Вода была уже на уровне шеи.
Щелчок, и рот мой снова наполняется водой…
Свободен! Я плыву по течению, пытаясь отдышаться, а пень, кувыркаясь и шлепая по воде корнями, направляется в глубину. Я ощутил, когда он ударился о дно и пополз дальше.
Я развернулся в сторону дальнего берега, и нож выпал из моих кровоточащих пальцев. Я отчаянно рванулся за ним и ухватил за рукоятку. Я ни за что не смог бы держать его и одновременно плыть. И слишком сильно задыхался и дергался, чтобы зажать его в зубах. Изо всех сил работая ногами, отталкиваясь от воды, уносившей меня вниз, я выбрал на бедре место между мышцей и мягкими тканями, сжал рукоятку и резко ударил. Нож вошел в меня и крепко застрял.
Я закричал и поплыл, преодолевая все, что раньше считал болью. Истекая кровью, с негнущимися от судороги конечностями, слепой от грязи и ярости я достиг противоположного берега. Я плакал, пока глаза мои не очистились, скользил в грязи и смотрел, как мимо течет река – теперь всего лишь полоса темной воды. Холода леденящих картин, рождавшихся в моей голове, хватило бы, чтобы покрыть эту реку льдом и заморозить все болота вокруг. Мир стал черно-белым, и свет исходил только от убегающих раскаленных нитей на дальнем крае неба – от тонких капилляров выдыхающихся молний.
Я поскользнулся в грязи, которая фонтанчиками прорывалась между пальцев ног, упал на колени, запрокинул голову и закричал. Затем, одетый в обрывки грязной ткани, с ножом, воткнутым в ножны из собственной плоти, встал и под дождем пошел вверх по течению. Я уже не был ни Райдером, ни Риджеклиффом, ни каким-то человеком под другим именем. Я был дьявольским порождением ненависти, жажды мести и раскаленной добела ярости! В мозгу моем горела одна, и только одна мысль: привязать Уиллета Линди к дереву и заставить его пронзительно ВИЗЖАТЬ. Визжать до тех пор, пока из живота его рекой не хлынут черви и черный мед.
– Ты думала, что сможешь подобраться ко мне незаметно, Мама?
– Уилл? Уилл, что происходит? Освободите меня, Уилл.
– Тебе было видно меня из того места, где ты находишься, Мама? У них были там окна?
– Уилл, я не ваша мама. Посмотрите на меня, Уилл. Это доктор Даванэлле.
Его рот был прямо возле ее уха, он мог бы даже откусить его.
– Они закрыли там окна пленкой, Мама? Была у них черная пленка?
Он не смог удержаться, лизнул ее в ухо и чуть не лишился чувств от наслаждения.
– Я не чувствую ни рук ни ног, Уилл. Пожалуйста, освободите меня.
– Я по-прежнему был хорошим, Мама. Я был чистым. Иногда я делал пи-пи, но я старался держаться. Я сделал еще кое-что, Мама, я сделал волшебный секрет. Помнишь наши волшебные секреты, Мама? Те, о которых мне нельзя было говорить?
– Уилл…
– Я сделал волшебные картинки, чтобы показать тебе, какой я внутри сейчас, Мама. Смотри, Мама. Ты, я и картинки. Мы с тобой посмотрим картинки, а потом я выну из тебя Плохую Девочку, Мама. Я обещаю, что сделаю это.
Он еще раз слегка лизнул языком ее ухо.
– Я люблю тебя, Мама. Да, я обязательно это сделаю.
Не было ничего, что могло бы подсказать, где я нахожусь. Не было карты или GPS, не было луны или звезд. Все, чем я располагал, – это шум реки справа и ощущение грязи под ногами. Насекомые вились надо мной облаком, и я остановился, чтобы намазаться илом, но дождь быстро смыл его. Бедро мое разрывала боль, и я рывками, сжимая зубы, вынул нож. Теплой струйкой потекла кровь. Я согнул пальцы и почувствовал, что их работоспособность возвращается. Потом посмотрел на свои покрытые грязью босые ноги и порадовался, что за годы занятий бегом босиком по пляжу ступни затвердели, – по крайней мере, я мог идти. В небольшой роще показалось неприметное строение, и я подкрался к нему вплотную: шум дождя и бегущей через кустарник воды заглушали мои шаги. Пустой рыбацкий лагерь, чуть больше домика на дереве из моего детства; покрытая рубероидом крыша превращала стук капель в барабанную дробь. Оказалось, что я слышал этот лагерь задолго до того, как различил его смутный силуэт: уши уловили шум дождя по крыше с тридцати метров. Я прошел через лагерь, остановился и прислушался. Стук капель по воде, листьям и траве – сплошной монотонный шелест дождя. Я уже не слышал барабанную дробь по рубероидной крыше. Но теперь я услышал разницу.
