И велено было держать под крепким караулом, и держали, только теперь солдаты на заставах и для поддержания порядка употребляются, да многие перемерли.
– Вон оно что.
Теперь лишь Архаров вспомнил - рассказывали, будто эту Салтыкову выставляли на эшафоте, обряженную в саван, а на груди табличка: «Мучительница и душегубица». И то - чуть ли не полтораста душ крепостных на тот свет отправила, и секла, и кипятком шпарила, как только не изощрялась.
– Пойдем, сударь, - сказал Шварц. - Дельце свое я сделал.
– Полагаешь, на том свете зачтется? - с самого его удивившей насмешкой спросил Архаров.
– Это не мне разбирать. Я поставлен за порядком смотреть, - чуть ли не снисходительно объяснил немец. - Порядок же таков, что госпожа Салтыкова не имеет права помирать от голода. Ежели более некому ее кормить, сие становится обязанностью полиции.
Архаров опять вспомнил беглого обер-полицмейстера Юшкова. Знал ли тот, сидя у себя в подмосковной, что его учреждение обогатилось еще одной обязанностью?
– Подожди меня, Карл Иванович, - попросил он. И пошел туда, где заметил монахинь. Вряд ли они совсем сбежали - скорее всего, скрытно наблюдали.
Оказалось их не две, а даже три. Архаров пошел к ним медленно, всем видом показывая, что не злодей.
– Бог в помощь, матушки, - сказал он им. - Я инокиню одну ищу, имени и прозвания не ведаю, а есть у нее крестник, он во Всехсвятской церкви дьячком.
– Это вам матушка Сергия надобна, - сказала та из монахинь, что постарше. - Она в затворе сидит. К ней пускать и ее звать не велено.
– А крестник-то ходит?
– Крестника отец Авраамий благословил ходить.
– Давно ли вы, матушки, его видели?
– На Иоанна Богослова, поди, - отвечала, подумав, старшая из матушек. Это был тот самый день, когда экспедиция графа Орлова под колокольный звон въехала в Москву.
– Нет, он и после того был, - возразили ей.
Стали перечислять святых, которых Архаров знать не знал и потому день их памяти самостоятельно установить не сумел бы. Сошлись на том, что видеть-то дьячка видели, но не в это утро.
Архарову очень хотелось расспросить инокиню, но он уже понял - и близко не подпустят.
Запомнив имя инокини и даже окошко ее кельи - хотя поручиться, что удалось точно его определить по единому взгляду молодой монахини, он не мог бы, - Архаров вернулся к Шварцу.
– Коли ищете кого из родных, могу способствовать, - сказал немец. - Священник отец Авраамий мне весьма обязан. Коли еще жив, в просьбе не откажет.
– А чем ты, Карл Иванович, ему услужил?
– У него в храме оклад с образа унесли. Я отыскал.
Архаров посмотрел на немца с уважением. Полицейский служащий… должно быть, и сыску обучен?…
Он совсем было вздумал взять сейчас немца с собой, найти подходящее местечко - да хоть бы и на опустевшей паперти присесть! - и рассказать ему про свою погоню за сундуком. Но природная подозрительность вкупе с благоприобретенной удержали его.
Он ведь знал о Шварце лишь то, что слышал от взбудораженных зевак, а у тех самое доброжелательное слово, какое для него нашлось, было «аспид».
И Архаров промолчал.
Немец осведомился, может ли он чем быть полезен своему любезному спасителю. Архаров соврал: нет, весьма благодарен, но в помощи не нуждается. И Шварц, сказав, что при необходимости может быть отыскан на Никольской, где имеет местожительство в доме вдовы Волошиной, уковылял.
Архаров посмотрел ему вслед и хмыкнул. Это ведь ковылял прочь источник ценнейших сведений. Шварц, живя в этой части Москвы, наверняка знал всех, кто скупает краденое, кто торгует провиантом, возможно, знал и дьячка Устина Петрова. Но многое стояло между ними, Архаровым и Шварцем. Со стороны Шварца - вполне понятное недоверие к молодому гвардейскому офицеру, сующему нос в его вотчину. Со стороны Архарова - подозрительность, вызванная как раз сдержанностью Шварца. Да еще разумной мыслью: не может быть, чтобы весь народ взъелся на немца совсем без повода…
Левушка, стоя у храма, уже весь извелся, хотя ждал не так уж долго. Петров не приходил, а попытка расспросить о мастеровом Митьке отца Киприана успехом не увенчалась: священник тут же вспомнил, что покойный митрополит относился к этому сбору денег и суете перед надвратным образом достаточно сурово. Кабы не бунт, не смерть митрополита - он бы, может, и позволил себе теперь некоторое вольнодумие и откровенность - тем более, что на ночь у него же в храме сундучок и запирали. Но рассказывать гвардейскому офицеру, как привечал блаженненького мастерового, отец Киприан не пожелал. Теперь это могло выйти боком.
