Обмануть же себя совсем не трудно. Кто не испытывал потребности защититься каким-нибудь мифом-щитом от отчаяния, чтобы чувствовать себя поуверенней?
- Нечто похожее происходит со всеми и чуть ли не в каждой семье. Взять хотя бы мою, по всем признакам весьма благополучную до недавнего времени. В сущности, многое зависело у нас лишь от самообмана. Все прекрасно и чудно уверяли мы себя с женой, следуя негласному договору никогда не перечить друг другу. Ругани или конфликтов мы никогда не позволяли, это верно. Согласие достигалось автоматически, без раздумий, пока в один прекрасный день, пару лет назад. моя супруга не собрала вещички и не уехала с каким-то своим другом в Калифорнию наблюдать заход солнца в океане. Бросилась в бега от надоевшей супружеской жизни. Я её нисколько не виню, ни дай Бог, и даже где-то понимаю. Сам не ангел и уже тоже порядком соскучился по рисковым ситуациям на грани фола. Всегда хочется взбодрить себя разнообразием. Ну никак не хочется быть механической куклой, снабженной приспособлениями исключительно для брачной жизни. В этом отношении...
Над головой у них раздался мягкий бархатный голос и его обладатель предстал перед столом.
- Что, ребята, время уже говорить друг другу спокойной ночи, а вы ещё на ногах. Полковник Рамирес к вашим услугам.
Не зная этого человека, можно по внешности приписать его к гильдии адвокатов, врачей, профессуры, но только не полицейских. Среди стражей порядка, конечно, встречаются лица не менее интеллигентные, но у полковника Рамиреса было какое-то почти невероятное выражение глаз, невероятное в плане того, что из-за узких очков в золотой оправе искрились глаза по-детски открытые и веселые, даже без тени намека на некую таинственность.
Обменявшись приветствием с Джорджем, он пояснил:
- Ни в коем случае не хочу мешать вашей беседе. Просто хотел познакомиться с товарищем Карлоса на случай, если понадоблюсь.
Поскольку английский у полковника был в довольно приличном состоянии, на том же языке он обратился и к Карлосу:
- Поверь моему опыту, с людьми той породы желательно разговаривать как хороший психиатр со своими пациентами. Старайся отмечать их благоразумие, которого в общем-то у них нет, и сообразительность, что в какой-то мере присутствует. Учти, они находят упоение в самой опасности грозящей им гибели и сладость в оргии мятежа. В такие моменты они не верят своим ушам, глазам - только наполовину. Но с ними, в принципе, можно разговаривать. Только если они отказываются наотрез, уничтожать их как бешеных собак. Это, наверное, редкий случай, когда свирепость лучше служит гуманности, как ничто другое. И запиши, пожалуйста, телефон в Мехико моего коллеги сеньора Санчеса Обрегона, исключительной души человека, на которого можно рассчитывать. Он дело знает. Я имею в виду не твое дело, естественно. А сейчас, Карлос, дай мне тебя обнять. Передавай теплый привет донье Марии. И Бог тебе в помощь. Спокойной ночи!
Дон Фернандо распрощался и исчез быстрее, чем исчезает клубок дыма их курительной трубки Джорджа.
- Пора и нам расходиться, - сказал Карлос, приподнимаясь из-за стола. - Очень тебе признателен, такое не забывается. Что у меня на роду написано, от того не уйдешь, и отмеченного судьбой удерживать бесполезно. Не забывай, я ведь - испанский идальго наполовину.
- Ну а во мне иногда говорят древние норманские рыцари, не обессудь.
Они вышли на улицу, обнялись, похлопали друг друга по спине, пожали руки, но расходиться не торопились.
- Знаешь что, давай-ка погуляем немного по городу, - предложил Джордж. - Мне хочется познакомить тебя с некоторыми моими секретами.
И долго потом скитались по улицам два одиноких, отрешенных от прелестей мира человека, никого не видя перед собой и не желая видеть...
В скандинавских странах чье-то внезапное изменение характера считают предвозвестником его или её близкой гибели. Это в Скандинавии. Нам же предстоит перебазироваться через океан в другой уголок мира, который разнится от Северной Европы, как Земля от Луны. Главным образом тем, что там живут другие характеры. Не лучше, не хуже. Просто другие.
*
В газетах Мехико часто расписывают душераздирающие сцены насилия. Но вот возьмем на себя заботу подсчитать, сколько приходится здесь полицейских на пятнадцать миллионов постоянно обитающих жителей и выйдет довольно любопытная штучка - их так мало, что при подобном "соотношении сил" в иных столицах мира пришлось бы вводить регулярные войска для восстановления общественного спокойствия. Благодаря кому и чему все же удается сохранять уличное статус-кво? Когда в середине восьмидесятых на столицу обрушилось сильное землетрясение, унеся тысячи жизней и превратив в развалины сотни домов, порядок в городе довольно слаженно обеспечивали и сами граждане, в результате чего случаев погреть руки на чужом несчастье практически не было.
