Власов встретил Краснова у самого подъезда, распахнул объятия: «Дорогой Петр Николаевич, рад вас видеть в добром здравии!»
Но «здравие» у Краснова было явно неважное — седой, обрюзглый, с фиолетовым носом, он шумно пыхтел, шаркал ногами.
И эта встреча должного эффекта не принесла. Краснов дипломатично уклонился от объяснения.
— Я, Андрей Андреевич, уже присягнул Адольфу Гитлеру. И, кроме того, генерал, у меня соглашение с Великой Германией о том, что мои единомышленники за участие в борьбе с большевиками получат поселение в Италии.
— Где?
— В Италии.
— А как на это посмотрят итальянцы?
— Не знаю, я с итальянцами не договаривался.
— Ну что ж, господин Краснов, сожалею, что альянс у нас не вышел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Закутный говорил долго. Только и слышалось: «Я сказал… Я ему… Я подумал…» Хотя и с трудом, я уяснил, что Гиммлер решил вместо «Русского комитета» создать новую организацию, которая должна объединить различные антисоветские комитеты — грузинский, украинский, туркестанский, прибалтийский и все белоэмигрантские организации. Гиммлер сказал Власову, что он поможет ему создать две дивизии и вооружит их.
Закутный поделился подробностями:
— Андрей Андреевич просил десять дивизий, а Гиммлер согласился только на две. Гиммлер не дурак, понимает, что по нынешним временам иметь у себя в тылу десять русских дивизий ни к чему. Такое натворят!
После приема у Гиммлера Власова стали нарасхват приглашать самые высшие руководители рейха. Всезнающий Закутный рассказывал, что в главном имперском управлении безопасности установили очередь: к кому и когда должен пожаловать обласканный рейхсфюрером СС герр Власов.
Первым после Гиммлера Власова принял Герман Геринг. Он прислал своего представителя генерал-майора Ашенбренера. Когда они спускались по лестнице, я услышал, как Власов сказал Ашенбренеру:
— Вы хорошо говорите по-русски, генерал!
Ашенбренер остановился и оживленно ответил:
— Я два года провел в Москве, господин Власов, в качестве помощника военного атташе по авиации. Жил на очень приятной улице. К сожалению, забыл название. Как-никак прошло почти пятнадцать лет. Вспомнил — Малая Бронная. Я любил ходить пешком в Большой театр…
От Геринга Власов возвратился мрачным. Потом выяснилось, что командующий ВВС согласился всемерно помогать Власову, сам предложил передать в его подчинение всех русских военнопленных, обслуживающих германскую авиацию. Но Власова возмутила форма приема. Он потом жаловался Трухину:
— Даже не встал, жирный боров!
Иногда Власов брал с собой кого-нибудь из своих приближенных. К Геббельсу ездили с Жиленковым. Вернулись довольные, особенно Жиленков.
— А Геббельс, представьте, симпатяга. «Скажите, господа, почему наша пропаганда не имела успеха у русских?» Я ему отвечаю: «Разрешите, герр Геббельс, высказать свое личное мнение?» Он мне: «Буду рад выслушать». — «Потому, герр Геббельс, ваша пропаганда успеха не имела, что обращена к немецкому уху, а не к русскому. И дополнительно еще: наше русское ухо испорчено коммунистической пропагандой…» Он посмотрел на меня и ничего не сказал, но я видел — мой ответ ему понравился. Потом он обещал нам бумаги подкинуть, помочь с типографией. Ейбогу, симпатяга…
К тем, кто помельче, начали ездить целыми компаниями.
У Лея были впятером: Власов, Трухин, Малышкин, Жиленков и Сверчаков. С немецкой стороны тоже народу понабилось — чиновники из «рабочего фронта», оберфюрер СС Крегер, штурмбанфюрер Зиверс.
Там-то Сверчаков и подложил Власову свинью.
— Лей пожаловался, что острабочие плохо работают, саботируют.
— Посоветуйте, генерал, как их заставить работать лучше?