Отец Киприан мог бы стать свидетелем изъятия сундука - ему сообщили о приезде митрополита, и он поспешил к воротам, чтобы хоть самолично препоручить сундук рассерженному владыке Амвросию.
Увидев, что за каша заваривается у ворот, священник благоразумно скрылся. Но слышал, как при нем очевидцы говорили, что сундук был выхвачен из бучи и водворен в митрополичью карету.
– Точно ли в карету? Ты не ослышался? - и Архаров пошел искать священника.
Тот подтвердил сведения, но более ничего сообщить не мог - все, кто знал о судьбе сундука, скорее всего, погибли в бунте, во всяком случае, сопровождавший владыку Амвросия келейник и его кучер - наверняка.
– Выходит, нет того сундука в Зарядье. Даже ежели кто хотел его прибрать к рукам - то лишь на него облизнулся, - сделал вывод Левушка.
Архаров надулся. Получалось, что его затея с мечеными рублями вовсе напрасна.
Но отказываться от нее он не желал! Она ему нравилась.
Как большинство офицеров, несущих службу в столице и ни разу не побывавших на театре военных действий, Архаров не нуждался в том, чтобы развивать и применять воображение. Что нужно - придумает и прикажет начальство. Затея графа Орлова разбудила в нем совершенно детский азарт - и он затеял свою ловушку, не слишком хорошо представляя, как она будет действовать.
– Нет, шалишь! - вдруг воскликнул он.
Придуманный им житель Зарядья мог ведь и увязаться за митрополичьей каретой хоть к черту на рога. Не может такого быть, чтобы не нашелся человек, изо дня в день созерцавший, как люди несут на всемирную свечу деньги и драгоценности, складывают их в одно место, и чтобы тот человек не стал думать, как бы ему заполучить сей дорогостоящий сундучок. А скорее всего, что вызволять сундучок побежали сами затейники - тот мастеровой Митька и его дружок Устин Петров.
Стало быть, следовало все-таки, угрожая именем графа Орлова, трясти и тормошить Марфу. Она знала, где могли промелькнуть и бывшие в сундуке драгоценности, и меченые рубли. А будет упираться… Будет упираться - послать за немцем, черной душой! Коли его все Зарядье ненавидит и боится - вряд ли сводня, у которой грехов - как блох на барбоске, при немце станет кобениться.
– Ты, Тучков, не запомнил часом, где живет та сводня? - спросил Архаров.
Левушка задумался.
– А Бог ее знает… Ты что, опять к девкам собрался? - он заулыбался, предчувствуя встречу с любезной Парашкой.
– К девкам, к девкам… Пошли, поищем. Вот черт, надо было Шварца спросить! Он непременно должен знать!
Левушка фыркнул - Шварц меньше всего походил на человека, который шастает по сводням. Архаров понял это фырканье и хотел было возразить: вот ведь наш Бредихин тоже на такого селадона не похож, годы преклонные, рыло оспой изрыто - будто картечью, однако все петербуржские сводни его знают и привечают, он и женившись будет у них лучшим гостем.
Но не возразил, хотя имел в виду иное - что немец при его преклонении перед порядком (Архаров даже знал немецкое слово «орднунг») обязательно помнит все притоны и их хозяев.
Долго бы они околачивались в переулках, пытаясь опознать местность, которую оба видели лишь ночью, но им повезло - навстречу от ворот кинулся человек, размахивавший кистью, вымазанной в красной краске.
– Ваши милости, Николаи Петровичи! - закричал он. - Не извольте к нам жаловать! Хозяйка велела всех гнать в три шеи!
Ошарашенный таким обращением Архаров так и встал пнем.
– Ты, что ль, Никодимка? - спросил Левушка. - Да уберись ты с кистью! Всех перемажешь!
