И вот, после стольких лет упорного розыска отбросил ты, наконец, одетые в идеологические хламиды мечтания, выбрал свою личную веру. Веру в Правду-матку. В ту самую, что выражается в благом согласии слова и дела, без которой жить легко, да помирать трудно. Всё минует, Она одна останется. Суда эта Правда не боится. Затопчи Её в грязь - все равно наружу выйдет. Над Нею не мудруй и помни, что со дна моря Она вынесет. И не русская Она, не французская, не американская и не китайская. Если и есть Бог, то не в силе должен быть, а в этой самой Правде.
Вот о чем будешь ты думать.
Ну а сейчас ты склоняешь голову перед Её алтарем и делаешь это более уважительно ко всем религиям, верованиям, философским учениям и уголовным кодексам мира. Ты веришь в себя и тебе совсем не страшно думать о своих последних мгновениях жизни земной. Ты даже допускаешь, что возьмет и сверкнет у тебя в лобном месте, отчего ты мысленно скажешь: "Не много ли я брал на себя, предписывая Царю Небесному, как следует управлять человеком? Не правы ли те, кто говорит, что у всякого своя дурь в голове, а под старость и черт в монахи подался?"
В итоге итогов, уж больно замысловатая получается у тебя картинка, полковник. Чтобы самому себе на радость жить, надобно уединиться, однако одиночество не гарантирует благополучия. Хочешь быть оставленным в покое, но кое-кому обещаешь небо в алмазах. Видишь во Всевышнем безразличие к человеку, но одновременно оставляешь надежду на Его милосердие... Сплошные неувязки!
И знаешь, отчего? От твоей многослойной натуры, где переплелись сознание, подсознание и генетическая память, что способна ещё чувствовать за других, влезать в их шкуру, оберегая при этом свое и чужое человеческое достоинство.
Что есть, то есть, не проявлял ты бросающегося в глаза сочувствия к бедам других, но и циничного равнодушия к ним тоже никогда не испытывал. Вот только выворачивая себя наизнанку, все так же занимаешься традиционным доморощенным резонерством. Кидаешь иной раз какой-нибудь неортодоксальной идейкой, но при этом словно остерегаешься возвести свои слова в твердое убеждение, неотступно влекущее к практическому делу. Бывает, со всем пылом нахлынувших страстей вылетят из тебя разумно сочетаемые звуки твоей приверженности Правде и заявишь ты решительно свой протест против лжи. А что дальше? На словах так и сяк, а на деле никак. Правильно учили пращуры: на правду слов не много надобно, да брюхо глухо - словом не уймешь. Короче, делать дело надо, а не сказки сказывать. Иначе так и будем странствовать по миру, милости прошу к нашему грошу со своим пятаком. И мямлить на все лады одно и то же - Господи, помилуй, отыми и отдай!"
Выпустив подкрылки, самолет начал заходить в посадочный корридор. Просьба стюардессы застегнуть ремни вызвала легкое оживление среди пассажиров, но вскоре в салоне воцарилась мертвая тишина. Перед посадкой все, видимо, погрузились в себя.
Приземлились по всем канонам пилотажного мастерства. Когда уже подрулили к "грибу", Алексей увидел на поле пограничников. Вот и дома этих парней ни с кем не спутаешь.
В ногах у него стоял вишневого цвета кожи с золотыми номерными замочками атташе-кейс. Имел он довольно потертый вид, как у пилотов, что ценят свои саквояжи не по виду, а по налету часов в воздухе. Этот был ещё и подарком одного иностранного друга-борца за мировую справедливость, или знаком удачи, проверенным на деле в траншеях закордонного поля.
Алексей отстегнул ремень безопасности, посмотрел на кейс, нежно погладил его по бокам и, взявшись за ручку, чуть приподнял.
"Дипломат" показался тяжелым, будто в нем не чужие секреты, а слитки золота.
В М Е С Т О Э П И Л О Г А
После возвращения Алексея мне не раз приходилось встречаться и беседовать с ним по душам да на разные жгучие темы. За границу он больше не ездил, работал в своем бюро независимых расследований, давал интервью, консультировал журналистскую братию, выступал на телевидении. Всегда был бодр, заражая своей неудержимостью всех, кто к нему за советом обращался.
Однажды, в погожий зимний денек, уже после выборов в Государственную Думу, мы гуляли с ним по дорожкам Филевского парка, неподалеку от моего дома. Рассказывал он о всяких курьезных случаях из его жизни в Америке, а я возьми да спроси, как это он ухитрился за столько лет избежать, если не провала, то какого-нибудь раздутого прессой скандала. И, что греха таить, каким путем бесовские соблазны обошли все же его стороной.
