- Не, - ответил Рыжик, - опять под полом сидит, слухает, сучий потрох...
- Досиделся, - добавил Валек-Костоправ...
- Петушить пора демона, - Рыжик стукнул каблуком в пол. - Слышь, ты, окорочок!
- Мочить его надо, а не петушить, - процедил Монгол. - Как кино хоть называется?
- "Подводная лодка в степях Украины", - пошутил кто-то...
Но этих последних слов Штырько уже не слышал. Стакан выпал из его рук. Он медленно отполз в район шестого-седьмого ряда и затих. Мысли вдруг разбежались в разные стороны, словно тряпки и тетрадки в стихах о Мойдодыре. Бесхитростная темнота подполья объяла киномеханика; он вдруг услышал слева от себя странное свистящее дыхание, прерываемое издевательским смешком. Глаза как будто различили что-то черное, чернее мрака, лежащее рядом бесформенной тушей. "Ты кто?" - прошептал Штырько. "Да никто..." - как будто послышалось в ответ.
Штырько быстро пополз обратно к люку, думая только о том, как его встретят на выходе бойцы Монгола, как они сначала слегка придушат его, а потом поволокут, обездвиженного, в какую-нибудь подготовленную для этого каптерку. Оставаться под полом, отдаляя неизбежное, не было никакого смысла, и Штырько осторожно приподнял доски.
Никто не встречал его, и он благополучно добрался до будки, сменил катушку с пленкой, а после сеанса вернулся в барак. Однако руки и ноги были как будто склеены в суставах эпоксидной смолой, такое же оцепенение объяло все остальные органы. Лишь желудок вдруг разразился мучительной энергией: минут сорок киномеханик сидел "орлом" над очком "дальняка" (уборной).
Спасение могло снизойти лишь из оперчасти, но Штырько никак не мог им воспользоваться: капитан Петров не знал о "подполье". Киномеханик, набивая цену, не выдавал свой "источник".
Теперь он лежал, уставясь в потолок, и пытался собрать разбегающиеся мысли. Перспектива вырисовывалась мрачная: ничего, лучше этапа в другую зону, не предвиделось. А на этапе могло случиться всякое, в тюрьме оперчасть другая, в "столыпинском" вагоне её вообще нет, как нет и специального купе для перевозимых "козлов"...
Завтра вечером Штырько должен был демонстрировать зоне художественный фильм "Судьба". "Если обойдется - посмотрю кино", - подумал киномеханик. "Судьбу" он крутил четвертый раз, но никак не мог досмотреть: всякий раз долг сексота гнал его под иссохшие доски зрительного зала.
Почти все "козлы" спали. Кроме Штырько бодрствовал лишь банщик Крыло: он медленно и страстно пережевывал бутерброд с повидлом и маргарином.
За окном стрекотнул электромотор: проехал на каре бригадир Храп с тремя сотнями заточенных металлических арматурин.
МОСКВА
ЧАБАН ЩЕБРЯНСКИЙ И НЕКРАСИВАЯ ЛИДОЧКА
Председатель правления Федеральной приватизационной ассоциации Георгий Давыдович Щебрянский беседовал в своем кабинете с некрасивой девушкой. Особа эта явно выпадала из интерьера, сочетавшего в себе многообразие стилей - от классицизма напольных часов строгой башенной формы до модерна ползучей и летучей мебели. Стилей много, но все они были собраны воедино в некую красивую "систему", гармоничную и пропорциональную, метафорическую, образную... Девушка, однако, могла бы послужить эталоном без-образия: никаких пропорций, никакой гармонии, все было мелким на широком лице, только уши отличались нормой, но казались - огромными. Из широких бедер вытекали тонкие, словно затвердевшие струйки, ноги.
Девушка сидела смирно, изображая кротость; Щебрянский же вертелся вместе с вертящимся стулом - как будто его ежесекундно подключали к слабому, но ощутимому электричеству. Он вообще был такой "живчик", невысокий, круглый и дерганый. Чернявость намекала на нацию, несколько злобствующих газет из "Давыдыча" сделали "Давидовича", но эти намеки не имели почвы. Щебрянский, к удивлению дотошных журналистов, вырос в настоящем русском селе Тихонино (колхоз "Заря будущего"), в семье сильно пьющего механизатора Давыда и чуть меньше пьющей доярки Нины. Братья (трое) и сестры (две) вели обычную для бывших советских людей жизнь: пьянствовали, добывали пропитание, матерились, пели и плакали. У одного из братьев, Эдика, в доме были земляные полы - доски истопили в одну из холодных зим.