– Ваши милости! - чуть не плача, продолжал Никодимка. - Уходите, Христа ради! Хозяйка сказала - коли кого на двор пущу, пристрелит! А она не врет - у нее пистолет есть!
– Кого пристрелит? - Архаров хотел было, взяв заполошного Никодимку за плечи, хорошенько его встряхнуть, но Левушка первый заметил опасность и повис на приятеле:
– Николаша, не тронь его! Гляди!
Тут лишь Архаров понял, чем занимался Никодимка. Он малевал на воротах огромный красный крест.
– Ну-ка, докладывай! - велел он расстроенному сожителю. - Когда сие случилось?
– Кабы я знал! Утром хозяйка меня к дочке спосылала - узнать, как она там, и с мужем, и с детками… И Глашку она куда-то снарядила. Возвращаюсь - ворота на запоре! Зараза пришла! Ахти мне - остался я, сиротинушка, один в чистом поле!…
– Откуда вдруг зараза, Марфа же бережется! - Архаров, прекрасно зная, что в Москве свирепствует чума, что еще месяц назад мерло по тысяче человек в день, теперь же - лишь по восьми сотен, впервые столкнулся с тем, что поветрие коснулось людей, лично ему знакомых - Марфы, девок, Дуньки-Фаншеты, и его душа никак не могла поверить в беду.
– А я почем знаю? Прихожу - а ворота на запоре! Я - стучать! Она мне оттуда - краски, кричит, добудь! У соседей есть! И коли кто к нам собрался - не смей на двор пускать! И про дочку не спросит! А я к ее дочке ходил, спросить, как она, и с мужем, и с детками…
– Да кто заболел-то? - Архаров решил, что еще одна невнятица - и Никодимка будет бит.
– Малашка! И Дунька с ней вместе! И ведь гостей не было - это они, дуры, куда-то, видать, со двора бегали! А Глашка так и ушла, так и пропала, а что ей велено - того я не знаю…
– А Пашенька? - вмешался Левушка.
– И Парашка! Они же все вместе живут! Это только хозяйка наверху, а девки внизу спят…
Левушка кинулся к воротам и был схвачен Архаровым.
– Ты с ума сбрел?!
– Николаша, их же в лечебницу надобно! Она здесь без ухода помрет!
– Так Марфа ж за ними ходит! - встрял Никодимка.
– Какая тебе лечебница? - цепным псом прорычал Архаров.
– Самойловича! - Левушка рвался из архаровских рук, а Никодимка отступил от греха подальше - очень ему не нравилось выражение лица Николая Петровича.
– Какой тебе Самойлович?! Это ж у черта на рогах! Как ты их туда потащишь, чучела беспокойная?! Это не Петербург - тут извозчиков нет!
– Николаша! Ну, придумай же что-нибудь!
Архаров встряхнул его и лишь тогда отпустил.
– Ну?… - Левушка смотрел на него с отчаянной надеждой.
– Ваши милости!… - обратился и Никодимка. - Заставьте век за себя Бога молить!… Помрет же хозяйка - куда я денусь?…
– Кыш, пошел… - отмахнулся от него Архаров. - Ну, как же быть-то? Ох…
Левушка и Никодимка притихли, боясь сбить архаровские мысли с верного направления. Образовалось длительное молчание, в которое вторгся скрип тележных колес.
– Посторонитесь, ваши милости, никак негодяи, - сказал Никодимка. - Коли сюда свернут - так им улица тесна… О-хо-хонюшки мне, еще денька два - так ведь и за нашими приедут!…
– Заткни пасть свою дурацкую, - отвечал ему Архаров. - Ну, была не была! К заразе зараза, глядишь, и не пристанет!
И он побежал туда, где за углом заунывно скрипели колеса долгой фуры. Левушка, ничего не понимая, кинулся следом, но его удержал Никодимка.
– Ваша милость, не ходите, негодяи это!
– Ну так что ж, что негодяи?
– Они же заразу по домам и развозят!
Пока перепуганный Никодимка объяснял Левушки на свой лад пути распространения чумы, Архаров догнал фуру и забежал вперед.
– Стой, молодец! - велел он мортусу, что правил парой лошадей. - Поворачивай! Там для вас груз имеется.
– Много ли тел? - осведомился мортус.