- Видно, мой небесный знак помогал, - усмехнулся Алексей, продолжая идти уверенной походкой по скользкой дорожке. - Ну, а если поконкретнее, я просто нутром старался чувствовать людей, с которыми работал. Человек-то, он завсегда невольно излучает электромагнитные сигналы в миллиметровом диапазоне волн. Среди них есть и такие, что говорят об уме его, честности, чувстве собственного достоинства. Надо лишь свое приемно-передающее устройство уметь настраивать на эти волны. Вот и старался я не попадать впросак, рисковое дело зачинал только с людьми надежными во всех отношениях. Конечно, многое зависело от морально-психологического, человеческого, как угодно его называй, фактора. С него все начиналось, на нем держалось, а потом могло и закончиться. Я имею в виду на умении разбираться в людях, ставить себя на их место, видеть окружающее и себя чужими глазами, в том числе глазами контрразведки. Мне ничего не оставалось, как балансировать на канате между доверием и сомнением. Без доверия ничего бы не получилось, без сомнения мозги свои мог растерять. Но доверие и сомнение здесь особого рода: акт воли, рассудка, развитой опытом интуиции. Найдешь силы взять всю ответственность за последствия на себя, тогда и приступаешь к своему, казалось, безнадежному делу...
Алексей вдруг остановился, почему-то грустно посмотрел на меня и сказал:
- К чему тебе опять вникать в ремесло наше хитрющее. На своей шкуре его надо испытать, иначе ничего не поймешь. Хотел бы тебе, старина, сказать совсем другое. Суетимся мы, разоблачительные статьи пишем, даже книжки всякие печатаем, с хапуг сановных, как с гуся вода. Все надеемся, Бог их накажет и бесы вздрючат. Они же в парламент пролезают, людям головы морочат. И сколько же у нас народу доверчивого: раньше царям ошалело верили, потом Сталину, теперь царькам помельче. Признаюсь тебе, как на духу, понимать я начал тех, кто уезжает счастье за морем искать. Не оправдывать, но понимать. Где им жить, в конце концов, это их личное и полное римское право.
Он попросил сигарету, жадно, глубоко затянулся.
- Сомнения, уезжать не уезжать, меня лично не мучают. Только иногда уж больно хочется с балкона вниз на мостовую брякнуть одичалой головой.
Смачно выругался, рассмеялся и добавил:
- Не дождутся, черти лысые! Я ещё на их могилах танец справлю. Хоть и не к добру это будь сказано. Ох, не к добру...
Вена, Мадрид, Мехико, Нью-Йорк, Москва, Вена и снова Москва.
Где-то на близких подступах
к третьему тысячелетию от Рождества Христова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Вот о чем будешь ты думать.
Ну а сейчас ты склоняешь голову перед Её алтарем и делаешь это более уважительно ко всем религиям, верованиям, философским учениям и уголовным кодексам мира. Ты веришь в себя и тебе совсем не страшно думать о своих последних мгновениях жизни земной. Ты даже допускаешь, что возьмет и сверкнет у тебя в лобном месте, отчего ты мысленно скажешь: "Не много ли я брал на себя, предписывая Царю Небесному, как следует управлять человеком? Не правы ли те, кто говорит, что у всякого своя дурь в голове, а под старость и черт в монахи подался?"
В итоге итогов, уж больно замысловатая получается у тебя картинка, полковник. Чтобы самому себе на радость жить, надобно уединиться, однако одиночество не гарантирует благополучия. Хочешь быть оставленным в покое, но кое-кому обещаешь небо в алмазах. Видишь во Всевышнем безразличие к человеку, но одновременно оставляешь надежду на Его милосердие... Сплошные неувязки!
И знаешь, отчего? От твоей многослойной натуры, где переплелись сознание, подсознание и генетическая память, что способна ещё чувствовать за других, влезать в их шкуру, оберегая при этом свое и чужое человеческое достоинство.
Что есть, то есть, не проявлял ты бросающегося в глаза сочувствия к бедам других, но и циничного равнодушия к ним тоже никогда не испытывал. Вот только выворачивая себя наизнанку, все так же занимаешься традиционным доморощенным резонерством. Кидаешь иной раз какой-нибудь неортодоксальной идейкой, но при этом словно остерегаешься возвести свои слова в твердое убеждение, неотступно влекущее к практическому делу. Бывает, со всем пылом нахлынувших страстей вылетят из тебя разумно сочетаемые звуки твоей приверженности Правде и заявишь ты решительно свой протест против лжи. А что дальше? На словах так и сяк, а на деле никак. Правильно учили пращуры: на правду слов не много надобно, да брюхо глухо - словом не уймешь. Короче, делать дело надо, а не сказки сказывать. Иначе так и будем странствовать по миру, милости прошу к нашему грошу со своим пятаком. И мямлить на все лады одно и то же - Господи, помилуй, отыми и отдай!"
