— Миколай Торовский относится к тому сорту людей, о которых я ни словечка не скажу, пока не узнаю, в чем дело. Он настолько мне несимпатичен, что я легко могу нанести ему непоправимый вред, выставив отрицательную характеристику. А он такого не простит, и даже представить трудно, какова будет его месть. Уж лучше я помолчу.
— Можете спокойно говорить все, что о нем думаете, он никогда и никому уже не сможет отомстить.
— Матерь Божия, так он… Он мёртв? Подпоручик не выдал служебной тайны и лишь молча смотрел на меня, причём в его взгляде решительно ничего не отразилось — ни подтверждение, ни отрицание, дескать, сама понимай как знаешь.
Несколько заторможенная предыдущими событиями, моя способность соображать энергично стряхнула с себя ненужный балласт и стремительно принялась за дело. Если Николай мёртв… Если… Езус-Мария, что с моей невесткой?
Сейчас я не очень даже старалась скрыть от полицейского охватившее меня волнение. Я имела право быть потрясённой при известии о смерти знакомого. Если бы последний погиб естественной смертью, вряд ли бы меня посетил представитель власти. Значит, Миколай убит.
— Миколай убит? Когда? Да скажите же хоть что-нибудь!
— Немного погодя.
— Так, понятно… Господи Боже мой… Никак не удавалось логично осмыслить услышанное, я молчала, а в подпоручика явно вселялась надежда.
— Так вы что-то знаете о смерти пана Торовского? Вы кого-то подозреваете? Так я ему и сказала, разбежался…
— Человек сто, — пробурчала я, все ещё пытаясь упорядочить хаос в голове. — Он умел вызывать ненависть людей и делал это уже с четверть века, не меньше. А кроме того, я не знаю, кто был его последней пассией, кого из любовниц он бросил последней и какой характер у этой бабы… А что, это её сумка?
Хотя полицейский и на этот раз не ответил, взгляда на него было достаточно, чтобы окончательно убедиться — её, Тут я словно наяву увидела свою невестку в автобусе с огромной торбой Миколая и без собственной сумки. Точно, у неё была только огромная пластиковая сумка, а своей сумки не было! Свой паспорт она вынула из кармана куртки.
— Не думаю! — вслух ответила я не столько представителю власти, сколько убеждая себя. — Женщина Миколая не ходила бы с оторванным ремнём, он жуткий педант, такого он бы не позволил. Минутку… Ладно, раз он мёртв, скажу все, так и быть. Так что вас интересует?
Подпоручика интересовало абсолютно все. Я призналась, что познакомилась с Миколаем более двадцати лет назад, когда была ещё довольно молода, он мне даже нравился, но поскольку имел глупость раскрыть передо мной некоторые черты своего характера, то скоро разонравился. Раскусила я его довольно быстро, для этого вполне хватило очень короткого периода близости с ним. Поняла, в чем он притворялся и каким был на самом деле.
Подпоручика особенно интересовали отношения Миколая с женщинами. Тут я могла сказать всю правду: от баб отбою не было, он благосклонно принимал их ухаживания, но сам оставался холоден, хотя притворялся, что влюблён. Когда очередная дура влюблялась в него до потери сознания, он кончал притворяться и беззастенчиво использовал очередную жертву в своих целях. «Должна же и от бабы быть какая-то польза», — цинично заявлял этот негодяй. Одна стояла для него в очередях, другая носилась по всему городу в поисках какого-нибудь дефицита, третья собирала нужные повелителю сведения, четвёртая выращивала для любимого экологически чистые овощи, пятая умоляла принять в дар ценные вещи и т. д.
— Их и в самом деле было так много? — не поверил подпоручик.
— Ив самом деле. Во всяком случае, в те давние времена. А как в последнее время — не знаю.
— А фамилии их знаете? Этих поклонниц пана Миколая?
— Нет. Помню только, что одна из них называлась Казей, но кто она такая и что именно делала для пана Торовского — не помню, Мне очень жаль, но о теперешнем пане Торовском мне нечего вам сказать.
— Тогда разрешите третий вопрос: сколько у вас невесток?
— Три обычные и одна костельная, — был ответ.
