Например, окорок, паштетик, заливная рыбка, что-нибудь с икрой, а? Не жмись, вели Ларисе отворить житницы. - В поисках поддержки он обратился к Крестовоздвиженскому: - Джузеппе, сколько можно морить народ голодом?
Горничную звать не пришлось - она вкатила в столовую двухъярусную тележку с дюжиной бутылок вина и тарелками с зеленью и подогретым лавашем, а вошедший за нею пожилой кавказец в сорочке с закатанными по локоть рукавами нес на вытянутых руках метровое блюдо под серебряной крышкой.
- Аршак Самсонович! - окликнула Лена, сразу узнавшая шеф-повара из ресторана "Баку".
Польщенный ее вниманием, остролицый кавказец сверкнул золотыми коронками и, покраснев от натуги, водрузил блюдо точно в центр стола. Еще до того, как он, обмотав руку салфеткой, взялся за крышку, Лена догадалась, чем наполнено блюдо. И не ошиблась.
- Вот это дело, - одобрил Добрынин, шумно вдыхая дразнящий запах кебаба. Видит Бог, сейчас я отведу душу.
- Мировой харч! - воскликнул Вороновский. - Аршак, дорогой, будь добр, раздели компанию. - Он указал на свободный стул справа от себя. - Располагайся поудобнее и подготовься - следующий тост, не скрою, мы посвятим тебе.
- Виктор Александрович, только на пять минут, - согласился кавказец, усаживаясь за стол и озабоченно поглядывая на дверь, за которой скрылась горничная. - Женщине можно доверить все, даже кассу, но кухню - никогда.
Вороновский посыпал подрумяненный кебаб зеленью, обернул его лепестком лаваша, залил в торец гранатовый экстракт и точь-в-точь так же, как одиннадцать лет назад, в день их знакомства, галантно подал Лене, а кавказец, вытирая салфеткой струившийся по лицу пот, по-отечески сказал ей:
- Кушай на здоровье, красивая. Запомнила меня?
- Вас невозможно забыть - такой вкуснятины я больше никогда не пробовала!
- Благодари Виктора Александровича. - Кавказец один за другим наполнял фужеры розовым вином "Кемширин". - Это в твою честь он велел сделать кебаб.
- Дамы и господа! - Вороновский постучал ножом по столу, чтобы привлечь внимание гостей. - Дружно выпьем до дна за милого моему сердцу Аршака Самсоновича, магистра кулинарии всех времен и народов! Прозит!..
И застолье покатилось рекой. В тостах никто не солировал подолгу: сперва Вороновского в роли тамады сменил грубовато-задиристый Добрынин, а дальше настал черед Крестовоздвиженского, ничуть не уступавшего им в острословии. Даже обычно застенчивый Тизенгауз выказал себя с неожиданной стороны, несколько раз рассмешив собеседников до слез. О чем бы ни заходил разговор, Лене было интересно абсолютно все: как вслед за берлинской стеной прямо на глазах у Виктора Александровича, буквально за считанные часы, вдребезги развалилась Германская Демократическая Республика, как в застойные времена по неразумию мордовских властей Аристарха Ивановича приняли за инспектора орготдела ЦК КПСС и носились с ним по Саранску словно с писаной торбой и как прошлой весной Иосифу Николаевичу вручали мантию и диплом почетного доктора Эдинбургского университета, а Вороновский, специально прилетевший в Шотландию и нежданно-негаданно усевшийся в церемониальном зале рядом с Ириной Борисовной Крестовоздвиженской, корчил жуткие рожи, чтобы рассмешить его в самый торжественный момент. В этих коротких словесных зарисовках Лену, для которой светская жизнь была чистым листом, привлекали не столько закулисные подробности нашумевших событий, сколько сама ирония рассказчиков, их добродушное подтрунивание друг над другом, умение находить выразительные штрихи и видеть смешное в несмешном.
