Интересно, не нарушил ли я еще какого-нибудь правила, когда заговорил с ней, после того как запись была выключена?
– Да, детектив Карсон?
– Я Рай… Впрочем, не важно. Послушайте, доктор, у нас с вами как-то все не заладилось, и, думаю, это моя вина. В том, что касается светского разговора, я полный кретин, который пытается преодолеть это, неся околесицу. Может быть, начнем сначала? – Когда она не ответила, я продолжил: – Мы пропустили ленч. Я знаю одно прекрасное заведение, где подают замечательные сэндвичи «субмарин». Я угощаю.
Я лучезарно улыбнулся и подергал бровями.
Она ушла, словно это был не я, а слой краски на стене. Дверь кабинета захлопнулась за ней. Я позвонил Гарри, чтобы узнать обстановку. Он сказал, что допрашивает «белые отбросы». Когда он спросил, чем я занимался, я не стал распространяться и сказал, что буду через несколько минут.
Наиболее отвлекающим моментом при разговоре с теткой Джерролда Нельсона, Билли Мессер, было то, что она постоянно смахивала с лица насекомых, которых там и в помине не было. Сначала я принял это за невроз, но потом понял, что это условный рефлекс, выработанный проживанием в передвижном домике на колесах с проржавевшими москитными сетками и постоянно ломающейся электропроводкой. Сорокалетняя Мессер была единственной живой родственницей Нельсона, и Гарри потратил целое утро, разыскивая ее на заросшей сорняками и изобиловавшей бездомными кошками стоянке для трейлеров.
В молодые годы Билли Мессер увлекалась экзотическими танцами, но экзотика вскоре увяла, и теперь она занималась тем, что смешивала для клиентов напитки, которые раньше выпрашивала для себя. Отправляясь на работу, мисс Мессер надевала поношенные черные туфли на шпильках, черную мини-юбку и вычурный черный бюстгальтер, который налазил на нее с большим трудом. Рыжие вьющиеся волосы обрамляли очень крупные черты лица, которые, как я предполагал, в зависимости от времени суток и количества выпитого могли показаться либо лошадиными, либо привлекательными. Мы с Гарри стояли у нее во дворе, прислонившись к разогретой на солнце колымаге, тогда как сама Билли Мессер курила сигарету за сигаретой, отмахивалась от невидимых комаров и живописала жизнь своего племянника голосом удивительно чарующим – как у близкой народу Тины Тернер.
– Единственное, что бедняга Джерри умел делать хорошо, было связано с постелью. Он был чертовски привлекательным! И умным тоже, но не по-книжному, а в житейском плане. Постоянно делал вид, что вот-вот станет знаменитой моделью. Это и вправду могло бы случиться, если бы не его лень. Все держалось на его внешности – неважно, жил он с мужчинами или с женщинами. Уж не знаю как, но и те и другие давали ему деньги. Однажды я спросила у него… Говорю: «Джерролд, как это получается, что ты делаешь это и с мальчиками, и с девочками?» Знаете, что он мне ответил? Сказал, что ощущения одни и те же, так какая разница? Я спросила, что он имеет в виду, говоря, что ощущения одни и те же. Он говорит: «Никаких ощущений, вот и все, тетя Билли. Ни хороших, ни плохих, я просто ничего не чувствую». А знаете, что он еще сказал?
– Что, мисс Мессер? – спросил Гарри с неподдельным любопытством.
– Знаете, ему казалось забавным, когда народ считал, что он делает это хорошо, потому что он делает это так долго. Он сказал, что если ты ничего не чувствуешь, то ничто не может тебя остановить. Я спросила, а есть ли вообще что-то, что может заставить его… ну… подняться на вершину. Он сказал, что будет строго наказан, если начнет думать о взлете. А потом он сделал это, за что и получил… ну… вы знаете. – Билли Мессер нахмурилась, печально тряхнула кудрями и прихлопнула очередного несуществующего комара. – Ну скажите, разве это не отвратительно?
