Что самое странное, — идея подержать их у себя мне весьма импонировала. Я лег спать.
Проснувшись, увидел, что в окне пылает закат, нарезанный на полосы планками жалюзи. Мне снились сны. Я не мог вспомнить о чем именно, но в сознании отпечатался некий рисунок — будто в конце коридора все настойчивей орал звонок, а сам коридор протянулся в пространстве-времени. И по этому, наполненному гулким эхом пространству бежал, держа на руках мальчика, какой-то человек.
Мысли и ощущения вихрем пронеслись в голове. Вновь прозвенел звонок. И только тогда я сообразил, что это телефон.
— Кросс слушает.
— Форест. Мы разузнали все, что касается Лемпа. Мисс Девон решила, что это вас заинтересует.
— Уже заинтересовало.
— Голос у вас какой-то сонный...
— Только что проснулся. Но воспринимать вас в состоянии.
— Лемп начал свою деятельность под именем Джорджа Лемпке. Отец его был немецким иммигрантом, работал литейщиком в Питтсбурге. Сын получил стипендию и стал учиться на юриста. В первую мировую ему было присвоено звание капитана второго ранга. После войны Лемпке начал практиковать в Чикаго, и некоторое время дела у него шли вполне сносно. Затем его накрыли на подкупе свидетеля и даче ложных показаний в деле об убийстве. Он пару лет отбыл в Джолиете, и, разумеется, ассоциация адвокатов штата исключила барристера из корпорации. После этого его поместили в психушку...
— Исключенный адвокат? — переспросил я. — В психушку?
— Именно так. Но в самое короткое время он выкарабкался оттуда. И всплыл уже в Сан-Франциско под именем Артура Лемпа.
Я потерял нить рассказа и уже не слушал Фореста. Сон вновь застопорил мое сознание. Бегущий человек теперь походил и на меня, и на Лемпа одновременно, а лицо мальчика вдруг стало лицом мужчины, и я узнал в нем Сайфеля.
— Вы что-нибудь выяснили о его родственниках?
— Нет. Родители умерли. В свое время он был женат, но жена быстренько с ним рассталась.
— Понятно.
— А между прочим, с вами уже связывался окружной прокурор?
— С какой стати?
— Завтра утром он созывает большое жюри. Я ему вставил фитилек в одно место — пусть подсуетится. Вы посеяны в списке свидетелей под номером один.
— Ну, хорошо. Спасибо и до свидания.
Я принял душ и нацепил одежду. Руки тряслись совершенно по-идиотски. Мне так и не удалось застегнуть последнюю пуговицу на воротничке.
И конечно, эту небрежность и некоторую небритость миссис Сайфель отметила прямо с порога. Она вышла к дверям пригородного дома в стиле «ранчо», одетая в безупречное темное шелковое платье, затянутое в поясе настолько туго, что, казалось, талия вот-вот переломится. Ее черные глаза обшарили меня с ног до головы. Тепла в них я не приметил.
— Мы знакомы, не так ли?
— Встречались. Вчера. Я — Ховард Кросс, окружной офицер по делам условно осужденных.
— Флорабель Сайфель. Если вы приехали к Лоренсу, должна вас огорчить. Его нет. Благодаря вам я теперь не знаю: ждать его к обеду или нет.
— Благодаря мне?
— Или вашей секретарше, как угодно. Весьма кстати, что вы пожаловали. Я бы хотела с вами поговорить. Мне кажется, вся эта ерундистика, я имею в виду отношения моего сына с вашей секретаршей, зашла слишком далеко.
— Мисс Девон мой ассистент, а их отношения вовсе не ерундистика. Но я приехал вовсе не за этим.
— Это сейчас самое важное. Все-таки вы официальное лицо и должны чувствовать некоторую ответственность. Думаю, вашим работникам следует дать некоторое представление о классовых различиях. Я имею в обществе достаточный удельный вес, и когда вижу, что моего сына соблазняет девица из низов...
— Я пришел сюда не за тем, чтобы обсуждать проблемы евгеники...
— Тогда зачем вы пришли? — Она откинула головку с зализанными волосами и враждебно уставилась на меня. Взгляд ее темных суровых глаз был непроницаем. Прошло, видимо, немало лет с того дня, когда она в последний раз смотрелась в зеркало. Ее самоуверенность была воистину параноидальной.
— Я хотел поговорить о вашем муже, миссис Сайфель. Миссис Лемпке.
