- твердо сказал Сергей.
- Феликс, ты слышишь, меня оскорбляют! - завопила посиневшая от негодования Наталья Николаевна. - Эта наглая тварь прикинулась овечкой, залезла к нему в кровать и крутит им, как ей заблагорассудится!.. Ты что, не соображаешь, что она заполучит ленинградскую прописку с комнатой, а потом выставит тебя за дверь и начнет водить туда мужиков? Кошмар! Если ты сегодня же не пошлешь ее куда Макар телят не гонял, то я поеду к ней в институт, выведу ее на чистую воду!
- Ноги моей больше не будет в вашем доме! - крикнул Сергей, направляясь к двери. - Сюсюкайтесь друг с другом хоть до умопомрачения, а Лену и меня оставьте в покое!
- Неблагодарная свинья! - зашлась в крике Наталья Николаевна. - Я тебя вырастила, а ты, негодяй, плюнул мне в...
- Наташенька, голубушка! - воскликнул Боголепов. - Тебе нельзя волноваться.
- Феликс, разве можно с олимпийским спокойствием смотреть, как гибнет мой сын?!
- Наташенька, прими валерьянку и постарайся не думать о Сергее, уговаривал ее Боголепов. - Отвлекись. Посмотри, что я нашел у Рабиндраната Тагора о кредите. Прочесть тебе?
- Феликс, иди ты вместе с твоим Рабиндранатом!..
Сергей с досадой хлопнул дверью и с тех пор не показывался на улице Рубинштейна.
В июне Лена появлялась у Сергея, на Красной улице, не чаще раза в неделю, только после сдачи очередного экзамена, а когда летняя сессия наконец осталась позади, они вдвоем съездили во Всеволожскую и договорились с бабушкой Зинаидой Афанасьевной о свадебном застолье под ее крышей. Бабушка расчувствовалась, с иконой в руках благословила их и, поманив Лену пальцем, надолго уединилась с ней. О чем они шептались, Сергей так и не узнал, да, признаться, особенно не стремился узнавать - ему было достаточно видеть счастливое лицо невесты, нашедшей во Всеволожской то, чем ее обделили в толстовском доме.
После памятного возвращения из Пскова Лена ни разу не справлялась у Сергея о Вороновском. А вечером, накануне отъезда к родителям, в Уварове, вдруг спросила:
- Ты позовешь на свадьбу Вороновского?
- Не знаю... Как-то не думал об этом.
- Сережка, я чувствую, что тебя он крепко-накрепко привязал к себе, - с нескрываемой тревогой произнесла Лена. - Мне страшно за тебя!
- Глупости! - отмахнулся Сергей. - Больше двух месяцев я его в глаза не видел.
- Нет, сердце меня не обманывает... Ведь, рассказывая нам притчу о Патермуфии, Вороновский говорил о себе!
- Оставь ты его в покое, - взмолился Сергей.
- Если я не права, объясни мне, откуда у него столько денег? Ведь твой Вороновский нашпигован ими!
- Виктор Александрович - состоятельный человек с вполне легальными источниками дохода, - пустился врать Сергей. - У него крупные сбережения, доставшиеся ему от родителей.
- Нет, он - Патермуфии! - настаивала Лена.
- А если даже так! Тебе-то какое дело?
- Сережка, мне безразлично, что будет с Вороновским. Но ты... Я чуть с ума не сошла, когда услышала, что ты его любимый ученик!.. Чему он тебя научил?
И тут нелегкая дернула Сергея рассказать Лене историю покупки "волги" у Пузана. Он искусно подражал интонациям Вороновского, ловко пародировал жесты и словечки Пузана, в красках живописал воображаемую сцену объяснения Пузана с Пузанихой, но Лена настолько оторопела, что слушала с пятого на десятое.
- Что ты молчишь? - настороженно спросил Сергей, завершив рассказ.
- Что я должна сказать? - через силу выговорила Лена.
- Как ты не понимаешь, что они не люди, а спекулянты, мразь, отребье? Уверяю тебя, что мы с Виктором Александровичем, облапошивая эту дрянь, получили не только деньги, но и упоительное ощущение торжества над поверженной алчностью! - Сергей взял ее за плечи. - О чем задумалась?
Лена промолчала.
Она не пыталась читать ему мораль, не уехала в общежитие, а осталась у Сергея, но выглядела пришибленной и, уклоняясь от разговоров, отвечала невпопад.