Дабы нащупать разгадки здешних загадок, давайте заставим себя для начала поверить, что Мехико - один из немногих городов на свете, где почему-то не жалеешь о потерянном времени. Просто как-то забываешь об этом и все. Правда, если не выпить стаканчик текилы или чего-то ещё той крепости, местные реалии трудно воспринимать спокойно, а от резких контрастов между богатыми и бедными районами, между особняками и халупами, начинает мутить, как от выхлопных автомобильных газов, или как Грэма Грина при первом посещении им Мексики ещё в тридцатые годы.
Допустим, поверили. Поверив, воображаем, будто сидим в какой-нибудь приличной, даже очень приличной закусочной рядом со все тем же отелем "Реформа". Тихо сидим, наблюдаем за причудами уличной жизни, пережевываем поджаренные на масле кукурузные лепешки под названием такосы, обильно смачиваем их острейшей приправой и упорно пытаемся понять английского романиста, почему он на страницах своих мемуаров прямо признается в своей ненависти к Мексике.
Уже при первом свидании с этой страной Грин видит в ней место грехопадения, где власти вполне серьёзно обсуждают возможность назначения штрафов вместо тюремного заключения за изнасилование женщины. Он начинает недолюбливать мексиканцев с того дня, когда видит петушиные бои и его неприязнь возрастает в ходе бесед с ними. Столичных жителей писатель сравнивает с азартными игроками в лотерею, их откровенность и веселье считает фальшивыми, скрывающими ненависть, а сам город Мехико напоминает ему преступника, обдумывающего свое очередное преступление.
Трудно совсем уж проигнорировать мнение столь авторитетного наблюдателя природы человеческой, как Грэм Грин. Однако, согласимся, все могло зависеть и от его психологического настроя, когда невольно видишь вокруг лишь то, что хочешь увидеть. Вот, скажем, не менее тонкий наблюдатель, кинематографист из СССР Сергей Эйзенштейн придерживался совершенно иного мнения. Мексика понравилась ему, и он даже утверждал, будто здесь осуществлялось его собственное видение мира, как открытой, спонтанной гармонии истинных и противоречивых человеческих чувств, которые не различают, что вреднее - глупость или жестокость. Эйзенштейн искренне увлечен романтикой Мексиканской Революции, и это тоже вряд ли делает беспристрастными его представления о стране и её людях.
На основе своего собственного теснейшего общения с мексиканцами у них дома могу лишь подтвердить: да, действительно, многие из них все ещё живут мифами своей Революции, живут словно во сне, затянувшемся на десятилетия. Стараясь прислушиваться к голосам и вглядываться вокруг себя повнимательнее, пришел я и к другому выводу: эта самая Революция оставила довольно реальные очертания в обыденной и общественной жизни. К примеру, бесплатное высшее образование, развитую систему медицинского обслуживания, доступного широким слоям населения. Представьте себе, до сих пор каждый год Первое Мая отмечается всей страной как Международный день труда, а на главной площади столицы проходят военный парад и демонстрация трудящихся, которые приветствует с балкона Президентского дворца глава правительства и государства.
При соответствующем настрое о мексиканцах можно говорить все что угодно. Но что ни говори, достоинства им не занимать. Они гордятся историей своей страны, хотя и стараются по вполне понятным причинам не вспоминать некоторые неприятные факты вроде того, что их предки ацтеки грешили людоедством, самый известный герой войны за национальную независимость Морелос под пыткой выдал имена всех своих соратников, а после Революции пышно зацвели социальная демагогия и коррупция в высших эшелонах новой власти...
Пообщаемся с мексиканцами в неформальной обстановке и неизбежно начнем улавливать в каждом из них некую мощную силовое поле непознанного свойства, из которого выливаются отчаянные приступы что-то мастерить, выдумывать, строить и подстраивать, искать новые и желательно острые ощущения в межличностных отношениях, не обязательно при этом доводя свои дела до логического конца. Их устраивает сам процесс творчества, создавать нечто предметное или фантазировать на разные темы, но не связывать себя по рукам планированием дел, избегать рутины и однообразия тягомотины.