– Не тела, а покамест еще живые. Плачу полтину - грузите мне их на фуру и живым духом - в Данилов монастырь, к доктору Самойловичу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
– Вон оно что.
Теперь лишь Архаров вспомнил - рассказывали, будто эту Салтыкову выставляли на эшафоте, обряженную в саван, а на груди табличка: «Мучительница и душегубица». И то - чуть ли не полтораста душ крепостных на тот свет отправила, и секла, и кипятком шпарила, как только не изощрялась.
– Пойдем, сударь, - сказал Шварц. - Дельце свое я сделал.
– Полагаешь, на том свете зачтется? - с самого его удивившей насмешкой спросил Архаров.
– Это не мне разбирать. Я поставлен за порядком смотреть, - чуть ли не снисходительно объяснил немец. - Порядок же таков, что госпожа Салтыкова не имеет права помирать от голода. Ежели более некому ее кормить, сие становится обязанностью полиции.
Архаров опять вспомнил беглого обер-полицмейстера Юшкова. Знал ли тот, сидя у себя в подмосковной, что его учреждение обогатилось еще одной обязанностью?
– Подожди меня, Карл Иванович, - попросил он. И пошел туда, где заметил монахинь. Вряд ли они совсем сбежали - скорее всего, скрытно наблюдали.
Оказалось их не две, а даже три. Архаров пошел к ним медленно, всем видом показывая, что не злодей.
– Бог в помощь, матушки, - сказал он им. - Я инокиню одну ищу, имени и прозвания не ведаю, а есть у нее крестник, он во Всехсвятской церкви дьячком.
– Это вам матушка Сергия надобна, - сказала та из монахинь, что постарше. - Она в затворе сидит. К ней пускать и ее звать не велено.
– А крестник-то ходит?
– Крестника отец Авраамий благословил ходить.
– Давно ли вы, матушки, его видели?
– На Иоанна Богослова, поди, - отвечала, подумав, старшая из матушек. Это был тот самый день, когда экспедиция графа Орлова под колокольный звон въехала в Москву.
– Нет, он и после того был, - возразили ей.
Стали перечислять святых, которых Архаров знать не знал и потому день их памяти самостоятельно установить не сумел бы. Сошлись на том, что видеть-то дьячка видели, но не в это утро.
Архарову очень хотелось расспросить инокиню, но он уже понял - и близко не подпустят.
Запомнив имя инокини и даже окошко ее кельи - хотя поручиться, что удалось точно его определить по единому взгляду молодой монахини, он не мог бы, - Архаров вернулся к Шварцу.
– Коли ищете кого из родных, могу способствовать, - сказал немец. - Священник отец Авраамий мне весьма обязан. Коли еще жив, в просьбе не откажет.
– А чем ты, Карл Иванович, ему услужил?
– У него в храме оклад с образа унесли. Я отыскал.
Архаров посмотрел на немца с уважением. Полицейский служащий… должно быть, и сыску обучен?…
Он совсем было вздумал взять сейчас немца с собой, найти подходящее местечко - да хоть бы и на опустевшей паперти присесть! - и рассказать ему про свою погоню за сундуком. Но природная подозрительность вкупе с благоприобретенной удержали его.
Он ведь знал о Шварце лишь то, что слышал от взбудораженных зевак, а у тех самое доброжелательное слово, какое для него нашлось, было «аспид».
И Архаров промолчал.
Немец осведомился, может ли он чем быть полезен своему любезному спасителю. Архаров соврал: нет, весьма благодарен, но в помощи не нуждается. И Шварц, сказав, что при необходимости может быть отыскан на Никольской, где имеет местожительство в доме вдовы Волошиной, уковылял.
Архаров посмотрел ему вслед и хмыкнул. Это ведь ковылял прочь источник ценнейших сведений. Шварц, живя в этой части Москвы, наверняка знал всех, кто скупает краденое, кто торгует провиантом, возможно, знал и дьячка Устина Петрова. Но многое стояло между ними, Архаровым и Шварцем. Со стороны Шварца - вполне понятное недоверие к молодому гвардейскому офицеру, сующему нос в его вотчину. Со стороны Архарова - подозрительность, вызванная как раз сдержанностью Шварца. Да еще разумной мыслью: не может быть, чтобы весь народ взъелся на немца совсем без повода…
Левушка, стоя у храма, уже весь извелся, хотя ждал не так уж долго. Петров не приходил, а попытка расспросить о мастеровом Митьке отца Киприана успехом не увенчалась: священник тут же вспомнил, что покойный митрополит относился к этому сбору денег и суете перед надвратным образом достаточно сурово. Кабы не бунт, не смерть митрополита - он бы, может, и позволил себе теперь некоторое вольнодумие и откровенность - тем более, что на ночь у него же в храме сундучок и запирали. Но рассказывать гвардейскому офицеру, как привечал блаженненького мастерового, отец Киприан не пожелал. Теперь это могло выйти боком.