Перемена в лице была мгновенной и ужасающей. Рот с белыми зубами распахнулся в безмолвном крике боли. Глаза сузились и стали походить на полыхающие бойницы. Плоть ее съежилась. Женщина медленно произнесла низким сиплым голосом:
— Уходите. Вы собираетесь пытать...
— Ничего подобного. Мне нужна правда. И будет такая возможность — не скажу никому ни слова.
— Я покончу с собой. Я не вынесу позора.
— Неужели?
— Не вынесу, — повторила она. — Я столько лет создавала условия для себя и Лоренса. Поэтому не смогу жить, видя, как все рушится.
— Условия заключения. Я имею в виду вашего сына...
— Что вы хотите этим сказать?
— Ничего.
Она двинулась вперед, удерживая тело в вертикальном положении, и схватилась за дверную ручку. Последний луч отразился на ее лице как отсвет далекого костра.
— Видимо, вы напрашиваетесь на приглашение, — сказала женщина.
— В доме нам будет удобнее разговаривать.
— Что ж, входите.
Изнутри дом сиял какой-то неестественной красотой. Женщина провела меня в застекленную гостиную, смотрящую на почти бесцветный, в лучах заходящего солнца, садик. Белый ковер на полу смотрелся так, будто на него ни разу не ступала нога человека. Матиссовская одалиска разлеглась в костяной рамочке над белым шезлонгом. Поза миссис Сайфель, уж не знаю сознательно или бессознательно, но оказалась точной копией позы, которую приняла одалиска. И это придало всей сцене налет ирреальности.
— Садитесь, мистер Кросс, — произнесла женщина скучным голосом. — По вашей вскользь брошенной фразе я поняла, что это дело можно сохранить в тайне...
— Я изо всех сил постараюсь...
— Что это означает?
— Что если вы или ваш сын каким-либо образом замешаны в преступлениях, то факты придется обнародовать.
— Замешаны в преступлениях? Подобная мысль смешна и оскорбительна. — Карминовыми коготками она царапнула по горлу, и этот жест внезапно придал сей иллюзорной сценке оттенок подлинности.
— Возмутительны сами факты, — сказал я.
— Неужели? На мой взгляд, самым оскорбительным является то, что вы до сих пор не желаете отдать прошлое земле. Это часть чужой жизни. От нее невозможно отгородиться, ее нельзя уничтожить. А еще, от нее не убежать... Она неотвратимо ползет за вами; о присутствии ее догадываешься, как о тайном присутствии ребенка-дебила в чужом доме... И эта выплывшая тайна — расплата за однажды совершенную глупость...
— Глупость?
— Я вышла замуж за Джорджа Лемпке против воли моих родителей. Мне исполнилось двадцать; я была молоденькой и испорченной. Я встретилась с ним на балу женского землячества в Шампани. Он был красив, очарователен — банально, не правда ли? — герой войны. В те дни любой молодой офицер если пересекал Атлантику, то считался героем. Я влюбилась и вышла за него замуж. Спустя несколько месяцев у меня родился ребенок, а мужа в то же самое время арестовали и отправили в тюрьму. Мой отец организовал развод, и я решила, что с прошлым покончено и теперь могу спокойно вырастить моего мальчика. Но, выйдя из тюрьмы, Джордж нас отыскал, проник в квартиру, когда меня не было, и выкрал Ларри. Он отвез малыша в жалкий отель на южное побережье и жил там с ним целых четыре дня. Это были самые кошмарные дни моей жизни. Отец нанял сыщиков из агентства Пинкертона, и они обнаружили Джорджа. Ларри был спасен.
— И что дальше произошло с вашим мужем, я имею в виду вашего бывшего мужа?
— Нам пришлось убрать его с дороги. Чтобы избежать огласки — мой отец в те дни был влиятельной фигурой, — Джорджа поместили в больницу штата. К сожалению, он вышел оттуда меньше чем через год.
— Ваш муж был сумасшедшим?
— Я в этом ни капли не сомневаюсь. Конечно, он был безумен, преступно безумен. Мужчина, способный похитить собственного трехлетнего сына, подобный тип... — Голос резко оборвался.
Ее рука вновь метнулась к горлу, и пальцы с красными ногтями принялись массировать и уминать дряблую плоть.
— А может быть, он просто хотел побыть с сыном?