— Как это? — удивился подпоручик.
— Да очень просто. Мой средний сын два раза женился, причём первый брак был и костельный, и гражданский, а развод только гражданский. А его костельная жена так нам всем пришлась по душе, что я до сих пор называю её невесткой, а её второго мужа считаю чем-то вроде зятя.
— Это не она, случайно, проживает на улице Знанецкого?
— Она.
— Понятно. Мне хотелось бы встретиться со всеми вашими невестками. Где их найти?
В глубине души я невольно посочувствовала этому молодому, симпатичному офицеру полиции — до сих пор были только цветочки, а вот сейчас ягодки начнутся! Не представляет, бедняга, какие сложности ему предстоят.
— Да в разных местах, — доброжелательно информировала я. — Одну в Канаде, вторую в Африке, третью в Варшаве, а четвёртую… Четвёртую где же? Понятия не имею.
— А которая из них костельная? Варшавская? Я подтвердила — именно варшавская. Подпоручик глубоко задумался. По всей вероятности, пытался осмыслить моё семейное положение. Может, стоит ему помочь? Ведь все равно установит, что самый младший мой сын пока не был женат. Нет, не стоит. Меня потрясла смерть Миколая, и я имею полное право в волнении малость запутаться в своих семейных обстоятельствах. Чем позже полиция их распутает, тем лучше.
— Выходит, кроме этой единственной, ни одной из ваших невесток вчера в Варшаве не было? — неожиданно спросил подпоручик. Надо же, как логично мыслит!
Кошмар! Такие неудобные вопросы задаёт… Неглупый молодой человек, надо лгать с умом. Когда могли убить этого проклятого Миколая, чтоб ему… Если вчера, у меня не будет алиби, похоже, как и у этой идиотки Иоанны. Ну, моих-то отпечатков пальцев у него не найдут, это точно, а вот на сумке могут и оказаться, ведь обнаружить машину Иоанны не очень сложно, холера, надо увести машину со стоянки и где-нибудь запрятать… Нет, придётся опять врать, в конце концов, имею я право быть склеротичкой? В моем возрасте… И вообще не помнить, что я вчера делала.
Я уже открыла рот, чтобы начать врать напропалую, но меня спас телефонный звонок. Какой-то вежливый голос поинтересовался, нет ли у меня в данный момент подпоручика Вербеля.
— Это вас.
Подпоручик взял трубку, послушал, что ему сказали, что-то буркнул в ответ, положил трубку и помолчал, глядя в окно. Потом со вздохом поинтересовался:
— Случайно не улетела ли вчера одна из ваших невесток на самолёте в Копенгаген?
И опять телефонный звонок спас меня от необходимости отвечать. Я подняла трубку. Езус-Мария, моя невестка!
— Послушай, положение осложнилось… — начала она, убедившись, что я у телефона.
— Нет, — ледяным голосом произнесла я. — Никакой пани Мациашек я не знаю. Ошибка. — И положила трубку.
Подпоручик терпеливо повторил свой неприятный вопрос. Чувствуя, что после звонка Иоанны я лишаюсь последней способности хоть что-то соображать, я пролепетала, тупо глядя на него:
— Не знаю. Возможно. Я же сказала вам — понятия не имею, где она может находиться.
— А которая из ваших невесток? Обыкновенная или костельная?
Телефон зазвонил снова. Эх, правду говорят, стрессы очень сокращают человеку жизнь! Я подняла трубку.
— Пани Хмелевская? — поинтересовался знакомый мужской голос.
— Да.
— Так какого черта валяешь дурака? Что там у тебя случилось?
— Исключено! — решительно прервала я разговор. — Во всяком случае, не сейчас.
— У тебя кто-то есть?
— Вот именно, Я очень занята и никаких заказов пока не принимаю. Мне очень жаль.
— Спятить можно! — радостно ответил Павел, которого я уже не слышала сто лет, и положил трубку.
— Вы совершенно правы, — сказала я уже неизвестно кому и тоже положила трубку.
По лицу подпоручика я поняла, что пока никому не пришло в голову прослушивать мои телефонные разговоры, и это меня несколько подбодрило.