Даже сама смерть словно бессильна прервать эту их внутреннюю заведённость. Во всяком случае, они не склонны делать из смерти большой непоправимой трагедии: часто приносят на могилы своих ближних цветы, еду, бутылочку вина, будто те ещё живы и только никак не могут сдвинуться со своего "места постоянной прописки". Самые тяжелые жизненные невзгоды не вызывают у них глубоких, болезненных разочарований, на чем сказывается, видимо, индейское наследие с его таинственными и до конца не расшифрованными знаками.
Мало мексиканцев в понедельник утром хочет идти на работу. Нет, не из-за лени, ибо в массе своей они подлинные работяги. Просто обычно нет у них настроя снова приступать к рутинным обязанностям, им больше нравится импровизировать и они глубоко убеждены, что именно таким путем полнее и ярче раскрываются их прирожденные способности.
Какими прозорливыми мы бы не были, чтобы хоть что-нибудь понять в мексиканском характере, надо пожить в стране Кортеса и Куатемока не год и не два. На первый взгляд, скажем, может показаться, будто погруженные в симбиоз католичества и язычества мексиканцы действительно одерживают победу духовного в борьбе с материальным. Спорное впечатление. Хотя бы потому, что типичная мексиканка относится к изменам своего жениха, супруга или любовника чаще всего по формуле "этот парень не идеален, но он принадлежит мне". Бытует и расхожее убеждение, будто у местных сеньор и сеньорит отсутствуют волевые качества, но таится внутри какой-то загадочный магнетизм, позволяющий им не искать, а притягивать к себе мужчин без всяких видимых усилий.
Вот, например, с вами здесь исключительно любезны и обходительны, заключают даже в объятия с двумя похлопываниями по спине. Что может сие означать? Все или ничего. Но объятие от президента страны - верх мечтаний любого от мала до велика. Оно производит ошеломляющее впечатление. Даже большее, нежели появление в общественном месте под руку с красивой, настоящей блондинкой в окружении помощников и телохранителей.
За внешней церемонностью манер и пышной туманностью речи могут скрываться самые искренние, дружеские чувства. Душевная же щедрость не знает границ особенно в состоянии веселья после подпитья, к которому многие как бы даже стремятся, чтобы выразить себе "по полной" и без лишних церемоний. Если за столом то ли в напоминание о прошлых обидах, то ли уже в ответ на новые слышишь "Чинга ту мадрэ, каброн!" (... твою мать, козел!), тут надо ждать мордобития. Но могут и быстро придти к согласию под примирительный клич "Вива Мехико, ихос де ла чингада!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
- Нечто похожее происходит со всеми и чуть ли не в каждой семье. Взять хотя бы мою, по всем признакам весьма благополучную до недавнего времени. В сущности, многое зависело у нас лишь от самообмана. Все прекрасно и чудно уверяли мы себя с женой, следуя негласному договору никогда не перечить друг другу. Ругани или конфликтов мы никогда не позволяли, это верно. Согласие достигалось автоматически, без раздумий, пока в один прекрасный день, пару лет назад. моя супруга не собрала вещички и не уехала с каким-то своим другом в Калифорнию наблюдать заход солнца в океане. Бросилась в бега от надоевшей супружеской жизни. Я её нисколько не виню, ни дай Бог, и даже где-то понимаю. Сам не ангел и уже тоже порядком соскучился по рисковым ситуациям на грани фола. Всегда хочется взбодрить себя разнообразием. Ну никак не хочется быть механической куклой, снабженной приспособлениями исключительно для брачной жизни. В этом отношении...
Над головой у них раздался мягкий бархатный голос и его обладатель предстал перед столом.
- Что, ребята, время уже говорить друг другу спокойной ночи, а вы ещё на ногах. Полковник Рамирес к вашим услугам.
Не зная этого человека, можно по внешности приписать его к гильдии адвокатов, врачей, профессуры, но только не полицейских. Среди стражей порядка, конечно, встречаются лица не менее интеллигентные, но у полковника Рамиреса было какое-то почти невероятное выражение глаз, невероятное в плане того, что из-за узких очков в золотой оправе искрились глаза по-детски открытые и веселые, даже без тени намека на некую таинственность.
Обменявшись приветствием с Джорджем, он пояснил:
- Ни в коем случае не хочу мешать вашей беседе. Просто хотел познакомиться с товарищем Карлоса на случай, если понадоблюсь.