За кебабом последовала осетрина на вертеле, за осетриной - груши и виноград, за фруктами - мороженое и кофе по-турецки, а часа через три, когда обед подошел к концу, Тизенгауз увел подвыпившую Марину наверх, в отведенную им комнату, а Лена с Добрыниным и Вороновским пошла провожать Крестовоздвиженских. Их дача была по ту сторону Академгородка, неподалеку от границы с Зеленогорском, так что прогулка затянулась допоздна. Впрочем, никто никуда не спешил, за исключением разве что эрдельтерьера Якова, который стрелой носился по сугробам вдоль заборов, оглашая сонный поселок заливистым лаем.
С моря задувал колючий ветерок, но в шубе Лена совсем не ощущала холода. На свежем воздухе винные пары улетучились, в голове прояснилось, и сейчас она чувствовала себя как нельзя лучше. Оба спутника не давали ей скучать, по очереди рассказывая всевозможные были и небылицы, а она задорно откликалась на их реплики и радовалась тому, что великолепно провела день, наверняка самый беззаботный в уходящем году. Ее совершенно не волновало, чем этот день закончится и будет ли у него продолжение. Куда важнее казалось другое - вновь обретенная уверенность в себе.
Вернувшись в дом, они уселись у догоравшего камина и при свечах пили чай с тортом из "Невы". Есть не хотелось, поэтому торт достался главным образом Якову, глядевшему на Лену с таким трогательным умилением, что она не могла отказать немой мольбе пса.
- Не балуйте моего верного Якова, - попросил Вороновский.
- Он же смотрит мне в глаза, - оправдывалась Лена. - Совсем как человек.
- Рука дающего да не оскудеет, - сонным голосом пробасил Добрынин. - Вить, не пора ли на боковую? - После прогулки он осоловел и уже давно клевал носом. Эрдельтерьер пересел поближе к Лене и положил голову ей на колени.
- Яков, что я вижу? - осуждающе покачал головой Вороновский. - Раньше ты оказывал полное доверие только мне, а теперь изменил? Кто твой хозяин?
Пес еще теснее прижался к Лене и закрыл глаза, подрагивая ушами.
- Бьюсь об заклад, что псина сделала свой выбор, - поднимаясь с кресла, многозначительно заметил Добрынин. - Старик, это тебе ни о чем не говорит?
Вороновский как-то странно взглянул на Добрынина и тоже встал.
- Поступило предложение отправиться на боковую, - сказал он Лене. - Как вы, сударыня?
Они поднялись на второй этаж, где Вороновский показал Лене ее комнату и пожелал спокойной ночи.
Комната была очень уютной и роскошно меблированной, а все удобства оказались под боком - за дверью возле платяного шкафа она обнаружила ванну с туалетом. Несколько минут спустя она юркнула под одеяло и, сжавшись в комок, на мгновение задумалась о том, почему встреча с человеком, которого всегда считала злым гением, не вызвала у нее в душе ничего похожего на протест или недовольство. Из-за Тизенгауза, обязанного Вороновскому своим вызволением? Нет, нет, тысячу раз нет. Тогда в чем причина?.. Наверное, в ней самой тоже есть какая-то червоточина. Или ей на роду написано всю жизнь якшаться с импозантными мошенниками?
55. ВАКАНТНОЕ МЕСТО
Когда вчерашние юноши только-только становятся мужчинами, в их сознании зачастую возникает романтический облик женщины, некий, если хотите, эталон, чьим прототипом могут служить как реальные лица, так и художественные образы. Позднее, по мере возмужания, подобный идеал либо тускнеет и стирается в памяти, либо трансформируется во что-то иное, хотя бывает и так, что он надолго сохраняется в первозданном виде. Здесь все зависит, с одной стороны, от степени восприимчивости индивидуума, от игры его воображения и склонности к мечтаниям, а с другой - от того, как сложится судьба, велик ли в ней разрыв между желаемым и сущим.