— Если бы он действительно этого хотел, то, во-первых, вел бы жизнь, подобающую приличному человеку... А он перед самым рождением Ларри шлялся к женщинам. Джордж Лемпке всегда был подонком.
— Полагаю, вы знаете, что он учинил вчера?
— Знаю. Как только Ларри описал мне мертвеца, я сразу поняла, кто это. Джордж приходил ко мне в ноябре. Он каким-то образом узнал наш адрес и заявился.
— А Ларри об этом знает?
— Разумеется, нет. Мы никогда не говорили с ним об отце. Когда Ларри был ребенком, я объяснила ему ситуацию как могла. И с тех самых пор ни он, ни я ни разу не возвращались к этой теме.
— И он не знает, что человек из морга — его отец?
— Я по крайней мере ему не говорила. Вы можете пообещать мне, что не раскроете тайны?
— Быть может, ему лучше было бы узнать правду.
— Лучше? Зачем, зачем ворошить прошлое?
— Затем, что это его гложет, — сказал я. — Например, вчера он поведал мне о своем отце все, что вы ему рассказывали. Думаю, что Ларри на уровне подсознания все же узнал своего отца.
— Невозможно. В последний раз Ларри видел отца в трехлетнем возрасте.
— Дети, начиная годиков с двух, хорошо помнят свое прошлое.
— Но не Ларри. Детство он представляет весьма смутно. — Она в страшном волнении наклонилась ко мне. — Мистер Кросс, если у вас есть хотя бы капля сострадания к женщине, перенесшей поистине нечеловеческие страдания, вы не раскроете правды моему сыну.
— Раскрою, если он меня об этом попросит.
— Нет! Если вы это сделаете, то ввергнете его в пучину безумия, доведете до самоубийства. Мой мальчик очень восприимчив. Мне пришлось охранять и оберегать его буквально от всего...
— Сколько ему лет?
— Тридцать четыре.
— Тогда он уже вышел из детского возраста, миссис Сайфель. Но если он до сих пор не стал мужчиной, то, боюсь, ему уже им не стать.
— Он никогда не станет мужчиной...
— Конечно, если вы будете висеть у него над душой.
— Как вы смеете так со мной разговаривать!
— Это скверно, я знаю. Но в некоторых ситуациях доброта ни к чему не приводит. По доброте можно человека и убить.
Ее темная, стройная фигура вырисовывалась на фоне окна.
— Теперь я в вашей власти. Тридцать пять лет назад я совершила одну-единственную ошибку и с тех пор нахожусь во власти зла. Предупреждаю: если вы причините вред моему сыну, у меня найдутся могущественные заступники.
— Ну, вот и договорились. — Я встал и пошел к дверям. — А где Ларри сейчас?
— Понятия не имею. Ваша маленькая блондинистая... пришла сюда примерно с час назад...
— Мисс Девон?
— Значит, вот как ее зовут!.. Она буквально силой вломилась в мой дом. И они уехали вместе.
Я отыскал их в покойницкой. Ларри Сайфель стоял возле стола, на котором лежал мертвец. Энн, обняв его за талию, была рядом. Когда они повернулись, я заметил на их лицах потеки высыхающих слез. Сайфель выглядел тоньше и старше.
Энн оторвалась от него и подошла ко мне.
— Хов, ты знаешь, кто этот мужчина?
— Да. А Ларри?
— Я только что ему сказала. Днем я разговаривала с мистером Форестом и сопоставила сведения из досье Лемпа с тем, что Ларри рассказывал о своем отце.
— И как он это воспринял?
— Не знаю. Жду вот... Но думаю, что он уже знал. Просто не воспринимал.
— И что мы сейчас будем делать?
— Сейчас — ничего. Пожалуйста, Хов.
Энн встревоженно заглянула мне в глаза, но не нашла в них ничего угрожающего. Тогда она снова подошла к Ларри Сайфелю, который пристально вглядывался в мертвое лицо, стараясь рассмотреть в нем следы минувшего.
Глава 26
Дача свидетельских показаний большому жюри заняла почти целое утро. Я сказал, что не верю в виновность Фреда Майнера, но о рыжеволосой женщине не упомянул. Ведь эти сведения я получил из вторых рук, поэтому решил подождать. Молли Фоон должна была давать показания днем.