Поскольку английский у полковника был в довольно приличном состоянии, на том же языке он обратился и к Карлосу:
- Поверь моему опыту, с людьми той породы желательно разговаривать как хороший психиатр со своими пациентами. Старайся отмечать их благоразумие, которого в общем-то у них нет, и сообразительность, что в какой-то мере присутствует. Учти, они находят упоение в самой опасности грозящей им гибели и сладость в оргии мятежа. В такие моменты они не верят своим ушам, глазам - только наполовину. Но с ними, в принципе, можно разговаривать. Только если они отказываются наотрез, уничтожать их как бешеных собак. Это, наверное, редкий случай, когда свирепость лучше служит гуманности, как ничто другое. И запиши, пожалуйста, телефон в Мехико моего коллеги сеньора Санчеса Обрегона, исключительной души человека, на которого можно рассчитывать. Он дело знает. Я имею в виду не твое дело, естественно. А сейчас, Карлос, дай мне тебя обнять. Передавай теплый привет донье Марии. И Бог тебе в помощь. Спокойной ночи!
Дон Фернандо распрощался и исчез быстрее, чем исчезает клубок дыма их курительной трубки Джорджа.
- Пора и нам расходиться, - сказал Карлос, приподнимаясь из-за стола. - Очень тебе признателен, такое не забывается. Что у меня на роду написано, от того не уйдешь, и отмеченного судьбой удерживать бесполезно. Не забывай, я ведь - испанский идальго наполовину.
- Ну а во мне иногда говорят древние норманские рыцари, не обессудь.
Они вышли на улицу, обнялись, похлопали друг друга по спине, пожали руки, но расходиться не торопились.
- Знаешь что, давай-ка погуляем немного по городу, - предложил Джордж. - Мне хочется познакомить тебя с некоторыми моими секретами.
И долго потом скитались по улицам два одиноких, отрешенных от прелестей мира человека, никого не видя перед собой и не желая видеть...
В скандинавских странах чье-то внезапное изменение характера считают предвозвестником его или её близкой гибели. Это в Скандинавии. Нам же предстоит перебазироваться через океан в другой уголок мира, который разнится от Северной Европы, как Земля от Луны. Главным образом тем, что там живут другие характеры. Не лучше, не хуже. Просто другие.
*
В газетах Мехико часто расписывают душераздирающие сцены насилия. Но вот возьмем на себя заботу подсчитать, сколько приходится здесь полицейских на пятнадцать миллионов постоянно обитающих жителей и выйдет довольно любопытная штучка - их так мало, что при подобном "соотношении сил" в иных столицах мира пришлось бы вводить регулярные войска для восстановления общественного спокойствия. Благодаря кому и чему все же удается сохранять уличное статус-кво? Когда в середине восьмидесятых на столицу обрушилось сильное землетрясение, унеся тысячи жизней и превратив в развалины сотни домов, порядок в городе довольно слаженно обеспечивали и сами граждане, в результате чего случаев погреть руки на чужом несчастье практически не было.
Дабы нащупать разгадки здешних загадок, давайте заставим себя для начала поверить, что Мехико - один из немногих городов на свете, где почему-то не жалеешь о потерянном времени. Просто как-то забываешь об этом и все. Правда, если не выпить стаканчик текилы или чего-то ещё той крепости, местные реалии трудно воспринимать спокойно, а от резких контрастов между богатыми и бедными районами, между особняками и халупами, начинает мутить, как от выхлопных автомобильных газов, или как Грэма Грина при первом посещении им Мексики ещё в тридцатые годы.
Допустим, поверили. Поверив, воображаем, будто сидим в какой-нибудь приличной, даже очень приличной закусочной рядом со все тем же отелем "Реформа". Тихо сидим, наблюдаем за причудами уличной жизни, пережевываем поджаренные на масле кукурузные лепешки под названием такосы, обильно смачиваем их острейшей приправой и упорно пытаемся понять английского романиста, почему он на страницах своих мемуаров прямо признается в своей ненависти к Мексике.
Уже при первом свидании с этой страной Грин видит в ней место грехопадения, где власти вполне серьёзно обсуждают возможность назначения штрафов вместо тюремного заключения за изнасилование женщины. Он начинает недолюбливать мексиканцев с того дня, когда видит петушиные бои и его неприязнь возрастает в ходе бесед с ними. Столичных жителей писатель сравнивает с азартными игроками в лотерею, их откровенность и веселье считает фальшивыми, скрывающими ненависть, а сам город Мехико напоминает ему преступника, обдумывающего свое очередное преступление.
Трудно совсем уж проигнорировать мнение столь авторитетного наблюдателя природы человеческой, как Грэм Грин. Однако, согласимся, все могло зависеть и от его психологического настроя, когда невольно видишь вокруг лишь то, что хочешь увидеть. Вот, скажем, не менее тонкий наблюдатель, кинематографист из СССР Сергей Эйзенштейн придерживался совершенно иного мнения. Мексика понравилась ему, и он даже утверждал, будто здесь осуществлялось его собственное видение мира, как открытой, спонтанной гармонии истинных и противоречивых человеческих чувств, которые не различают, что вреднее - глупость или жестокость. Эйзенштейн искренне увлечен романтикой Мексиканской Революции, и это тоже вряд ли делает беспристрастными его представления о стране и её людях.