Утром он отвез Лену на вокзал, посадил в поезд и, целуя на прощанье, ощутил только прохладу сжатых губ.
Две недели спустя он получил письмо без обращения и без обратного адреса.
"Несколько дней я не могла собраться с мыслями. То, что на меня обрушилось, было настолько диким, что все перевернулось в моей голове, - такая пилюля мне не под силу.
Теперь в душе не осталось ничего, кроме отчаяния, а по отношению к тебе только недоумение: кого же я любила?
Впрочем, тот, кого я любила, мне хорошо известен, но, к сожалению, это не реальный человек, а всего лишь моя выдумка, плод воображения.
Я могу быть счастлива только с человеком, который не способен на подлости. К тебе это не имеет отношения, ты - другой. Ты с замиранием сердца слушаешь только своего ментора Вороновского, с чем тебя и поздравляю. Пройдет совсем немного времени, и вас будет невозможно отличить друг от друга. Да и сейчас, судя по твоим хвастливым рассказам, у тебя получается неплохо, не намного хуже, чем у твоего хозяина. Правда?
Но я не питаю к тебе зла. Ведь я сама виновата в своей ошибке. Совсем как у твоего любимого Блока:
"Что же делать, если обманула та мечта, как всякая мечта, и что жизнь безжалостно хлестнула грубою веревкою кнута..."
Прощайте, Сергей Константинович, мой несостоявшийся герой! Жаль только, поздно я поняла, что нельзя было смотреть на тебя серьезно. Для этого ты очень уж мелкий и жалкий".
Сергея словно окатили ушатом ледяной воды. Он метался из угла в угол, ругал себя последними словами и искал выход, которого не было. Можно сесть в поезд и съездить в это Уварове, но будет ли толк? Скорее всего, нет! Писать бессмысленно - у него нет ее адреса. Ждать осени и подкараулить Лену возле общежития? Тоже не годится - она наверняка решит, что он, поленившись оторвать задницу от питерских кресел, нисколько не дорожит своим чувством!.. Как же поступить, чтобы не потерять ее?
Через пять долгих дней, когда, угнетенный беспрестанными думами, Сергей был готов ехать за Леной не только в Тамбовскую область, а хоть к черту на кулички, во тьме забрезжил светлый лучик надежды - он обнаружил в почтовом ящике плотный конверт, надписанный ее рукой. В конверте были два письма, которые он прочел залпом.
"Сергей!
Мне трудно писать, но я не могу поступить иначе. Сперва мне казалось, что все умерло и ничего нельзя вернуть, а теперь я думаю, что люблю тебя несмотря ни на что, даже таким, каким ты предстал напоследок.
Я пишу, потому что слишком тяжелый груз ношу на совести после того, как отправила первое письмо. Когда отрываешь от себя то любимое и родное, что уже приросло к тебе, стало неотъемлемой частью твоего "я", тогда не хочется жить. Обо всем этом я хочу написать сегодня, когда, кажется, способна рассуждать спокойнее.
Я поняла, что не могу жить без тебя, но у меня хватит силы воли, чтобы удержаться от опрометчивого шага, если ты немедленно не прекратишь какие бы то ни было встречи и взаимоотношения с В. А. Вороновским. Неужели ты не догадываешься, что стоишь на краю пропасти из-за того, что легкомысленно пошел у него на поводу? Сережка, мой хороший, остановись, пока еще не поздно! Ради меня, ради нашего будущего! Мне страшно за тебя! Сейчас у меня нет морального права оставить тебя одного, это было бы предательством.
Возвращаясь к гадкому поступку, который ты смаковал с напугавшим меня наслаждением, я не могу сказать, что точно знаю его причину. Но пойми, твои слова о том, что ты стремился достать деньги для меня, - это лепет, ни капельки не, оправдывающий подлости. Я, должно быть, утомила тебя обилием нотаций, но без них не обойтись.
Жди меня, моя радость! Если бы ты только знал, как я тоскую без тебя! Ты постоянно со мной в моих мыслях, где бы я ни была и что бы ни делала!
А теперь до свидания, мой хороший! Целую тебя. Лена".
Второе письмо было значительно короче.
"Сережка!