По линии, которую избрал для допроса окружной прокурор, и по замечаниям присяжных я понял, что виновность Фреда Майнера ни у кого не вызывает сомнений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Проснувшись, увидел, что в окне пылает закат, нарезанный на полосы планками жалюзи. Мне снились сны. Я не мог вспомнить о чем именно, но в сознании отпечатался некий рисунок — будто в конце коридора все настойчивей орал звонок, а сам коридор протянулся в пространстве-времени. И по этому, наполненному гулким эхом пространству бежал, держа на руках мальчика, какой-то человек.
Мысли и ощущения вихрем пронеслись в голове. Вновь прозвенел звонок. И только тогда я сообразил, что это телефон.
— Кросс слушает.
— Форест. Мы разузнали все, что касается Лемпа. Мисс Девон решила, что это вас заинтересует.
— Уже заинтересовало.
— Голос у вас какой-то сонный...
— Только что проснулся. Но воспринимать вас в состоянии.
— Лемп начал свою деятельность под именем Джорджа Лемпке. Отец его был немецким иммигрантом, работал литейщиком в Питтсбурге. Сын получил стипендию и стал учиться на юриста. В первую мировую ему было присвоено звание капитана второго ранга. После войны Лемпке начал практиковать в Чикаго, и некоторое время дела у него шли вполне сносно. Затем его накрыли на подкупе свидетеля и даче ложных показаний в деле об убийстве. Он пару лет отбыл в Джолиете, и, разумеется, ассоциация адвокатов штата исключила барристера из корпорации. После этого его поместили в психушку...
— Исключенный адвокат? — переспросил я. — В психушку?
— Именно так. Но в самое короткое время он выкарабкался оттуда. И всплыл уже в Сан-Франциско под именем Артура Лемпа.
Я потерял нить рассказа и уже не слушал Фореста. Сон вновь застопорил мое сознание. Бегущий человек теперь походил и на меня, и на Лемпа одновременно, а лицо мальчика вдруг стало лицом мужчины, и я узнал в нем Сайфеля.
— Вы что-нибудь выяснили о его родственниках?
— Нет. Родители умерли. В свое время он был женат, но жена быстренько с ним рассталась.
— Понятно.
— А между прочим, с вами уже связывался окружной прокурор?
— С какой стати?
— Завтра утром он созывает большое жюри. Я ему вставил фитилек в одно место — пусть подсуетится. Вы посеяны в списке свидетелей под номером один.
— Ну, хорошо. Спасибо и до свидания.
Я принял душ и нацепил одежду. Руки тряслись совершенно по-идиотски. Мне так и не удалось застегнуть последнюю пуговицу на воротничке.
И конечно, эту небрежность и некоторую небритость миссис Сайфель отметила прямо с порога. Она вышла к дверям пригородного дома в стиле «ранчо», одетая в безупречное темное шелковое платье, затянутое в поясе настолько туго, что, казалось, талия вот-вот переломится. Ее черные глаза обшарили меня с ног до головы. Тепла в них я не приметил.
— Мы знакомы, не так ли?
— Встречались. Вчера. Я — Ховард Кросс, окружной офицер по делам условно осужденных.
— Флорабель Сайфель. Если вы приехали к Лоренсу, должна вас огорчить. Его нет. Благодаря вам я теперь не знаю: ждать его к обеду или нет.
— Благодаря мне?
— Или вашей секретарше, как угодно. Весьма кстати, что вы пожаловали. Я бы хотела с вами поговорить. Мне кажется, вся эта ерундистика, я имею в виду отношения моего сына с вашей секретаршей, зашла слишком далеко.
— Мисс Девон мой ассистент, а их отношения вовсе не ерундистика. Но я приехал вовсе не за этим.
— Это сейчас самое важное. Все-таки вы официальное лицо и должны чувствовать некоторую ответственность. Думаю, вашим работникам следует дать некоторое представление о классовых различиях. Я имею в обществе достаточный удельный вес, и когда вижу, что моего сына соблазняет девица из низов...
— Я пришел сюда не за тем, чтобы обсуждать проблемы евгеники...
— Тогда зачем вы пришли? — Она откинула головку с зализанными волосами и враждебно уставилась на меня. Взгляд ее темных суровых глаз был непроницаем. Прошло, видимо, немало лет с того дня, когда она в последний раз смотрелась в зеркало. Ее самоуверенность была воистину параноидальной.
— Я хотел поговорить о вашем муже, миссис Сайфель. Миссис Лемпке.