Отец Киприан мог бы стать свидетелем изъятия сундука - ему сообщили о приезде митрополита, и он поспешил к воротам, чтобы хоть самолично препоручить сундук рассерженному владыке Амвросию.
Увидев, что за каша заваривается у ворот, священник благоразумно скрылся. Но слышал, как при нем очевидцы говорили, что сундук был выхвачен из бучи и водворен в митрополичью карету.
– Точно ли в карету? Ты не ослышался? - и Архаров пошел искать священника.
Тот подтвердил сведения, но более ничего сообщить не мог - все, кто знал о судьбе сундука, скорее всего, погибли в бунте, во всяком случае, сопровождавший владыку Амвросия келейник и его кучер - наверняка.
– Выходит, нет того сундука в Зарядье. Даже ежели кто хотел его прибрать к рукам - то лишь на него облизнулся, - сделал вывод Левушка.
Архаров надулся. Получалось, что его затея с мечеными рублями вовсе напрасна.
Но отказываться от нее он не желал! Она ему нравилась.
Как большинство офицеров, несущих службу в столице и ни разу не побывавших на театре военных действий, Архаров не нуждался в том, чтобы развивать и применять воображение. Что нужно - придумает и прикажет начальство. Затея графа Орлова разбудила в нем совершенно детский азарт - и он затеял свою ловушку, не слишком хорошо представляя, как она будет действовать.
– Нет, шалишь! - вдруг воскликнул он.
Придуманный им житель Зарядья мог ведь и увязаться за митрополичьей каретой хоть к черту на рога. Не может такого быть, чтобы не нашелся человек, изо дня в день созерцавший, как люди несут на всемирную свечу деньги и драгоценности, складывают их в одно место, и чтобы тот человек не стал думать, как бы ему заполучить сей дорогостоящий сундучок. А скорее всего, что вызволять сундучок побежали сами затейники - тот мастеровой Митька и его дружок Устин Петров.
Стало быть, следовало все-таки, угрожая именем графа Орлова, трясти и тормошить Марфу. Она знала, где могли промелькнуть и бывшие в сундуке драгоценности, и меченые рубли. А будет упираться… Будет упираться - послать за немцем, черной душой! Коли его все Зарядье ненавидит и боится - вряд ли сводня, у которой грехов - как блох на барбоске, при немце станет кобениться.
– Ты, Тучков, не запомнил часом, где живет та сводня? - спросил Архаров.
Левушка задумался.
– А Бог ее знает… Ты что, опять к девкам собрался? - он заулыбался, предчувствуя встречу с любезной Парашкой.
– К девкам, к девкам… Пошли, поищем. Вот черт, надо было Шварца спросить! Он непременно должен знать!
Левушка фыркнул - Шварц меньше всего походил на человека, который шастает по сводням. Архаров понял это фырканье и хотел было возразить: вот ведь наш Бредихин тоже на такого селадона не похож, годы преклонные, рыло оспой изрыто - будто картечью, однако все петербуржские сводни его знают и привечают, он и женившись будет у них лучшим гостем.
Но не возразил, хотя имел в виду иное - что немец при его преклонении перед порядком (Архаров даже знал немецкое слово «орднунг») обязательно помнит все притоны и их хозяев.
Долго бы они околачивались в переулках, пытаясь опознать местность, которую оба видели лишь ночью, но им повезло - навстречу от ворот кинулся человек, размахивавший кистью, вымазанной в красной краске.
– Ваши милости, Николаи Петровичи! - закричал он. - Не извольте к нам жаловать! Хозяйка велела всех гнать в три шеи!
Ошарашенный таким обращением Архаров так и встал пнем.
– Ты, что ль, Никодимка? - спросил Левушка. - Да уберись ты с кистью! Всех перемажешь!
