И как только он будет
уведомлен, он тут же возьмется за тебя. Значит, он приведет меня к тебе.
- Вполне логично, - замечаю я.
- В принципе - да, но все это время я думал: а вдруг, пока я кручусь
возле дома этого типа, какой-нибудь другой тип уже сводит с тобой счеты.
- Тоже логично, - снова подтверждаю я, - но не знаю, говорил ли я
тебе, что мой девиз умирать - только в крайнем случае.
- ...и только тогда, когда "плимут" остановился на Риджент-стрит, и я
увидел тебя, на душе отлегло.
- Интересно все же, как произошел сам провал... - бормочу я себе под
нос.
- Думаю, это было шикарное представление. Есть сведения, что пресса
была предварительно подготовлена к небывалой сенсации: "Коммунисты
отравляют свободный мир", "Героин - секретное оружие социалистической
Болгарии". Представляешь, журналисты, телевидение, кинокамеры... И в
заключение - пятнадцать килограммов крахмала...
Он умолкает, чтобы покрепче затянуться сигаретой, потом добавляет:
- Но это только одна сторона провала. Вторая уже подготавливается:
множество документов, справок, фотоснимков... Хотя об этом - завтра.
- Это твое "завтра" напомнило мне об одной песенке, - говорю я, - и
об одной даме. Все-таки мне следовало бы с ней проститься...
- Он, видите ли, собирается прощаться... Да ты в своем уме? -
возмущается Борислав.
Я в своем уме. Но ничего не могу поделать со своей памятью. Особенно
теперь. Ведь прошлое встает перед нами именно перед лицом смерти, а при
каждом отъезде навсегда - что-то в тебе умирает.
Что-то умирает, остаются воспоминания. О хорошем и о плохом.
Неприятно отчетливые и совсем смутные, они сливаются одно с другим,
возникают и меркнут, подобно расплывчатым отражениям в темной глади Темзы,
по которой с мерным рокотом несется наша моторная лодка. Горделивая Линда
со своими страхами; Бренда с ее фальшивой грацией; добрая Дорис - здоровый
дух в здоровом теле; и добрый старина Дрейк, одинокий вдовец; и Марк,
посланник смерти, и Джо, и Майк, и мистер Оливер, и Кейт, и Хильда, и
Стентон. Не стоит перечислять многочисленных горилл и всех остальных
представителей фауны зоосада под названием Дрейк-стрит и оплакивать всех
покойников из ЦРУ. Все эти люди... опасные и безобидные, палачи и жертвы,
хитрецы и простачки, те, кто все еще бродит по улицам этого города, чей
темный силуэт четко вырисовывается на мерцающем небосклоне, и те, кто,
подобно нам, отправились в плаванье вниз по Темзе, только на несколько
вершков ниже уровня реки, ведь каждое путешествие подобно умиранию, но
случаются и такие путешествия, которые равны полному умиранию.
- Ты, Борислав, смотришь на жизнь слишком прозаически, - укоряю я
его. - У каждого есть воспоминания...
Но Борислав, который привык к подобного рода замечаниям,
довольствуется тем, что решительным жестом швыряет в реку докуренный до
самого фильтра окурок сигареты. Потом плотнее запахивает плащ и, подняв
глаза на внезапно прохудившееся небо, залитое электрическим сиянием,
констатирует:
- Опять льет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
уведомлен, он тут же возьмется за тебя. Значит, он приведет меня к тебе.
- Вполне логично, - замечаю я.
- В принципе - да, но все это время я думал: а вдруг, пока я кручусь
возле дома этого типа, какой-нибудь другой тип уже сводит с тобой счеты.
- Тоже логично, - снова подтверждаю я, - но не знаю, говорил ли я
тебе, что мой девиз умирать - только в крайнем случае.
- ...и только тогда, когда "плимут" остановился на Риджент-стрит, и я
увидел тебя, на душе отлегло.
- Интересно все же, как произошел сам провал... - бормочу я себе под
нос.
- Думаю, это было шикарное представление. Есть сведения, что пресса
была предварительно подготовлена к небывалой сенсации: "Коммунисты
отравляют свободный мир", "Героин - секретное оружие социалистической
Болгарии". Представляешь, журналисты, телевидение, кинокамеры... И в
заключение - пятнадцать килограммов крахмала...
Он умолкает, чтобы покрепче затянуться сигаретой, потом добавляет:
- Но это только одна сторона провала. Вторая уже подготавливается:
множество документов, справок, фотоснимков... Хотя об этом - завтра.
- Это твое "завтра" напомнило мне об одной песенке, - говорю я, - и
об одной даме. Все-таки мне следовало бы с ней проститься...
- Он, видите ли, собирается прощаться... Да ты в своем уме? -
возмущается Борислав.
Я в своем уме. Но ничего не могу поделать со своей памятью. Особенно
теперь. Ведь прошлое встает перед нами именно перед лицом смерти, а при
каждом отъезде навсегда - что-то в тебе умирает.
Что-то умирает, остаются воспоминания. О хорошем и о плохом.
Неприятно отчетливые и совсем смутные, они сливаются одно с другим,
возникают и меркнут, подобно расплывчатым отражениям в темной глади Темзы,
по которой с мерным рокотом несется наша моторная лодка. Горделивая Линда
со своими страхами; Бренда с ее фальшивой грацией; добрая Дорис - здоровый
дух в здоровом теле; и добрый старина Дрейк, одинокий вдовец; и Марк,
посланник смерти, и Джо, и Майк, и мистер Оливер, и Кейт, и Хильда, и
Стентон. Не стоит перечислять многочисленных горилл и всех остальных
представителей фауны зоосада под названием Дрейк-стрит и оплакивать всех
покойников из ЦРУ. Все эти люди... опасные и безобидные, палачи и жертвы,
хитрецы и простачки, те, кто все еще бродит по улицам этого города, чей
темный силуэт четко вырисовывается на мерцающем небосклоне, и те, кто,
подобно нам, отправились в плаванье вниз по Темзе, только на несколько
вершков ниже уровня реки, ведь каждое путешествие подобно умиранию, но
случаются и такие путешествия, которые равны полному умиранию.
- Ты, Борислав, смотришь на жизнь слишком прозаически, - укоряю я
его. - У каждого есть воспоминания...
Но Борислав, который привык к подобного рода замечаниям,
довольствуется тем, что решительным жестом швыряет в реку докуренный до
самого фильтра окурок сигареты. Потом плотнее запахивает плащ и, подняв
глаза на внезапно прохудившееся небо, залитое электрическим сиянием,
констатирует:
- Опять льет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45