— Так о чем вы спрашивали? — доброжелательно обратилась я к нему.
— Не улетела ли одна из ваших невесток вчера в Копенгаген? А если улетела, то которая из них? Обыкновенная?
— Если и улетела, то обыкновенная, но все равно бывшая. Бывшая жена моего старшего сына. Они сочетались только гражданским браком.
— И она носит вашу фамилию?
— Все мои невестки носят мою фамилию. За исключением той, что вышла замуж вторично.
— А адрес её вы знаете? Я удивилась:
— Ведь вы тоже его знаете. На улице Знанецкого.
— Да нет, той, что улетела в Копенгаген. Так я ему и сказала! Ишь чего захотел.
— Нет, не знаю. Она, видите ли, вечно переезжает, видимся же мы редко. Где она сейчас живёт, не знаю.
— А её последний известный вам адрес?
— Где-то на улице Фильтровой, но точно не помню. И зрительно тоже не помню, не найду.
— В таком случае последний вопрос; что вы делали вчера между пятнадцатью и девятнадцатью?
Своим вопросом он меня добил. Бросило в жар, затрепыхалось сердце. Я намеревалась тщательно скрыть от властей, что именно я делала вчера, ибо опасность могла подстерегать меня на каждом шагу, Если Миколай был убит именно в этот промежуток времени, опасность заключалась в том, что никакого алиби у меня не было. Тогда они наверняка примутся за меня засучив рукава и по минутам проверят все, что я делала. Возможно, меня могла бы реабилитировать поездка в аэропорт, но вот об этом-то я не имела права и словечка проронить. А если не говорить о поездке, плохо моё дело, у меня были все шансы прикончить Николая…
— В пятнадцать я находилась у приятельницы, — сказала я. — В шестнадцать возвращалась от неё домой, на такси, так что доехала быстро. А когда доехала, то обнаружила, что оставила у приятельницы портмоне со всеми моими документами, и меня чуть кондрашка не хватил… Вы записываете на магнитофон мои показания?
— Вынужден с прискорбием признаться — не записываю.
— А, ну тогда признаюсь. Между нами говоря, с глазу на глаз. А если надо будет официально давать показания — отопрусь!
— От чего именно?
— От того, что я поехала обратно к приятельнице автобусом и без билета. Зайцем! Потому как денег у меня не было.
— Как же вы расплатились с таксистом?
— В кошельке немного оставалось денег, как раз хватило заплатить за такси. Я ещё на всякий случай проверила, не оставила ли портмоне дома, хотя хорошо помнила, как вынимала его у приятельницы. И когда ехала к ней на автобусе, знала, что вряд ли застану её дома, она собиралась уехать за город, но ведь надежда умирает последней. А вдруг она раздумала уезжать? А вдруг уехала, да вернулась, может, что забыла? Увы, дома её не было. Вот я и жду, она должна вернуться сегодня вечером, а может, и вовсе завтра утром. Из вашего вопроса я делаю вывод, что пана Торовского убили вчера между пятнадцатью и девятнадцатью, правильно? Ну так вот, это не я! Может, вам удастся как-то меня исключить из числа подозреваемых, просто мне жалко вашего времени… Очень повредит следствию, если вы мне назовёте точное время убийства?
— Думаю, что теперь не очень повредит, — со вздохом ответил подпоручик. — Врач считает, что он был убит между шестнадцатью и шестнадцатью тридцатью.
Так. В такси я села в полчетвёртого, особых пробок по дороге не было, до четырех я уже успела доехать…
— Если очень постараться, могла и успеть, — с горечью призналась я. — Ничего не поделаешь, меня можно подозревать, примите мои искренние соболезнования.
— А из каких побуждений вы могли его убить? — заинтересовался подпоручик.
— Понятия не имею. Я уже много лет его не видела и вообще не имела с ним никакого дела, так что трудно объяснить… Может, вы найдёте какой-нибудь мотив?