Мы ехали через весь город, чтобы допросить Терри Лосидор – женщину, которая выдвигала против Нельсона обвинения. Гарри был за рулем, а я устроился на заднем сиденье и разговаривал с его затылком. Некоторые утверждают, что самые удачные мысли приходят к ним под душем или на унитазе; для меня таким местом является заднее сиденье автомобиля. Когда я был ребенком и дома начинали происходить всякие неприятные вещи, я на цыпочках выходил и прятался на заднем сиденье нашего «седана», проводя там всю ночь в чутком полусне и возвращаясь в кровать только к рассвету. По сей день я чувствую себя очень комфортно, расположившись на заднем сиденье, сунув руки под голову и глядя на пролетающие мимо здания и верхушки деревьев. Мои медитации не волнуют Гарри – он любит управлять автомобилем, хотя делает это ужасным образом.
– Гарри, ты видел убийств с поножовщиной из ревности и мести раз в двадцать больше, чем я. Сколько из них ты мог бы назвать аккуратными?
– Это ничего не значит. Они все разные.
– Да брось, Гарри. Ты мне скажи, сколько из них были такими опрятными?
Гарри недовольно заворчал: он любит ездить в тишине, а я люблю размышлять вслух. Он поднял правую руку, сложив большой и указательный пальцы в форме нуля.
– Режут вдоль и поперек, Карсон. Пятьдесят колотых ран. Восемьдесят. Или палят еще похлеще, чем Джон Хендри. Я видел один огнестрел, где убийца выпустил всю обойму, зарядил новую и снова принялся стрелять.
– Точно. Ярость переполняет убийцу. А здесь все было аккуратнее, чем в доме моделей.
– Это тело было аккуратным, Карс. А что сейчас делает голова? Возможно, используется в качестве мишени. Или по ней дубасят молотком.
Рядом с нами на светофоре остановился полуприцеп. Водитель на высоком кресле оглянулся на нас и вздрогнул, заметив на заднем сиденье «тауруса» растянувшегося парня в спортивной куртке и галстуке. Я подмигнул ему, и он отвернулся. Я продолжил:
– Голова принимает на себя наказание, лицо символизирует всего человека. Думаю, именно так… Где мы находимся?
– Дорога на аэропорт возле университета… Судя по тому, как это прозвучало, ты не очень-то убежден?
– Если убийце нужна была именно голова, почему он не рванул оттуда подальше, как только она оказалась у него в руках? Чтобы исполнить победный танец. Насадить ее куда-нибудь или еще что-то в этом роде, как ты и предполагаешь. Но нет, он не уходит и пишет на теле. Думаю, как раз поэтому он и вытащил его на свет.
– Может быть, – сказал Гарри, – его возбуждал сам процесс письма. Он должен был написать это.
– Если у него есть голова, куда можно вдолбить свое послание, зачем писать целую речь на теле?
– Точно замечено. Может, под Фарли работает?
Фарли Трейнор был сумасшедшим озлобленным бухгалтером, который вырезал разные слова на телах своих жертв, которых даже не знал, приговаривая, как он их ненавидит за то, что они с ним сделали. Из-за необычности своего безумного восприятия Трейнор полагал, что поскольку мертвые после смерти смотрят изнутри своих тел, то ему нужно писать справа налево, чтобы им было легче прочесть.
– Что-то не сходится, если, по мнению убийцы, голова – это то место, где концентрируется личность… Ты случайно не пешехода только что сбил?
– Бочку дорожного ограждения. А может, это записка для нас, копов? Шлюхи и крысы… Не все любят нас так, как мы сами себя.
Но я все еще не мог успокоиться.
– Но крошечная надпись не могла сохраниться долго или оставаться разборчивой, по крайней мере. Да еще при такой жаре. Держу пари, что даже легкое разложение разрушило бы ее. А если эти слова имеют важное значение, их нужно было выделить: черный маркер, большие буквы.
– Ты все усложняешь, Карс. Терпеть не могу соглашаться со Скуиллом, но думаю, что это просто месть.
– Месть связана со злостью. Если убийца действительно был разозлен, злость у него или у нее была аккуратная, как салфеточка.
Мои мысли метались между утонченной злобой и невпечатляющим дебютом с доктором Даванэлле, когда машина вдруг резко повернула и подскочила при въезде на подъездную аллею.