Их с детства ожидала такая жизнь - может быть, не столь упадочная и нищенская в случае более продолжительного существования Советской власти. Ни учиться, ни работать братья и сестры не хотели. До начала девяностых все держали свиней - кормили краденым комбикормом и дешевым хлебом из сельпо. Колхоз не давал пропасть, умереть с голоду, но ничем не поддерживал, так сказать, духовно. Общество разлагалось, превращалось из муравейника в гадюшник. Кончился колхоз, стали потихоньку кончаться и колхозники. Водка стала не та, и Эдик, только что освободившийся из тюрьмы по амнистии (избил жену, ей же и посажен был), отравился суррогатом; его парализовало, и он лежал, мыча, среди вони тряпок и смертного "духа" истоптанных земляных полов. "Будешь пить, козел?" - говорила ему жена и наливала полстакана, и он пил, едва шевеля синими губами. Она наливала себе сполна, а потом бесстыдно, стоя, отдавалась его брату Максиму, такому же пьяному, но ещё не парализованному. "Мэ, мэ", - беспокоился Эдик. Таковы были присоединенные к Щебрянским зятья и невестки, все порченые изнутри, вошедшие в новые семьи гармонично и без зазоров. Жорик-выродок (так его называли братья) был исключением из правила вырождения: слыл с малых лет вундеркиндом, учился только на "пять", поступил на радость всему колхозу в МВТУ им. Баумана, а после занимался аэродинамикой полетов в закрытом НИИ - на окладе 160 рублей (плюс премия сорок процентов). Научная деятельность интересовала его лишь постольку, поскольку она обеспечивала множество статусов, давала финанасовую независимость, открывала перспективы для обретения ниши в обществе. Жорик гордился, что это он сам, без "волосатых лап" и взяток, пробился - если и не на самый верх, то уж прочно встал на палубе для среднего класса. С приходом демократии, рынка и других благ цивилизации аэродинамический "совхоз", как и колхоз "Заря будущего" рухнул в бездну неплатежей, инфляции, банкротства, акционирования и рэкета. Все кончилось, Жорик решил съездить в родное Тихонино, романтически поклониться Родине - и там, на берегу Пыжихи, рядом с голым мычащим Эдиком (его принесли мыть и обстирывать), глядя на мертвые, пустые коробки свиноферм, и - обернувшись на пьяных невесток и зятьев, окунающих Эдика в мутную воду - Жорик вдруг понял, что принципы аэродинамики (в смысле вылета в трубу) вполне применимы к экономике и финансам. Он быстро вернулся в Москву.
Особенно подходила для "трубы" недвижимость, и Георгий Давыдович занялся ей плотно, с научным подходом, с разработкой методик и стратегических концепций. Само слово "федеральная" появилось в названии ассоциации (тогда у неё на счету было 50 долларов и 10 тысяч "старых" рублей) за день до указа, запрещавшего кому попало использовать определенные символы и слова (федеральный, российский и т.д.) в названиях фирм и предприятий. Это была удача - впрочем, Жорик её спрогнозировал. Кое-кто пытался давить на него, требовал закрытия, роспуска, снятия с документов запретного прилагательного, но Георгий Давыдович уперся, "прилагательное" никому не отдал и вскоре был закономерно призван со своим детищем на федеральный уровень. Труба заработала.