– Ваши милости! - чуть не плача, продолжал Никодимка. - Уходите, Христа ради! Хозяйка сказала - коли кого на двор пущу, пристрелит! А она не врет - у нее пистолет есть!
– Кого пристрелит? - Архаров хотел было, взяв заполошного Никодимку за плечи, хорошенько его встряхнуть, но Левушка первый заметил опасность и повис на приятеле:
– Николаша, не тронь его! Гляди!
Тут лишь Архаров понял, чем занимался Никодимка. Он малевал на воротах огромный красный крест.
– Ну-ка, докладывай! - велел он расстроенному сожителю. - Когда сие случилось?
– Кабы я знал! Утром хозяйка меня к дочке спосылала - узнать, как она там, и с мужем, и с детками… И Глашку она куда-то снарядила. Возвращаюсь - ворота на запоре! Зараза пришла! Ахти мне - остался я, сиротинушка, один в чистом поле!…
– Откуда вдруг зараза, Марфа же бережется! - Архаров, прекрасно зная, что в Москве свирепствует чума, что еще месяц назад мерло по тысяче человек в день, теперь же - лишь по восьми сотен, впервые столкнулся с тем, что поветрие коснулось людей, лично ему знакомых - Марфы, девок, Дуньки-Фаншеты, и его душа никак не могла поверить в беду.
– А я почем знаю? Прихожу - а ворота на запоре! Я - стучать! Она мне оттуда - краски, кричит, добудь! У соседей есть! И коли кто к нам собрался - не смей на двор пускать! И про дочку не спросит! А я к ее дочке ходил, спросить, как она, и с мужем, и с детками…
– Да кто заболел-то? - Архаров решил, что еще одна невнятица - и Никодимка будет бит.
– Малашка! И Дунька с ней вместе! И ведь гостей не было - это они, дуры, куда-то, видать, со двора бегали! А Глашка так и ушла, так и пропала, а что ей велено - того я не знаю…
– А Пашенька? - вмешался Левушка.
– И Парашка! Они же все вместе живут! Это только хозяйка наверху, а девки внизу спят…
Левушка кинулся к воротам и был схвачен Архаровым.
– Ты с ума сбрел?!
– Николаша, их же в лечебницу надобно! Она здесь без ухода помрет!
– Так Марфа ж за ними ходит! - встрял Никодимка.
– Какая тебе лечебница? - цепным псом прорычал Архаров.
– Самойловича! - Левушка рвался из архаровских рук, а Никодимка отступил от греха подальше - очень ему не нравилось выражение лица Николая Петровича.
– Какой тебе Самойлович?! Это ж у черта на рогах! Как ты их туда потащишь, чучела беспокойная?! Это не Петербург - тут извозчиков нет!
– Николаша! Ну, придумай же что-нибудь!
Архаров встряхнул его и лишь тогда отпустил.
– Ну?… - Левушка смотрел на него с отчаянной надеждой.
– Ваши милости!… - обратился и Никодимка. - Заставьте век за себя Бога молить!… Помрет же хозяйка - куда я денусь?…
– Кыш, пошел… - отмахнулся от него Архаров. - Ну, как же быть-то? Ох…
Левушка и Никодимка притихли, боясь сбить архаровские мысли с верного направления. Образовалось длительное молчание, в которое вторгся скрип тележных колес.
– Посторонитесь, ваши милости, никак негодяи, - сказал Никодимка. - Коли сюда свернут - так им улица тесна… О-хо-хонюшки мне, еще денька два - так ведь и за нашими приедут!…
– Заткни пасть свою дурацкую, - отвечал ему Архаров. - Ну, была не была! К заразе зараза, глядишь, и не пристанет!
И он побежал туда, где за углом заунывно скрипели колеса долгой фуры. Левушка, ничего не понимая, кинулся следом, но его удержал Никодимка.
– Ваша милость, не ходите, негодяи это!
– Ну так что ж, что негодяи?
– Они же заразу по домам и развозят!
Пока перепуганный Никодимка объяснял Левушки на свой лад пути распространения чумы, Архаров догнал фуру и забежал вперед.
– Стой, молодец! - велел он мортусу, что правил парой лошадей. - Поворачивай! Там для вас груз имеется.
– Много ли тел? - осведомился мортус.
– Не тела, а покамест еще живые. Плачу полтину - грузите мне их на фуру и живым духом - в Данилов монастырь, к доктору Самойловичу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55