– Мы на месте, приятель, – сказал Гарри. – Я такого тоже не ожидал.
Глава 5
Перед жилым комплексом, где обитала Терри Лосидор, хвастливо красовалось несколько «бумеров» под навесами плюс еще и другие «колеса» молодежно-представительского типа. Участок пестрел кустами мирта, пальмами, азалиями, отдельно стоящими ладанными соснами. Вокруг бассейна лениво располагалось несколько загорелых и праздных тел. Детей видно не было.
– Трейлерный парк для молодых амбициозных умников, – сказал Гарри. – Дарвин за работой.
Терри открыла дверь без предварительного разговора через цепочку и требований показать документы – то ли потому, что доверяла нам, то ли потому, что ждала. У нее было широкое плоское лицо и стремительные зеленые глаза. Она была умеренно полной, но хорошо с этим справлялась и двигалась легко; она жестом пригласила нас присесть на пухлый оранжевый диван, а сама прикурила сигарету и села напротив. Дистанционным пультом она включила музыку – Спрингера или что-то в этом роде; то, что Гарри называл «шоу дефектных хромосом». Несмотря на внешнее спокойствие, я чувствовал ее нервное напряжение, что, собственно, и неудивительно, когда к вам приходят копы. Ее квартира была чистенькой, с недорогой, но тщательно подобранной мебелью; сквозь сигаретный дым пробивался запах лимонного освежителя воздуха и недавно принятого душа. Еще где-то поблизости находился кошачий туалет.
– Вы ведь насчет Джерролда, верно? – спросила она.
Гарри кивнул, и Терри Лосидор взяла с дивана маленькую подушечку и прижала ее к груди. Гарри начал с простых вопросов, чтобы она втянулась в процесс. Ей было тридцать три, она работала бухгалтером в компании, занимающейся местными перевозками. Жила в апартаментах Байю Верде уже три года. Детей сюда не пускали, но вот домашние животные были крутые. Воду в бассейне слишком сильно хлорируют, из-за этого она постоянно говорит в нос, и над ее выговором потешаются водители из их компании.
– Насколько близко вы знали мистера Нельсона? – спросил Гарри. – Я имею в виду его прошлое, его друзей, его семью, хобби и тому подобное.
– Эти вещи для нас с Джерролдом не имели особого значения, детектив Наутилус. Были только мы и то, чем мы занимались. Больше мне ничего знать было не нужно.
– Вам это было не нужно или Джерролд просто вам не рассказывал?
Гарри приспустил галстук и покрутил головой, чтобы расслабить мышцы шеи. Он на допросах действовал не как многие копы, а наоборот: наклонялся вперед, задавая незначительные вопросы, и откидывался назад, когда хотел припереть кого-то к стенке или пускался на уловки.
Лосидор отвела глаза в сторону.
– Пару раз я спрашивала его. Он ответил, что не любит говорить о таких вещах, ему это больно.
– Получается, если вы не знали его друзей, то, вероятно, не знали, и кто его враги.
– У Джерролда не было врагов. Он был таким… таким дружелюбным. Всегда смеялся и шутил. – Она печально улыбнулась. – Одна моя подруга сказала: «Терри, глядя на постоянно улыбающегося Джерролда, я и сама все время улыбаюсь. У меня уже губы болят от этого». Никто не мог сердиться на Джерролда, детектив Наутилус.
Гарри сцепил руки на затылке и откинулся назад еще больше.
– Но вот вы, например, в мае были так рассержены, что даже грозили ему тюрьмой. Речь идет о каких-то одиннадцати тысячах, которые перекочевали в его карман из вашего.
Лосидор закрыла глаза, вздохнула и снова открыла их.
– Видите ли, он сказал мне, что у него есть шанс войти в одно дело, – для этого потребуется всего четырнадцать тысяч, а за год можно заработать, по меньшей мере, семьдесят. У меня было только одиннадцать, но Джерри сказал, что хватит и этого.
– Что это за дело?
В задней части квартиры раздался стук, как будто что-то упало. Терри подскочила.
Гарри сел прямо и насторожился.
– Мы здесь одни?