На основе своего собственного теснейшего общения с мексиканцами у них дома могу лишь подтвердить: да, действительно, многие из них все ещё живут мифами своей Революции, живут словно во сне, затянувшемся на десятилетия. Стараясь прислушиваться к голосам и вглядываться вокруг себя повнимательнее, пришел я и к другому выводу: эта самая Революция оставила довольно реальные очертания в обыденной и общественной жизни. К примеру, бесплатное высшее образование, развитую систему медицинского обслуживания, доступного широким слоям населения. Представьте себе, до сих пор каждый год Первое Мая отмечается всей страной как Международный день труда, а на главной площади столицы проходят военный парад и демонстрация трудящихся, которые приветствует с балкона Президентского дворца глава правительства и государства.
При соответствующем настрое о мексиканцах можно говорить все что угодно. Но что ни говори, достоинства им не занимать. Они гордятся историей своей страны, хотя и стараются по вполне понятным причинам не вспоминать некоторые неприятные факты вроде того, что их предки ацтеки грешили людоедством, самый известный герой войны за национальную независимость Морелос под пыткой выдал имена всех своих соратников, а после Революции пышно зацвели социальная демагогия и коррупция в высших эшелонах новой власти...
Пообщаемся с мексиканцами в неформальной обстановке и неизбежно начнем улавливать в каждом из них некую мощную силовое поле непознанного свойства, из которого выливаются отчаянные приступы что-то мастерить, выдумывать, строить и подстраивать, искать новые и желательно острые ощущения в межличностных отношениях, не обязательно при этом доводя свои дела до логического конца. Их устраивает сам процесс творчества, создавать нечто предметное или фантазировать на разные темы, но не связывать себя по рукам планированием дел, избегать рутины и однообразия тягомотины.
Даже сама смерть словно бессильна прервать эту их внутреннюю заведённость. Во всяком случае, они не склонны делать из смерти большой непоправимой трагедии: часто приносят на могилы своих ближних цветы, еду, бутылочку вина, будто те ещё живы и только никак не могут сдвинуться со своего "места постоянной прописки". Самые тяжелые жизненные невзгоды не вызывают у них глубоких, болезненных разочарований, на чем сказывается, видимо, индейское наследие с его таинственными и до конца не расшифрованными знаками.
Мало мексиканцев в понедельник утром хочет идти на работу. Нет, не из-за лени, ибо в массе своей они подлинные работяги. Просто обычно нет у них настроя снова приступать к рутинным обязанностям, им больше нравится импровизировать и они глубоко убеждены, что именно таким путем полнее и ярче раскрываются их прирожденные способности.
Какими прозорливыми мы бы не были, чтобы хоть что-нибудь понять в мексиканском характере, надо пожить в стране Кортеса и Куатемока не год и не два. На первый взгляд, скажем, может показаться, будто погруженные в симбиоз католичества и язычества мексиканцы действительно одерживают победу духовного в борьбе с материальным. Спорное впечатление. Хотя бы потому, что типичная мексиканка относится к изменам своего жениха, супруга или любовника чаще всего по формуле "этот парень не идеален, но он принадлежит мне". Бытует и расхожее убеждение, будто у местных сеньор и сеньорит отсутствуют волевые качества, но таится внутри какой-то загадочный магнетизм, позволяющий им не искать, а притягивать к себе мужчин без всяких видимых усилий.
Вот, например, с вами здесь исключительно любезны и обходительны, заключают даже в объятия с двумя похлопываниями по спине. Что может сие означать? Все или ничего. Но объятие от президента страны - верх мечтаний любого от мала до велика. Оно производит ошеломляющее впечатление. Даже большее, нежели появление в общественном месте под руку с красивой, настоящей блондинкой в окружении помощников и телохранителей.
За внешней церемонностью манер и пышной туманностью речи могут скрываться самые искренние, дружеские чувства. Душевная же щедрость не знает границ особенно в состоянии веселья после подпитья, к которому многие как бы даже стремятся, чтобы выразить себе "по полной" и без лишних церемоний. Если за столом то ли в напоминание о прошлых обидах, то ли уже в ответ на новые слышишь "Чинга ту мадрэ, каброн!" (... твою мать, козел!), тут надо ждать мордобития. Но могут и быстро придти к согласию под примирительный клич "Вива Мехико, ихос де ла чингада!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54