Я пошел дальше. Сто нелегких шагов. Остановка.
Ничего. Тот же монотонный шелест. Еще сотня шагов. Я прислушался. И пошел дальше.
Остановился.
Я услышал. Стрекотание одного коричневого сверчка среди целого хора черных, звук корнета на фоне громкого рева духового оркестра. Что-то в общем звучании изменилось. Впереди меня, позади – я не мог понять. Я стоял, как слепой, почуявший запах дыма в сухом, как порох, лесу. Я прошел несколько шагов вперед, потом вернулся назад, чтобы почувствовать разницу, направление и проанализировать. Похоже, это находилось справа от меня и немного впереди. Я пошел в ту сторону.
Мама знала, что означают волшебные картинки. Это было видно в ее замаскированных глазах, которые она покрасила в зеленый цвет – вместо серых, с которыми она ходила каждый день.
А ну-ка послушаем ее сейчас. Как она лжет.
– Я не ваша мама, Уилл. Я доктор Даванэлле. Эйва Даванэлле. Мы с вами вместе работаем в офисе медицинской экспертизы. Вспоминаете? Остановитесь и постарайтесь вспомнить, Уилл. Все станет на свои места, если только вы постараетесь и вспомните.
Он никогда раньше не слышал, чтобы Мама использовала испуганный голос. Она пытается сохранить его ровным, сглаженным, но испуг все-таки оставляет крошечные следы.
– Я помню, Мама. Все это есть на картинках. Это исторические картинки, секреты. Ты видела, как я вырос в большого мальчика? Ты видела, как выросли мои мускулы? – Он показал на серый экран замершего на паузе телевизора.
– Да, Уилл, но это не вы…
– Я видел, как ты вернулась. И я знал, что ты все еще сердишься на меня. Но я собираюсь вычистить Плохую Девочку из тебя навсегда, Мама, и…
– Уилл, вы можете попасть в беду, в ужасную беду. Пока вы еще можете это остановить.
– …а потом мы сможем сделать все это снова, Мама, на этот раз правильно, как просто люди, какими все и должны быть. Я хочу быть просто человеком, Мама, и ты хочешь быть просто Мамой.
– Уилл, прошу вас…
– Сейчас я сильный и смогу вытащить из тебя Плохую Девочку.
Он подошел к брезентовой сумке, которую привез с собой, и вынул оттуда несколько блестящих инструментов из морга: их там никогда не хватятся, поэтому это нельзя считать кражей. Он выложил их на чистое белое полотенце в сияющем серебристом подносе и с гордостью показал ей.
Он протянул руку и убрал прядь волос с ее глаз.
– Не плачь, Мама. Боль очищает нас.
К звуку, на котором я сконцентрировался, добавился еще один. Я пробежал чуть вперед и увидел линию берега, плещущуюся воду. Это и был новый звук. Я шел вдоль канала, отходившего под углом от реки, – возможно, для стоянки на якоре.
Я отступил назад, снова сфокусировался на звуках дождя, услышал ритмичный стук и пошел на него к деревянным сваям в конце канала – омываемым водой призракам, невидимым, пока я не оказался на расстоянии пяти метров от них. Дождь барабанил по остаткам настила старого дока. Под ногами затрещали гравий и битые ракушки, и я понял, что иду по приспособлению для спуска лодок на воду.
Я отошел, замер, задержал дыхание, закрыл глаза и снова превратился в слушающую машину. Еще один звук откуда-то справа, слабый и глухой. Я мечтал о вспышке молнии, о выглянувшей на мгновение луне, о чем-нибудь, что могло бы разорвать темноту. Звук пропал было, но я попятился и снова услышал его. Потом повернул налево и пошел вперед.
Пока не увидел свет.
Я смахнул с ресниц капли дождя, но свет не исчезал. Парящая в воздухе горизонтальная лента лунного луча. Это где-то на деревьях? Нет! – крикнуло мое сознание. Свет шел от смутного очертания шхуны для ловли креветок на фоне серо-черного неба. Стрелы лебедок вздымались, как копья, а шелест дождя по деревянному корпусу отзывался тихими, скорбными причитаниями где-то глубоко во мне.