– Ода. Только мы, – сказала Лосидор, потянувшись за сигаретой. – Это мистер Пуфф, мой котик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
– Да, детектив Карсон?
– Я Рай… Впрочем, не важно. Послушайте, доктор, у нас с вами как-то все не заладилось, и, думаю, это моя вина. В том, что касается светского разговора, я полный кретин, который пытается преодолеть это, неся околесицу. Может быть, начнем сначала? – Когда она не ответила, я продолжил: – Мы пропустили ленч. Я знаю одно прекрасное заведение, где подают замечательные сэндвичи «субмарин». Я угощаю.
Я лучезарно улыбнулся и подергал бровями.
Она ушла, словно это был не я, а слой краски на стене. Дверь кабинета захлопнулась за ней. Я позвонил Гарри, чтобы узнать обстановку. Он сказал, что допрашивает «белые отбросы». Когда он спросил, чем я занимался, я не стал распространяться и сказал, что буду через несколько минут.
Наиболее отвлекающим моментом при разговоре с теткой Джерролда Нельсона, Билли Мессер, было то, что она постоянно смахивала с лица насекомых, которых там и в помине не было. Сначала я принял это за невроз, но потом понял, что это условный рефлекс, выработанный проживанием в передвижном домике на колесах с проржавевшими москитными сетками и постоянно ломающейся электропроводкой. Сорокалетняя Мессер была единственной живой родственницей Нельсона, и Гарри потратил целое утро, разыскивая ее на заросшей сорняками и изобиловавшей бездомными кошками стоянке для трейлеров.
В молодые годы Билли Мессер увлекалась экзотическими танцами, но экзотика вскоре увяла, и теперь она занималась тем, что смешивала для клиентов напитки, которые раньше выпрашивала для себя. Отправляясь на работу, мисс Мессер надевала поношенные черные туфли на шпильках, черную мини-юбку и вычурный черный бюстгальтер, который налазил на нее с большим трудом. Рыжие вьющиеся волосы обрамляли очень крупные черты лица, которые, как я предполагал, в зависимости от времени суток и количества выпитого могли показаться либо лошадиными, либо привлекательными. Мы с Гарри стояли у нее во дворе, прислонившись к разогретой на солнце колымаге, тогда как сама Билли Мессер курила сигарету за сигаретой, отмахивалась от невидимых комаров и живописала жизнь своего племянника голосом удивительно чарующим – как у близкой народу Тины Тернер.
– Единственное, что бедняга Джерри умел делать хорошо, было связано с постелью. Он был чертовски привлекательным! И умным тоже, но не по-книжному, а в житейском плане. Постоянно делал вид, что вот-вот станет знаменитой моделью. Это и вправду могло бы случиться, если бы не его лень. Все держалось на его внешности – неважно, жил он с мужчинами или с женщинами. Уж не знаю как, но и те и другие давали ему деньги. Однажды я спросила у него… Говорю: «Джерролд, как это получается, что ты делаешь это и с мальчиками, и с девочками?» Знаете, что он мне ответил? Сказал, что ощущения одни и те же, так какая разница? Я спросила, что он имеет в виду, говоря, что ощущения одни и те же. Он говорит: «Никаких ощущений, вот и все, тетя Билли. Ни хороших, ни плохих, я просто ничего не чувствую». А знаете, что он еще сказал?
– Что, мисс Мессер? – спросил Гарри с неподдельным любопытством.
– Знаете, ему казалось забавным, когда народ считал, что он делает это хорошо, потому что он делает это так долго. Он сказал, что если ты ничего не чувствуешь, то ничто не может тебя остановить. Я спросила, а есть ли вообще что-то, что может заставить его… ну… подняться на вершину. Он сказал, что будет строго наказан, если начнет думать о взлете. А потом он сделал это, за что и получил… ну… вы знаете. – Билли Мессер нахмурилась, печально тряхнула кудрями и прихлопнула очередного несуществующего комара. – Ну скажите, разве это не отвратительно?