Перемена в лице была мгновенной и ужасающей. Рот с белыми зубами распахнулся в безмолвном крике боли. Глаза сузились и стали походить на полыхающие бойницы. Плоть ее съежилась. Женщина медленно произнесла низким сиплым голосом:
— Уходите. Вы собираетесь пытать...
— Ничего подобного. Мне нужна правда. И будет такая возможность — не скажу никому ни слова.
— Я покончу с собой. Я не вынесу позора.
— Неужели?
— Не вынесу, — повторила она. — Я столько лет создавала условия для себя и Лоренса. Поэтому не смогу жить, видя, как все рушится.
— Условия заключения. Я имею в виду вашего сына...
— Что вы хотите этим сказать?
— Ничего.
Она двинулась вперед, удерживая тело в вертикальном положении, и схватилась за дверную ручку. Последний луч отразился на ее лице как отсвет далекого костра.
— Видимо, вы напрашиваетесь на приглашение, — сказала женщина.
— В доме нам будет удобнее разговаривать.
— Что ж, входите.
Изнутри дом сиял какой-то неестественной красотой. Женщина провела меня в застекленную гостиную, смотрящую на почти бесцветный, в лучах заходящего солнца, садик. Белый ковер на полу смотрелся так, будто на него ни разу не ступала нога человека. Матиссовская одалиска разлеглась в костяной рамочке над белым шезлонгом. Поза миссис Сайфель, уж не знаю сознательно или бессознательно, но оказалась точной копией позы, которую приняла одалиска. И это придало всей сцене налет ирреальности.
— Садитесь, мистер Кросс, — произнесла женщина скучным голосом. — По вашей вскользь брошенной фразе я поняла, что это дело можно сохранить в тайне...
— Я изо всех сил постараюсь...
— Что это означает?
— Что если вы или ваш сын каким-либо образом замешаны в преступлениях, то факты придется обнародовать.
— Замешаны в преступлениях? Подобная мысль смешна и оскорбительна. — Карминовыми коготками она царапнула по горлу, и этот жест внезапно придал сей иллюзорной сценке оттенок подлинности.
— Возмутительны сами факты, — сказал я.
— Неужели? На мой взгляд, самым оскорбительным является то, что вы до сих пор не желаете отдать прошлое земле. Это часть чужой жизни. От нее невозможно отгородиться, ее нельзя уничтожить. А еще, от нее не убежать... Она неотвратимо ползет за вами; о присутствии ее догадываешься, как о тайном присутствии ребенка-дебила в чужом доме... И эта выплывшая тайна — расплата за однажды совершенную глупость...
— Глупость?
— Я вышла замуж за Джорджа Лемпке против воли моих родителей. Мне исполнилось двадцать; я была молоденькой и испорченной. Я встретилась с ним на балу женского землячества в Шампани. Он был красив, очарователен — банально, не правда ли? — герой войны. В те дни любой молодой офицер если пересекал Атлантику, то считался героем. Я влюбилась и вышла за него замуж. Спустя несколько месяцев у меня родился ребенок, а мужа в то же самое время арестовали и отправили в тюрьму. Мой отец организовал развод, и я решила, что с прошлым покончено и теперь могу спокойно вырастить моего мальчика. Но, выйдя из тюрьмы, Джордж нас отыскал, проник в квартиру, когда меня не было, и выкрал Ларри. Он отвез малыша в жалкий отель на южное побережье и жил там с ним целых четыре дня. Это были самые кошмарные дни моей жизни. Отец нанял сыщиков из агентства Пинкертона, и они обнаружили Джорджа. Ларри был спасен.
— И что дальше произошло с вашим мужем, я имею в виду вашего бывшего мужа?
— Нам пришлось убрать его с дороги. Чтобы избежать огласки — мой отец в те дни был влиятельной фигурой, — Джорджа поместили в больницу штата. К сожалению, он вышел оттуда меньше чем через год.
— Ваш муж был сумасшедшим?
— Я в этом ни капли не сомневаюсь. Конечно, он был безумен, преступно безумен. Мужчина, способный похитить собственного трехлетнего сына, подобный тип... — Голос резко оборвался.
Ее рука вновь метнулась к горлу, и пальцы с красными ногтями принялись массировать и уминать дряблую плоть.
— А может быть, он просто хотел побыть с сыном?