Сейчас поздняя ночь. Мне не спалось, я лежала в темноте, а потом зажгла свет, еще раз прочитала свое письмо и поняла, что не написала самого-самого главного. Я даже расплакалась от отчаяния. Ведь я жду ребенка. Я хотела сказать тебе об этом перед самым отъездом, но не сказала. Мне страшно отдавать себя и то крошечное существо, живущее во мне, в неверные руки, так как с тобой я чувствую себя на каком-то ветхом, дырявом суденышке, которое может в любую минуту опрокинуться и пойти ко дну. Что-то во мне надломилось. Я не навязываюсь тебе в жены, поэтому в оставшиеся дни как следует подумай, можешь ли ты стать таким, каким я хочу тебя видеть. Перед возвращением в Ленинград я пошлю телеграмму. Если ты действительно любишь меня, то придешь на вокзал, чтобы встретить нас - я, скорее всего, приеду с мамой. А если нет, то я все пойму и мы больше никогда не увидимся. Л".
25. ВТОРАЯ БЕСЕДА О ЛАБИРИНТЕ
Хотя Сергей наизусть знал номер домашнего телефона Вороновского, он воспользовался им лишь единожды, еще до прошлогодней поездки в Сочи, когда только-только возобновил знакомство с ним. А позднее, сразу же после операции с золотозубым толстяком, Вороновский раз навсегда запретил звонить ему домой, сказав, что сам будет выходить на связь с Сергеем. "А если вдруг выявится крайняя необходимость, этакий, знаете ли, пожарный случай, - добавил он, вручая Сергею карточку с семью цифрами, - вы, сударь, наберете номер контактного телефона, назовете себя и передадите мне привет. Меня тотчас поставят в известность, и я быстро отыщу вас". Тогда Сергей, помнится, спросил, что такое контактный телефон и для чего он нужен. В ответ Вороновский со снисходительной усмешкой пояснил, что справочно-информационных услуг наша телефонная сеть, в отличие от нью-йоркской или, скажем, вашингтонской, увы, не оказывает, а автоответчикам он не доверяет, предпочитая им доброжелательницу-пенсионерку, за символическое вознаграждение с немецкой аккуратностью исполняющую обязанности круглосуточной секретарши. Именно этот номер Вороновский давал Пузану и другим потенциальным продавцам новых "волг".
Теперь же, собираясь навсегда распрощаться с Вороновским, Сергей повертел глянцевый кусочек картона и щелчком ногтя отбросил его в сторону. Раньше он не пользовался этим номером и под занавес не станет! В конце концов, он не какой-то жалкий плебей, а Вороновский - не патриций. Да и все эти мудреные игры в конспирацию порядком ему опротивели!
Однако настойчивые попытки Сергея поймать Вороновского дома ни к чему не привели - всю неделю его телефон не отвечал ни днем, ни ночью. Пришла телеграмма из Уварова с датой возвращения Лены - 28 августа, в распоряжении Сергея осталось всего шесть дней, и ему пришлось два вечера подряд проторчать у дома Вороновского, попеременно то звоня и стуча в его дверь, то взад-вперед расхаживая по улице Петра Лаврова, то сидя с дымившейся сигаретой в "жигулях", припаркованных у его подъезда. Вороновский не появился, что вынудило Сергея бросить в почтовый ящик записку с просьбой о безотлагательной встрече.
Вороновский позвонил Сергею в субботу, 25 августа,
- Рад вас приветствовать, Сережа! - безмятежным голосом произнес он. - Что у вас стряслось?
- Виктор Александрович, я вынужден серьезно поговорить с вами, - волнуясь, начал Сергей. - Обстоятельства сложились таким образом, что я...
- Не спешите, дорогой мой, - насмешливо перебил Вороновский. - Я не видел вас целую вечность и предпочитаю услышать новости явочным порядком. Встретимся в "Баку"? Аршак грозился зажарить шашлыки на ребрышках и выдать из заначки несколько бутылочек "Кемширина". Надеюсь, такое меню вас устроит?
- Виктор Александрович, не проще будет...
- Сережа, я внятно выразился? - Голос Вороновского зазвучал суше. - Итак, жду вас там ровно в пятнадцать часов. Ваш мустанг пусть отдохнет - в противном случае, отказавшись от вина, вы лишите себя половины удовольствия. Вопросы есть?..
В "Баку", осторожно подбирая выражения, Сергей высказал Вороновскому почти все, что скопилось у него на душе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110