Мы ехали через весь город, чтобы допросить Терри Лосидор – женщину, которая выдвигала против Нельсона обвинения. Гарри был за рулем, а я устроился на заднем сиденье и разговаривал с его затылком. Некоторые утверждают, что самые удачные мысли приходят к ним под душем или на унитазе; для меня таким местом является заднее сиденье автомобиля. Когда я был ребенком и дома начинали происходить всякие неприятные вещи, я на цыпочках выходил и прятался на заднем сиденье нашего «седана», проводя там всю ночь в чутком полусне и возвращаясь в кровать только к рассвету. По сей день я чувствую себя очень комфортно, расположившись на заднем сиденье, сунув руки под голову и глядя на пролетающие мимо здания и верхушки деревьев. Мои медитации не волнуют Гарри – он любит управлять автомобилем, хотя делает это ужасным образом.
– Гарри, ты видел убийств с поножовщиной из ревности и мести раз в двадцать больше, чем я. Сколько из них ты мог бы назвать аккуратными?
– Это ничего не значит. Они все разные.
– Да брось, Гарри. Ты мне скажи, сколько из них были такими опрятными?
Гарри недовольно заворчал: он любит ездить в тишине, а я люблю размышлять вслух. Он поднял правую руку, сложив большой и указательный пальцы в форме нуля.
– Режут вдоль и поперек, Карсон. Пятьдесят колотых ран. Восемьдесят. Или палят еще похлеще, чем Джон Хендри. Я видел один огнестрел, где убийца выпустил всю обойму, зарядил новую и снова принялся стрелять.
– Точно. Ярость переполняет убийцу. А здесь все было аккуратнее, чем в доме моделей.
– Это тело было аккуратным, Карс. А что сейчас делает голова? Возможно, используется в качестве мишени. Или по ней дубасят молотком.
Рядом с нами на светофоре остановился полуприцеп. Водитель на высоком кресле оглянулся на нас и вздрогнул, заметив на заднем сиденье «тауруса» растянувшегося парня в спортивной куртке и галстуке. Я подмигнул ему, и он отвернулся. Я продолжил:
– Голова принимает на себя наказание, лицо символизирует всего человека. Думаю, именно так… Где мы находимся?
– Дорога на аэропорт возле университета… Судя по тому, как это прозвучало, ты не очень-то убежден?
– Если убийце нужна была именно голова, почему он не рванул оттуда подальше, как только она оказалась у него в руках? Чтобы исполнить победный танец. Насадить ее куда-нибудь или еще что-то в этом роде, как ты и предполагаешь. Но нет, он не уходит и пишет на теле. Думаю, как раз поэтому он и вытащил его на свет.
– Может быть, – сказал Гарри, – его возбуждал сам процесс письма. Он должен был написать это.
– Если у него есть голова, куда можно вдолбить свое послание, зачем писать целую речь на теле?
– Точно замечено. Может, под Фарли работает?
Фарли Трейнор был сумасшедшим озлобленным бухгалтером, который вырезал разные слова на телах своих жертв, которых даже не знал, приговаривая, как он их ненавидит за то, что они с ним сделали. Из-за необычности своего безумного восприятия Трейнор полагал, что поскольку мертвые после смерти смотрят изнутри своих тел, то ему нужно писать справа налево, чтобы им было легче прочесть.
– Что-то не сходится, если, по мнению убийцы, голова – это то место, где концентрируется личность… Ты случайно не пешехода только что сбил?
– Бочку дорожного ограждения. А может, это записка для нас, копов? Шлюхи и крысы… Не все любят нас так, как мы сами себя.
Но я все еще не мог успокоиться.
– Но крошечная надпись не могла сохраниться долго или оставаться разборчивой, по крайней мере. Да еще при такой жаре. Держу пари, что даже легкое разложение разрушило бы ее. А если эти слова имеют важное значение, их нужно было выделить: черный маркер, большие буквы.
– Ты все усложняешь, Карс. Терпеть не могу соглашаться со Скуиллом, но думаю, что это просто месть.
– Месть связана со злостью. Если убийца действительно был разозлен, злость у него или у нее была аккуратная, как салфеточка.
Мои мысли метались между утонченной злобой и невпечатляющим дебютом с доктором Даванэлле, когда машина вдруг резко повернула и подскочила при въезде на подъездную аллею.
– Мы на месте, приятель, – сказал Гарри. – Я такого тоже не ожидал.