Глава 36
– Вилли! Вилли!
– Не разговаривай со мной. Мне нужно заниматься делом. Ты не можешь со мной разговаривать.
– А разве ты не хочешь снова поговорить с Плохой Девочкой, Вилли?
– ММММмммммммм. МММмммммммм.
Линди заткнул уши пальцами и замычал громче. Он пробовал так делать много лет назад, но тогда Мама сунула его пальцы в пламя печи и сказала, что такое случается с пальцами, которые пойманы в ушах.
– Ты был так добр с ней, Вилли. А что, если Мама солгала и Плохая Девочка на самом деле Хорошая Девочка?
– Это ложь! МММмммммммм.
– Разве Плохая Девочка когда-нибудь заставляла делать вещи, которые тебе не хотелось, Вилли? Или с Плохой Девочкой тебе было хорошо?
Он не должен был напоминать о Плохой Девочке внутри нее. Теперь она пыталась использовать это против него.
– Это не было хорошо, Мама. Это было как выходившая из меня рвота. ММммммм.
– Ты собирался вырезать Плохую Девочку из Мамы, Вилли? Ты в этом уверен?
– Ммммммммм. Ммммммммм.
– Возможно, ты хотел вырезать Маму из Плохой Девочки.
– Ты сумасшедшая! Поэтому ты и плохая – ты врешь.
– Сними с меня, Вилли, эти глупые веревки. Иди сюда и свернись клубочком рядом с Плохой Девочкой. Твоей Плохой Девочкой, Вилли.
– Прекрати произносить такие слова.
– Тебе не нужно вырезать Маму из меня, Вилли. Я могу просто отослать ее. Я могу отослать ее хоть на край света.
– Она не пойдет. Она ЗАСТРЯЛА здесь!
– Уже нет. Ты испугал ее своим волшебным секретным фильмом, своим великолепным фильмом. Ее даже нет в этой комнате, Вилли. Почему бы тебе не подойти и не развязать меня? Мы с тобой вдвоем скроемся, прежде чем Мама возвратится.
Уиллет Линди, он же мистер Каттер, взял скальпель и провел по лезвию большим пальцем.
– Это не сработает, Мама. Ты мне сама об этом говорила.
– Нет, Уилл, не надо, Уилл…
Ее живот был таким мягким и теплым.
Лестница на палубу была воткнута в грязь рядом с большим полноприводным вездеходом. Киль находился на высоте метра над грязью, а само судно стояло на толстых опорах стапеля для ремонта, который так никогда и не состоялся. Конструкция выглядела неустойчивой, и я боялся, что шхуна поедет, когда я встану на лестницу.
Через обшивку корпуса я услышал тихий звук. Голос Эйвы.
Шхуна стояла прочно, и я взобрался на палубу. Свет пробивался сквозь тонкую щель на окне, где один кусок пленки не полностью заходил на другой. Теперь я услышал и второй голос. Нагнувшись, я прижался к окну.
Над Эйвой стоял Уиллет Линди. Она, в одном белье, была привязана к столу для аутопсии. На Линди не было ничего, кроме выпачканных в грязь брюк от костюма и ботинок. Я видел, как он намечает пальцем направление разреза на ее животе, держа в другой руке скальпель и готовясь действовать.
Я бросился на дверь, и проржавевшие петли тут же отвалились. Это напоминало удар по бумаге: я споткнулся и, размахивая руками, пролетел через узкую каюту. Потом поскользнулся в грязи и крови, стекавшей с моих ног, и тяжело упал. Боль пронзила мое бедро, нож отлетел в сторону. Шхуна зашаталась на столбах, раскачиваясь, словно на воде. Снизу раздался треск, и судно дало крен. С полок на пол с грохотом упали консервные банки, бутылки из-под воды, тарелки, инструмент. Телевизор пополз вперед и остановился, удерживаемый проводами. По полу покатился пульт дистанционного управления, и я, почти голый, растянулся рядом.
Лента начала перекручиваться назад.
– Иее-яуп, тис-трис сипппен…
На экране из темноты появился рот Уиллета Линди и начал втягивать слова в себя. В это время реальный Линди стоял прямо надо мной, а в лицо мне смотрели два темных глаза двуствольного дробовика.
– Лежать! – завопил он. – Просто оставайтесь на месте, детектив Райдер.
Он так сильно ударил меня в бок ботинком с металлическим носком, что я скрючился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50