Власов пожал плечами и забормотал что-то о русской лени. Его перебил Сверчаков, пытавшийся до этого вставить в беседу хотя бы одно слово:
— А на что Аушвиц? Тех, кто саботирует, нужно туда отправлять…
Стало тихо, у Лея и его помощников окаменели лица.
Потом Лей строго сказал:
— При чем тут Аушвиц? Очевидно, господин…
— Сверчаков, — торопливо подсказал переводчик.
— …очевидно, господин Сверчаков часто слушает враждебные радиопередачи…
Штурмбанфюрер Зиверс угрожающе сказал по-русски:
— Как это у вас? Говори, да не заговаривайся!
Власов поспешил предложить тост за герра Лея. Но руководитель «рабочего фронта» до конца встречи был хмур и, прощаясь, не подал Сверчакову руки.
Ну и досталось же Сверчакову! Власов, как только влез в машину, сердито заговорил:
— Черт вас дернул! Вы что, не знали, что они про Освенцим вслух не говорят? — Потом Власов поправился: — И ни к чему еврейские сплетни принимать всерьез.
Трухин добавил:
— Дать бы тебе, Сергей Николаевич, в морду за такие штучки.
Больше Сверчакова никуда не брали. И вообще Власов к нему охладел, кратко объяснив причину: «Дурак с претензиями, а это хуже, чем обычный».
На Вильгельмштрассе, в министерство иностранных дел, Власов взял с собой Малышкина.. На эту встречу надежд возлагалось много — кто-то пустил слух, что Риббентроп в эти дни пользовался особым расположением Гитлера, поэтому, дескать, «Риббентроп все может».
О беседе с Риббентропом Власов и Малышкин никому не рассказали. Вернулись важные, даже торжественные. Трухин кинулся к Власову:
— Ну как, Андрей Андреевич?
— Беседа проходила в дружеской атмосфере, — официально ответил Власов. — Стороны остались взаимно довольны…
А мне удалось спустя несколько дней прочесть проект соглашения, подписанного Власовым и первым заместителем министра иностранных дел Германии Стеннецгрихтом: «…Председатель Комитета генерал-лейтенант Власов заключает с правительством Великой Германии, в лице министерства иностранных дел, нижеследующее соглашение:
1. Правительство Великогермании предоставляет в распоряжение Комитета необходимые для освободительной борьбы против совместного врага — большевизма — денежные средства в форме кредита.
2. Для этой цели в Главной Государственной кассе будет открыт счет на имя Комитета.
В дебет этого счета предоставляются суммы из государственных средств для непосредственных финансовых нужд Комитета.
Кроме того, в дебет этого счета ставятся расходы, производимые для нужд Комитета германскими государственными организациями, поскольку эти расходы входят в рамки задач Комитета.
Решение об определении размера кредита правительство Великогермании оставляет за собой.
3. Председатель Комитета назначает финансового уполномоченного с правом подписи, который распоряжается предоставленными денежными средствами и является ответственным за финансовое хозяйство Комитета.
4. Комитет обязуется возместить предоставленный ему кредит из русских ценностей и активов, как только он будет в состоянии располагать таковыми. Впрочем, в отношении погашения кредита и нарастания процентов предположено впоследствии заключить соответствующие соглашения.
5. Это соглашение вступит в силу 1 декабря 1944 года».
На проекте соглашения стояли две печати — одна с текстом на русском и немецком языках: «Личная канцелярия ген. — лейт. А. А. Власова», вторая — с орлом и свастикой.
К рейхсминистру восточных провинций Альфреду Розенбергу Власов в числе других взял и меня.
Я знал, что Розенберг из прибалтийских немцев, его биография, как и других «фюреров», распространялась в Германии в миллионах экземпляров, но разве мог я предположить, что уже встречался с ним!
Светило немецкого национал-социализма, автор книги «Миф XX века» встретил нас, стоя посреди своего огромного кабинета. Я узнал его.
Мне надо было запомнить каждое слово беседы Розенберга с Власовым, а я никак не мог отделаться от воспоминаний.