Глава 5
Перед жилым комплексом, где обитала Терри Лосидор, хвастливо красовалось несколько «бумеров» под навесами плюс еще и другие «колеса» молодежно-представительского типа. Участок пестрел кустами мирта, пальмами, азалиями, отдельно стоящими ладанными соснами. Вокруг бассейна лениво располагалось несколько загорелых и праздных тел. Детей видно не было.
– Трейлерный парк для молодых амбициозных умников, – сказал Гарри. – Дарвин за работой.
Терри открыла дверь без предварительного разговора через цепочку и требований показать документы – то ли потому, что доверяла нам, то ли потому, что ждала. У нее было широкое плоское лицо и стремительные зеленые глаза. Она была умеренно полной, но хорошо с этим справлялась и двигалась легко; она жестом пригласила нас присесть на пухлый оранжевый диван, а сама прикурила сигарету и села напротив. Дистанционным пультом она включила музыку – Спрингера или что-то в этом роде; то, что Гарри называл «шоу дефектных хромосом». Несмотря на внешнее спокойствие, я чувствовал ее нервное напряжение, что, собственно, и неудивительно, когда к вам приходят копы. Ее квартира была чистенькой, с недорогой, но тщательно подобранной мебелью; сквозь сигаретный дым пробивался запах лимонного освежителя воздуха и недавно принятого душа. Еще где-то поблизости находился кошачий туалет.
– Вы ведь насчет Джерролда, верно? – спросила она.
Гарри кивнул, и Терри Лосидор взяла с дивана маленькую подушечку и прижала ее к груди. Гарри начал с простых вопросов, чтобы она втянулась в процесс. Ей было тридцать три, она работала бухгалтером в компании, занимающейся местными перевозками. Жила в апартаментах Байю Верде уже три года. Детей сюда не пускали, но вот домашние животные были крутые. Воду в бассейне слишком сильно хлорируют, из-за этого она постоянно говорит в нос, и над ее выговором потешаются водители из их компании.
– Насколько близко вы знали мистера Нельсона? – спросил Гарри. – Я имею в виду его прошлое, его друзей, его семью, хобби и тому подобное.
– Эти вещи для нас с Джерролдом не имели особого значения, детектив Наутилус. Были только мы и то, чем мы занимались. Больше мне ничего знать было не нужно.
– Вам это было не нужно или Джерролд просто вам не рассказывал?
Гарри приспустил галстук и покрутил головой, чтобы расслабить мышцы шеи. Он на допросах действовал не как многие копы, а наоборот: наклонялся вперед, задавая незначительные вопросы, и откидывался назад, когда хотел припереть кого-то к стенке или пускался на уловки.
Лосидор отвела глаза в сторону.
– Пару раз я спрашивала его. Он ответил, что не любит говорить о таких вещах, ему это больно.
– Получается, если вы не знали его друзей, то, вероятно, не знали, и кто его враги.
– У Джерролда не было врагов. Он был таким… таким дружелюбным. Всегда смеялся и шутил. – Она печально улыбнулась. – Одна моя подруга сказала: «Терри, глядя на постоянно улыбающегося Джерролда, я и сама все время улыбаюсь. У меня уже губы болят от этого». Никто не мог сердиться на Джерролда, детектив Наутилус.
Гарри сцепил руки на затылке и откинулся назад еще больше.
– Но вот вы, например, в мае были так рассержены, что даже грозили ему тюрьмой. Речь идет о каких-то одиннадцати тысячах, которые перекочевали в его карман из вашего.
Лосидор закрыла глаза, вздохнула и снова открыла их.
– Видите ли, он сказал мне, что у него есть шанс войти в одно дело, – для этого потребуется всего четырнадцать тысяч, а за год можно заработать, по меньшей мере, семьдесят. У меня было только одиннадцать, но Джерри сказал, что хватит и этого.
– Что это за дело?
В задней части квартиры раздался стук, как будто что-то упало. Терри подскочила.
Гарри сел прямо и насторожился.
– Мы здесь одни?
– Ода. Только мы, – сказала Лосидор, потянувшись за сигаретой. – Это мистер Пуфф, мой котик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50