Выпустив подкрылки, самолет начал заходить в посадочный корридор. Просьба стюардессы застегнуть ремни вызвала легкое оживление среди пассажиров, но вскоре в салоне воцарилась мертвая тишина. Перед посадкой все, видимо, погрузились в себя.
Приземлились по всем канонам пилотажного мастерства. Когда уже подрулили к "грибу", Алексей увидел на поле пограничников. Вот и дома этих парней ни с кем не спутаешь.
В ногах у него стоял вишневого цвета кожи с золотыми номерными замочками атташе-кейс. Имел он довольно потертый вид, как у пилотов, что ценят свои саквояжи не по виду, а по налету часов в воздухе. Этот был ещё и подарком одного иностранного друга-борца за мировую справедливость, или знаком удачи, проверенным на деле в траншеях закордонного поля.
Алексей отстегнул ремень безопасности, посмотрел на кейс, нежно погладил его по бокам и, взявшись за ручку, чуть приподнял.
"Дипломат" показался тяжелым, будто в нем не чужие секреты, а слитки золота.
В М Е С Т О Э П И Л О Г А
После возвращения Алексея мне не раз приходилось встречаться и беседовать с ним по душам да на разные жгучие темы. За границу он больше не ездил, работал в своем бюро независимых расследований, давал интервью, консультировал журналистскую братию, выступал на телевидении. Всегда был бодр, заражая своей неудержимостью всех, кто к нему за советом обращался.
Однажды, в погожий зимний денек, уже после выборов в Государственную Думу, мы гуляли с ним по дорожкам Филевского парка, неподалеку от моего дома. Рассказывал он о всяких курьезных случаях из его жизни в Америке, а я возьми да спроси, как это он ухитрился за столько лет избежать, если не провала, то какого-нибудь раздутого прессой скандала. И, что греха таить, каким путем бесовские соблазны обошли все же его стороной.
- Видно, мой небесный знак помогал, - усмехнулся Алексей, продолжая идти уверенной походкой по скользкой дорожке. - Ну, а если поконкретнее, я просто нутром старался чувствовать людей, с которыми работал. Человек-то, он завсегда невольно излучает электромагнитные сигналы в миллиметровом диапазоне волн. Среди них есть и такие, что говорят об уме его, честности, чувстве собственного достоинства. Надо лишь свое приемно-передающее устройство уметь настраивать на эти волны. Вот и старался я не попадать впросак, рисковое дело зачинал только с людьми надежными во всех отношениях. Конечно, многое зависело от морально-психологического, человеческого, как угодно его называй, фактора. С него все начиналось, на нем держалось, а потом могло и закончиться. Я имею в виду на умении разбираться в людях, ставить себя на их место, видеть окружающее и себя чужими глазами, в том числе глазами контрразведки. Мне ничего не оставалось, как балансировать на канате между доверием и сомнением. Без доверия ничего бы не получилось, без сомнения мозги свои мог растерять. Но доверие и сомнение здесь особого рода: акт воли, рассудка, развитой опытом интуиции. Найдешь силы взять всю ответственность за последствия на себя, тогда и приступаешь к своему, казалось, безнадежному делу...
Алексей вдруг остановился, почему-то грустно посмотрел на меня и сказал:
- К чему тебе опять вникать в ремесло наше хитрющее. На своей шкуре его надо испытать, иначе ничего не поймешь. Хотел бы тебе, старина, сказать совсем другое. Суетимся мы, разоблачительные статьи пишем, даже книжки всякие печатаем, с хапуг сановных, как с гуся вода. Все надеемся, Бог их накажет и бесы вздрючат. Они же в парламент пролезают, людям головы морочат. И сколько же у нас народу доверчивого: раньше царям ошалело верили, потом Сталину, теперь царькам помельче. Признаюсь тебе, как на духу, понимать я начал тех, кто уезжает счастье за морем искать. Не оправдывать, но понимать. Где им жить, в конце концов, это их личное и полное римское право.
Он попросил сигарету, жадно, глубоко затянулся.
- Сомнения, уезжать не уезжать, меня лично не мучают. Только иногда уж больно хочется с балкона вниз на мостовую брякнуть одичалой головой.
Смачно выругался, рассмеялся и добавил:
- Не дождутся, черти лысые! Я ещё на их могилах танец справлю. Хоть и не к добру это будь сказано. Ох, не к добру...
Вена, Мадрид, Мехико, Нью-Йорк, Москва, Вена и снова Москва.
Где-то на близких подступах
к третьему тысячелетию от Рождества Христова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54