Подпоручику явно не хотелось придумывать для меня мотив. Он ушёл, и я видела в окно, как он стоял на противоположной стороне улицы и рассматривал магазины. Возможно, хотел найти свидетелей моего возвращения домой вчера. К счастью, магазины были уже закрыты, и никто не мог сказать полиции, что, вернувшись на такси, я вскоре вышла вновь из дому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
— Можете спокойно говорить все, что о нем думаете, он никогда и никому уже не сможет отомстить.
— Матерь Божия, так он… Он мёртв? Подпоручик не выдал служебной тайны и лишь молча смотрел на меня, причём в его взгляде решительно ничего не отразилось — ни подтверждение, ни отрицание, дескать, сама понимай как знаешь.
Несколько заторможенная предыдущими событиями, моя способность соображать энергично стряхнула с себя ненужный балласт и стремительно принялась за дело. Если Николай мёртв… Если… Езус-Мария, что с моей невесткой?
Сейчас я не очень даже старалась скрыть от полицейского охватившее меня волнение. Я имела право быть потрясённой при известии о смерти знакомого. Если бы последний погиб естественной смертью, вряд ли бы меня посетил представитель власти. Значит, Миколай убит.
— Миколай убит? Когда? Да скажите же хоть что-нибудь!
— Немного погодя.
— Так, понятно… Господи Боже мой… Никак не удавалось логично осмыслить услышанное, я молчала, а в подпоручика явно вселялась надежда.
— Так вы что-то знаете о смерти пана Торовского? Вы кого-то подозреваете? Так я ему и сказала, разбежался…
— Человек сто, — пробурчала я, все ещё пытаясь упорядочить хаос в голове. — Он умел вызывать ненависть людей и делал это уже с четверть века, не меньше. А кроме того, я не знаю, кто был его последней пассией, кого из любовниц он бросил последней и какой характер у этой бабы… А что, это её сумка?
Хотя полицейский и на этот раз не ответил, взгляда на него было достаточно, чтобы окончательно убедиться — её, Тут я словно наяву увидела свою невестку в автобусе с огромной торбой Миколая и без собственной сумки. Точно, у неё была только огромная пластиковая сумка, а своей сумки не было! Свой паспорт она вынула из кармана куртки.
— Не думаю! — вслух ответила я не столько представителю власти, сколько убеждая себя. — Женщина Миколая не ходила бы с оторванным ремнём, он жуткий педант, такого он бы не позволил. Минутку… Ладно, раз он мёртв, скажу все, так и быть. Так что вас интересует?
Подпоручика интересовало абсолютно все. Я призналась, что познакомилась с Миколаем более двадцати лет назад, когда была ещё довольно молода, он мне даже нравился, но поскольку имел глупость раскрыть передо мной некоторые черты своего характера, то скоро разонравился. Раскусила я его довольно быстро, для этого вполне хватило очень короткого периода близости с ним. Поняла, в чем он притворялся и каким был на самом деле.
Подпоручика особенно интересовали отношения Миколая с женщинами. Тут я могла сказать всю правду: от баб отбою не было, он благосклонно принимал их ухаживания, но сам оставался холоден, хотя притворялся, что влюблён. Когда очередная дура влюблялась в него до потери сознания, он кончал притворяться и беззастенчиво использовал очередную жертву в своих целях. «Должна же и от бабы быть какая-то польза», — цинично заявлял этот негодяй. Одна стояла для него в очередях, другая носилась по всему городу в поисках какого-нибудь дефицита, третья собирала нужные повелителю сведения, четвёртая выращивала для любимого экологически чистые овощи, пятая умоляла принять в дар ценные вещи и т. д.
— Их и в самом деле было так много? — не поверил подпоручик.
— Ив самом деле. Во всяком случае, в те давние времена. А как в последнее время — не знаю.
— А фамилии их знаете? Этих поклонниц пана Миколая?
— Нет. Помню только, что одна из них называлась Казей, но кто она такая и что именно делала для пана Торовского — не помню, Мне очень жаль, но о теперешнем пане Торовском мне нечего вам сказать.
— Тогда разрешите третий вопрос: сколько у вас невесток?
— Три обычные и одна костельная, — был ответ.
— Как это? — удивился подпоручик.