— Если бы он действительно этого хотел, то, во-первых, вел бы жизнь, подобающую приличному человеку... А он перед самым рождением Ларри шлялся к женщинам. Джордж Лемпке всегда был подонком.
— Полагаю, вы знаете, что он учинил вчера?
— Знаю. Как только Ларри описал мне мертвеца, я сразу поняла, кто это. Джордж приходил ко мне в ноябре. Он каким-то образом узнал наш адрес и заявился.
— А Ларри об этом знает?
— Разумеется, нет. Мы никогда не говорили с ним об отце. Когда Ларри был ребенком, я объяснила ему ситуацию как могла. И с тех самых пор ни он, ни я ни разу не возвращались к этой теме.
— И он не знает, что человек из морга — его отец?
— Я по крайней мере ему не говорила. Вы можете пообещать мне, что не раскроете тайны?
— Быть может, ему лучше было бы узнать правду.
— Лучше? Зачем, зачем ворошить прошлое?
— Затем, что это его гложет, — сказал я. — Например, вчера он поведал мне о своем отце все, что вы ему рассказывали. Думаю, что Ларри на уровне подсознания все же узнал своего отца.
— Невозможно. В последний раз Ларри видел отца в трехлетнем возрасте.
— Дети, начиная годиков с двух, хорошо помнят свое прошлое.
— Но не Ларри. Детство он представляет весьма смутно. — Она в страшном волнении наклонилась ко мне. — Мистер Кросс, если у вас есть хотя бы капля сострадания к женщине, перенесшей поистине нечеловеческие страдания, вы не раскроете правды моему сыну.
— Раскрою, если он меня об этом попросит.
— Нет! Если вы это сделаете, то ввергнете его в пучину безумия, доведете до самоубийства. Мой мальчик очень восприимчив. Мне пришлось охранять и оберегать его буквально от всего...
— Сколько ему лет?
— Тридцать четыре.
— Тогда он уже вышел из детского возраста, миссис Сайфель. Но если он до сих пор не стал мужчиной, то, боюсь, ему уже им не стать.
— Он никогда не станет мужчиной...
— Конечно, если вы будете висеть у него над душой.
— Как вы смеете так со мной разговаривать!
— Это скверно, я знаю. Но в некоторых ситуациях доброта ни к чему не приводит. По доброте можно человека и убить.
Ее темная, стройная фигура вырисовывалась на фоне окна.
— Теперь я в вашей власти. Тридцать пять лет назад я совершила одну-единственную ошибку и с тех пор нахожусь во власти зла. Предупреждаю: если вы причините вред моему сыну, у меня найдутся могущественные заступники.
— Ну, вот и договорились. — Я встал и пошел к дверям. — А где Ларри сейчас?
— Понятия не имею. Ваша маленькая блондинистая... пришла сюда примерно с час назад...
— Мисс Девон?
— Значит, вот как ее зовут!.. Она буквально силой вломилась в мой дом. И они уехали вместе.
Я отыскал их в покойницкой. Ларри Сайфель стоял возле стола, на котором лежал мертвец. Энн, обняв его за талию, была рядом. Когда они повернулись, я заметил на их лицах потеки высыхающих слез. Сайфель выглядел тоньше и старше.
Энн оторвалась от него и подошла ко мне.
— Хов, ты знаешь, кто этот мужчина?
— Да. А Ларри?
— Я только что ему сказала. Днем я разговаривала с мистером Форестом и сопоставила сведения из досье Лемпа с тем, что Ларри рассказывал о своем отце.
— И как он это воспринял?
— Не знаю. Жду вот... Но думаю, что он уже знал. Просто не воспринимал.
— И что мы сейчас будем делать?
— Сейчас — ничего. Пожалуйста, Хов.
Энн встревоженно заглянула мне в глаза, но не нашла в них ничего угрожающего. Тогда она снова подошла к Ларри Сайфелю, который пристально вглядывался в мертвое лицо, стараясь рассмотреть в нем следы минувшего.
Глава 26
Дача свидетельских показаний большому жюри заняла почти целое утро. Я сказал, что не верю в виновность Фреда Майнера, но о рыжеволосой женщине не упомянул. Ведь эти сведения я получил из вторых рук, поэтому решил подождать. Молли Фоон должна была давать показания днем.
По линии, которую избрал для допроса окружной прокурор, и по замечаниям присяжных я понял, что виновность Фреда Майнера ни у кого не вызывает сомнений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31