Для Вороновского с давних пор идеалом женщины была Симона Руссель, широко известная в мировом кинематографе под псевдонимом Мишель Морган и пятикратно признанная лучшей актрисой Франции. Хрупкая и одухотворенная, она настолько очаровала Вороновского, что ни одна из встреченных им женщин так и не затмила ее. И вот, в декабре 1978 года, когда Вороновскому уже перевалило за сорок, перед его взором в ресторане "Баку" вдруг обозначилась девушка, как две капли воды похожая на восемнадцатилетнюю Мишель Морган из кинофильма "Набережная туманов", - точно такая же натуральная блондинка с точеной фигуркой и нежным овалом лица. Познакомиться с нею не составило труда, потому что ее сопровождал Сережа Холмогоров, бывший в те времена у Вороновского на подхвате. За обедом Вороновский подсознательно выискивал изъяны в ее внешности и манерах, но вынужденно признал, что Елена необыкновенно хороша и вдобавок безыскусна. Чтобы проверить впечатление, он пригласил эту парочку в Таллин и там впервые в жизни остро позавидовал сопернику, чье неоспоримое преимущество заключалось в том, что Сережа был моложе и встретился с Еленой чуть-чуть раньше, чем он. Этого "чуть-чуть", к величайшему сожалению, оказалось более чем достаточно, чтобы она без памяти влюбилась в Сережу, до краев наполнилась чувством и не оставила Вороновскому даже малой толики пространства для маневра. Поняв тщетность каких бы то ни было попыток поколебать их союз, Вороновский дал себе слово избегать ее общества и спустя полгода сам же проявил слабость, согласившись на совместную поездку в Пушкинские Горы. Мало сказать, что Вороновский запоздало сожалел об этом - видя, с каким обожанием Елена смотрит на своего ненаглядного, он то и дело сбивался с верного тона, а затем, окончательно утратив контроль над собой, допустил хамскую выходку, из-за чего долго корил себя: что бы ни творилось в твоей душе, уходить со сцены надо красиво, по-джентельменски, не роняя ни своего, ни чужого достоинства.
С той поры много воды утекло, да и сам Вороновский изменился до такой степени, что, мысленно возвращаясь к давно прошедшим событиям, с удивлением спрашивал себя - он ли был их участником? Но Елена не забылась: стоило Тизенгаузу случайно напомнить о ней, как она предстала перед его глазами словно живая.
Быть может, этому эффекту способствовала та манера изложения, в которую Тизенгауз облек свой рассказ, - как только застенчивый, склонный к невыразительной монотонности Андрей Святославович начинал говорить о том, к чему был неравнодушен, у него откуда ни возьмись находились метафоры и краски, позволявшие собеседникам воплощать его речь в зрительный ряд, где люди и предметы искусства воспринимались в трех измерениях.
Не то чтобы красноречие Тизенгауза сразу же пробудило в Вороновском былой интерес к Елене, нет, хотя в его душе что-то шевельнулось. Впрочем, он не задумывался об этом и не питал иллюзий. Сам по себе факт ее развода не свидетельствует о том, что вместо красного сигнала светофора он непременно увидит зеленый. Да и его прошлое едва ли сулит успех. А надеяться на авось не в его правилах.
В октябре, когда дела Тизенгауза качнулись от минуса к плюсу, он как-то приехал в Комарово с женой, знакомство с которой, мягко говоря, ничем не обогатило Вороновского. По уровню культуры Марина Васильевна в подметки не годилась Тизенгаузу, а о своей подруге отзывалась с покровительственным оттенком, жеманно рисуясь на ее фоне. Правда, позже, инстинктивно вычислив, что Вороновский слушал ее болтовню не только из вежливости, она сменила пластинку и принялась рекламировать Елену с усердием заправской сводни: ее подружка, даром что жизнь потрепала ее, - "чистейшей прелести чистейший образец", а Виктор Александрович как будто свободный мужчина. Так почему бы им не познакомиться и не вкусить райского блаженства?
С улыбкой выслушав предложение, Вороновский сказал, что рад бы в рай, да грехи не пускают, и уклонился от посреднических услуг Марины Васильевны, объяснив, что на днях улетает за рубеж. Но про себя все же решил встретиться с Еленой, устроив в Комарово празднество в честь оправдания Тизенгауза. Сама обстановка и подбор гостей позволят ей и ему избежать неловкости, а что получится в конечном итоге - покажет будущее.
За десять лет Елена могла утратить сходство с его эталоном, но не утратила. Только теперь, как мгновенно определил Вороновский, увидев Елену на пороге своего дома, она напоминала зрелую Мишель Морган в кинофильме "Ноэль Фортюна".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110