— Да очень просто. Мой средний сын два раза женился, причём первый брак был и костельный, и гражданский, а развод только гражданский. А его костельная жена так нам всем пришлась по душе, что я до сих пор называю её невесткой, а её второго мужа считаю чем-то вроде зятя.
— Это не она, случайно, проживает на улице Знанецкого?
— Она.
— Понятно. Мне хотелось бы встретиться со всеми вашими невестками. Где их найти?
В глубине души я невольно посочувствовала этому молодому, симпатичному офицеру полиции — до сих пор были только цветочки, а вот сейчас ягодки начнутся! Не представляет, бедняга, какие сложности ему предстоят.
— Да в разных местах, — доброжелательно информировала я. — Одну в Канаде, вторую в Африке, третью в Варшаве, а четвёртую… Четвёртую где же? Понятия не имею.
— А которая из них костельная? Варшавская? Я подтвердила — именно варшавская. Подпоручик глубоко задумался. По всей вероятности, пытался осмыслить моё семейное положение. Может, стоит ему помочь? Ведь все равно установит, что самый младший мой сын пока не был женат. Нет, не стоит. Меня потрясла смерть Миколая, и я имею полное право в волнении малость запутаться в своих семейных обстоятельствах. Чем позже полиция их распутает, тем лучше.
— Выходит, кроме этой единственной, ни одной из ваших невесток вчера в Варшаве не было? — неожиданно спросил подпоручик. Надо же, как логично мыслит!
Кошмар! Такие неудобные вопросы задаёт… Неглупый молодой человек, надо лгать с умом. Когда могли убить этого проклятого Миколая, чтоб ему… Если вчера, у меня не будет алиби, похоже, как и у этой идиотки Иоанны. Ну, моих-то отпечатков пальцев у него не найдут, это точно, а вот на сумке могут и оказаться, ведь обнаружить машину Иоанны не очень сложно, холера, надо увести машину со стоянки и где-нибудь запрятать… Нет, придётся опять врать, в конце концов, имею я право быть склеротичкой? В моем возрасте… И вообще не помнить, что я вчера делала.
Я уже открыла рот, чтобы начать врать напропалую, но меня спас телефонный звонок. Какой-то вежливый голос поинтересовался, нет ли у меня в данный момент подпоручика Вербеля.
— Это вас.
Подпоручик взял трубку, послушал, что ему сказали, что-то буркнул в ответ, положил трубку и помолчал, глядя в окно. Потом со вздохом поинтересовался:
— Случайно не улетела ли вчера одна из ваших невесток на самолёте в Копенгаген?
И опять телефонный звонок спас меня от необходимости отвечать. Я подняла трубку. Езус-Мария, моя невестка!
— Послушай, положение осложнилось… — начала она, убедившись, что я у телефона.
— Нет, — ледяным голосом произнесла я. — Никакой пани Мациашек я не знаю. Ошибка. — И положила трубку.
Подпоручик терпеливо повторил свой неприятный вопрос. Чувствуя, что после звонка Иоанны я лишаюсь последней способности хоть что-то соображать, я пролепетала, тупо глядя на него:
— Не знаю. Возможно. Я же сказала вам — понятия не имею, где она может находиться.
— А которая из ваших невесток? Обыкновенная или костельная?
Телефон зазвонил снова. Эх, правду говорят, стрессы очень сокращают человеку жизнь! Я подняла трубку.
— Пани Хмелевская? — поинтересовался знакомый мужской голос.
— Да.
— Так какого черта валяешь дурака? Что там у тебя случилось?
— Исключено! — решительно прервала я разговор. — Во всяком случае, не сейчас.
— У тебя кто-то есть?
— Вот именно, Я очень занята и никаких заказов пока не принимаю. Мне очень жаль.
— Спятить можно! — радостно ответил Павел, которого я уже не слышала сто лет, и положил трубку.
— Вы совершенно правы, — сказала я уже неизвестно кому и тоже положила трубку.
По лицу подпоручика я поняла, что пока никому не пришло в голову прослушивать мои телефонные разговоры, и это меня несколько подбодрило.
— Так о чем вы спрашивали? — доброжелательно обратилась я к нему.
— Не улетела ли одна из ваших невесток вчера в Копенгаген? А если улетела, то которая из них? Обыкновенная?