…Август 1918 года. У меня отпуск — всего одна неделя. Яков Христофорович Петерс сказал: «Немного отдохни… Съезди к родителям…»
Поезд «Максим», собранный из товарных «телячьих» и пассажирских вагонов, тащился еле-еле. Мы — я и мой случайный спутник — лежали на нарах, сколоченных из необструганных тесин, стоило неосторожно повернуться — ив тело впивались занозы. У спутника странная манера объясняться — твердо выговаривает каждое слово, как ученик…
«Наш Рижский политехнический институт…»
Это он, Альфред Розенберг, спал у нас в сарайчике на постели брата, Петра, это он, Альфред Розенберг, разговаривал на лестнице губкома с Фурмановым. Я вспомнил слова Дмитрия Андреевича: «Вы для здешних товарищей человек абсолютно неизвестный, и в партию вас в Иваново-Вознесенске вряд ли «запишут». Выходит, это он, Альфред Розенберг, хотел «записаться» в Коммунистическую партию и это он, Альфред Розенберг, ответил тогда Фурманову: «Пожалуй, вы действительно правы, товарищ Фурманов. До свидания. Извините за беспокойство!»
Видно, и на Розенберга повлиял прием Власова Гиммлером, он был любезен с нами, даже радушен. Правда, когда речь зашла о будущем России, в глазах рейхсминистра вспыхнула неприкрытая злоба. Звание рейхсминистр восточных провинций теряло смысл — какие там, к черту, остпровинции, когда советские армии вступили в Германию!..
Пока Власов делал визиты высокопоставленным особам рейха, Жиленков и Малышкин подготавливали встречи с представителями других «национальных комитетов» и учреждений. Первым согласился на свидание руководитель русской эмиграции в Германии генерал Бискупский. Я видел, как у подъезда «Русского комитета» двое пожилых, старомодно одетых спутников вынимали генерала из старенького автомобиля. Все они кряхтели, охали, Бискупский еле встал, ноги у него дрожали, как у старой опоенной лошади. Мне показалось — не подхвати его под руки солдаты из комендантского взвода, он бы не мог сдвинуться с места.
Вечером даже Трухин, обычно мрачный, нахмуренный, захохотал, слушая рассказ присутствовавшего на встрече недавно появившегося в «Русском комитете» бывшего консультанта Мосгормашучета Андреева, которого предполагали назначить начальником финансового управления будущего объединенного комитета, Андреев, копируя старческую походку генерала Бискупского, «кричал» трагическим шепотом:
— Я соглашусь на единый союз с вами исключительно при одном условии: если в России будет восстановлена монархия! Да, имейте в виду, я монархист! И никто меня с избранного пути не свернет!
Бискупского вместе со спутником, не менее дряхлым генералом Лампе, поторопились поскорее выпроводить, но, видно, торопились чересчур — у подъезда Бискупский упал. Его с трудом подняли.
Состоялась встреча с генералом Красновым. Я вспомнил, как в алексинской школе, когда мы «проходили» по истории 1917 год, ученики спрашивали меня, как же это отпустили под честное слово такого врага.
А сейчас я наблюдал, как Власов встретил Краснова у самого подъезда, распахнул объятия: «Дорогой Петр Николаевич, рад вас видеть в добром здравии!»
Но «здравие» у Краснова было явно неважное — седой, обрюзглый, с фиолетовым носом, он шумно пыхтел, шаркал ногами.
И эта встреча должного эффекта не принесла. Краснов дипломатично уклонился от объяснения.
— Я, Андрей Андреевич, уже присягнул Адольфу Гитлеру. И, кроме того, генерал, у меня соглашение с Великой Германией о том, что мои единомышленники за участие в борьбе с большевиками получат поселение в Италии.
— Где?
— В Италии.
— А как на это посмотрят итальянцы?
— Не знаю, я с итальянцами не договаривался.
— Ну что ж, господин Краснов, сожалею, что альянс у нас не вышел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81