Не все, конечно, удавалось зафукать, что-то застревало, не шло, но и летело многое: особняки в престижных пределах Садового кольца, отели и мотели, рестораны и хлебозаводы, уральские копи, сибирские прииски. Мимо "трубы" проскочили, например, Московский планетарий (школьники отстояли), космическая станция "Мир" (космонавт Л. пригрозил самосожжением)... В планетарии планировалось открыть казино под названием "Планетарий судьбы" со стриптиз-баром на фоне звездного неба, а космическую станцию предполагалось использовать для всемирной световой рекламы прокладок "Чап". Бился Щебрянский и в Думе - за хороший, нужный Закон, по которому недвижимостью объявлялось все, что было на неё хоть немного похоже, включая недра, леса, черноземы и глиноземы, памятники старины и уникальные оборонные предприятия, атомные подводные лодки и... космические станции. Депутаты уже было согласились, но неожиданно, словно полк воеводы Боброка из засады, выскочили никому не известные эксперты, подняли шум и протащили свой вариант: недвижимостью назывался такой объект, который можно было репродуцировать с помощью имеющихся технологий. Такой вот ударчик нанесли...
Но Щебрянский отыгрался на квартирках. Уж тут недвижимости хватало, и двигалась она в одну сторону. Главное было централизовать управление потоками, а потому прибирались к рукам небольшие риэлтерские фирмы. Влившись в ассоциацию, они получали пакет с планами на ближайшие пару лет и приступали к энергичной деятельности под мощной "крышей". Как действовали Щебрянского не волновало, мораль для него не была даже категорией - так, игровая приставка, рудимент... Если кто-то скатывался в криминал, то отвечал сам за себя, так что "органы" к Георгию Давыдычу претензий не имели, одни намеки.
Недавно люди Щебрянского выявили ещё две незадействованные фирмы. За одну из них взялись сразу, подставили в секретарши некрасивую Лидочку. Она-то и докладывала теперь Чабану - так за глаза звали Щебрянского сотрудники ассоциации - о проделанной работе.
- Девонька, это не ты своему шефу делаешь минет, это он, по большому счету, мне его делает... хотя, по правде, я идейный гетеросексуал, улыбаясь, сказал Чабан. - Терпи. Главное - информация, а ты у нас преуспела на поприще сбора ея.
Лидочка улыбнулась, и улыбка её была бы похожа на зевок акулы, если бы акула могла зевать.
- Ты говоришь, он из бывших комитетчиков?
- Да. А вот остальные, Георгий Давыдыч, странные люди. На комитетчиков они не похожи, на бизнесменов тоже не очень... Но знают друг друга давно. К тому же...
- Послушай, милая, - перебил её Щебрянский. - Зачем ты мне рассказываешь то, что, может быть, и интересно, но не мне, а каким-нибудь ментам или конкурентам этого... Зубкова. Два вопроса задаю тебе: что они имеют? что они могут иметь? Жду ответа.
Лидочка кивнула и стала аккуратно вынимать из сумочки трубки бумаг. Развернув одну из них, она прочла:
- Голощапов Андриан, в прошлом диссидент, ныне - квартирный маклер, вывел фирму "Добрые Люди" на риэлтерскую конторку "Сирин". "Сирин", возглавляемый бывшим офицером-связистом Скворцовым, по данным Голощапова располагает базой данных скрытой московской недвижимости - практически бесхозными помещениями. Зубковым принято решение: завладеть базой - или легально, по договоренности; или изъять её, не брезгуя никакими средствами. Во время минета удалось подсмотреть в бумажку Голощапова. Адрес "Сирина" есть.
Щебрянский потер ладони. Фирмочки, оказывается, вовсе не просты. К тому же, одна хочет сожрать другую. Георгий Давыдович, правда, не мог понять, как Лидочка могла заглянуть в бумажку во время минета?
А она, угадывая мысли Щебрянского, сказала:
- Зубков на столе сидел. А я стояла на коленях.
Щебрянский вздрогнул. Он обладал хорошим воображением. Невысокий рост компенсировался неуемной сексуальной фантазией; его возбуждали красивые женщины, но не в чистом, так сказать, виде, а в униженном. Он, например, купил певичке Тине Шток платье за шесть тысяч долларов, а потом с наслаждением сдирал это платье с желанного тела, и не просто сдирал - рвал в клочья, только трещало. Тина обливалась слезами, как всякая женщина, лишиваяся понравишейся тряпки, но Георгий Давыдыч дорвал шедевр кутюрье Ронсана до конца, трахнул Тину на лохмотьях и даже никак не компенсировал утрату - не купил взамен ничего, хотя Тина и надеялась. Охрана вывела её из особняка к машине через черный ход, накинув певичке на плечи синий дворницкий халат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56