— Если и улетела, то обыкновенная, но все равно бывшая. Бывшая жена моего старшего сына. Они сочетались только гражданским браком.
— И она носит вашу фамилию?
— Все мои невестки носят мою фамилию. За исключением той, что вышла замуж вторично.
— А адрес её вы знаете? Я удивилась:
— Ведь вы тоже его знаете. На улице Знанецкого.
— Да нет, той, что улетела в Копенгаген. Так я ему и сказала! Ишь чего захотел.
— Нет, не знаю. Она, видите ли, вечно переезжает, видимся же мы редко. Где она сейчас живёт, не знаю.
— А её последний известный вам адрес?
— Где-то на улице Фильтровой, но точно не помню. И зрительно тоже не помню, не найду.
— В таком случае последний вопрос; что вы делали вчера между пятнадцатью и девятнадцатью?
Своим вопросом он меня добил. Бросило в жар, затрепыхалось сердце. Я намеревалась тщательно скрыть от властей, что именно я делала вчера, ибо опасность могла подстерегать меня на каждом шагу, Если Миколай был убит именно в этот промежуток времени, опасность заключалась в том, что никакого алиби у меня не было. Тогда они наверняка примутся за меня засучив рукава и по минутам проверят все, что я делала. Возможно, меня могла бы реабилитировать поездка в аэропорт, но вот об этом-то я не имела права и словечка проронить. А если не говорить о поездке, плохо моё дело, у меня были все шансы прикончить Николая…
— В пятнадцать я находилась у приятельницы, — сказала я. — В шестнадцать возвращалась от неё домой, на такси, так что доехала быстро. А когда доехала, то обнаружила, что оставила у приятельницы портмоне со всеми моими документами, и меня чуть кондрашка не хватил… Вы записываете на магнитофон мои показания?
— Вынужден с прискорбием признаться — не записываю.
— А, ну тогда признаюсь. Между нами говоря, с глазу на глаз. А если надо будет официально давать показания — отопрусь!
— От чего именно?
— От того, что я поехала обратно к приятельнице автобусом и без билета. Зайцем! Потому как денег у меня не было.
— Как же вы расплатились с таксистом?
— В кошельке немного оставалось денег, как раз хватило заплатить за такси. Я ещё на всякий случай проверила, не оставила ли портмоне дома, хотя хорошо помнила, как вынимала его у приятельницы. И когда ехала к ней на автобусе, знала, что вряд ли застану её дома, она собиралась уехать за город, но ведь надежда умирает последней. А вдруг она раздумала уезжать? А вдруг уехала, да вернулась, может, что забыла? Увы, дома её не было. Вот я и жду, она должна вернуться сегодня вечером, а может, и вовсе завтра утром. Из вашего вопроса я делаю вывод, что пана Торовского убили вчера между пятнадцатью и девятнадцатью, правильно? Ну так вот, это не я! Может, вам удастся как-то меня исключить из числа подозреваемых, просто мне жалко вашего времени… Очень повредит следствию, если вы мне назовёте точное время убийства?
— Думаю, что теперь не очень повредит, — со вздохом ответил подпоручик. — Врач считает, что он был убит между шестнадцатью и шестнадцатью тридцатью.
Так. В такси я села в полчетвёртого, особых пробок по дороге не было, до четырех я уже успела доехать…
— Если очень постараться, могла и успеть, — с горечью призналась я. — Ничего не поделаешь, меня можно подозревать, примите мои искренние соболезнования.
— А из каких побуждений вы могли его убить? — заинтересовался подпоручик.
— Понятия не имею. Я уже много лет его не видела и вообще не имела с ним никакого дела, так что трудно объяснить… Может, вы найдёте какой-нибудь мотив?
Подпоручику явно не хотелось придумывать для меня мотив. Он ушёл, и я видела в окно, как он стоял на противоположной стороне улицы и рассматривал магазины. Возможно, хотел найти свидетелей моего возвращения домой вчера. К счастью, магазины были уже закрыты, и никто не мог сказать полиции, что, вернувшись на такси, я вскоре вышла вновь из дому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45