Если выяснится, что это она его убила… У нас с Данией подписано Соглашение о выдаче преступников, но только чуть… А мне очень хотелось бы получить то, что она унесла. Ведь вы, пани Иоанна, из Польши? Не знаю, как остальные присутствующие, но думаю, вам-то не безразлично, будет ли это г… ох, простите, будут ли и дальше наводнять Польшу эти фальшивки. Пусть бы пани Хмелевская показала мне, что там, в сумке, пусть бы сообщила то, что ей известно, а там и сбежала куда пожелает — на Северный полюс, в Австралию, что за чушь я порю, Фрелькович меня убьёт… Но мне кажется, что все-таки убила не она, она только что-то знает… А это действительно не вы?
— Матерь Божия! — с ужасом произнесла Иоанна Хмелевская. — Кайтек, подай мою сумку, вон там висит… Пожалуйста, вот мой паспорт, теперь он у меня есть, вот дата рождения. Ну сами подумайте, могу ли я быть женщиной моложе меня на целых одиннадцать лет?
— А почему ваша невестка моложе вас всего на одиннадцать лет? — высказал претензию подпоручик.
Алиция Хансен и молодой человек, которого обе присутствующие дамы называли запросто Кайтеком, откровенно развлекались, наблюдая сцену между представителем польской полиции и Иоанной Хмелевской. Той было не до развлечений, Вздохнув, она велела Янеку Яжембскому слушать внимательно, иначе трудно разобраться в ситуации. Яжембский постарался сосредоточиться, Хмелевская принялась объяснять:
— Иоанна была старше моего сына, а я его родила, когда мне было семнадцать лет, так что мне было тридцать шесть, а ему всего девятнадцать, когда он упёрся, что женится на ней. К тому времени она уже успела развестись и у неё было двое детей, так что у меня не вызывало восторга решение сына жениться, но я познакомилась с Иоанной и перестала протестовать. Мы посовещались и решили: ладно, пусть сейчас поженятся, а когда он поумнеет — разведётся. Он себе даже не отдавал отчёта в том, что моложе её на шесть лет. Ну и дальше события развивались по плану. Через два года они разошлись. Так что, молодой человек, если вы хорошенько все сложите и вычтете, у вас и получится разница между нами в одиннадцать лет, а у нас в семье все женщины рано выходили замуж. И очень молодо выглядели.
— В том-то и дело, — продолжал упорствовать в своих претензиях подпоручик. — Поэтому мне трудно понять, которая из вас кто. Вы вот, например, больше похожи на неё, чем на себя.
— Просто здесь плохое освещение, — невинно заметила хозяйка дома, а Кайтек опять весело захохотал.
Иоанна Хмелевская опять вздохнула и возразила:
— Нет, она красивее меня. А кроме того, вот тут сидят двое совершеннолетних… Надеюсь, вы трезвые? Вот они могут вам подтвердить, что я — это я. А её нет.
— Но она ведь прилетела в Копенгаген?
— Правильно, прилетела. Но только промелькнула в аэропорту. Кайтусь её встречал, может подтвердить, и куда-то скрылась. Куда-не знаю. Вещей Миколая у неё с собой не было, это точно, Если она что-то и вынесла из квартиры Миколая Торовского, то оставила это в Польше.
— А где? — отчаянно крикнул подпоручик. — Ведь сумка была при ней на Центральном вокзале в Варшаве, с вокзала она прямиком поехала в аэропорт, мы все проверили по минутам, по дороге у неё просто не было времени никуда заскочить! Где она могла оставить сумку? И почему вы думаете, что оставила?
— Кайтек встречал её у трапа самолёта, никакой сумки у Иоанны при себе не было, только его чемоданы. Может, в автобусе, по дороге в аэропорт, в Варшаве ещё, встретила кого-то и отдала сумку?
— А где эта Иоанна Хмелевская вообще живёт? Где её дети?
— Ну наконец-то умный вопрос. Её дети живут в семье её первого мужа, воспитывает их её первая свекровь. Муж, ботаник по образованию, работает сейчас лесничим, мамочка ведёт его хозяйство, дети воспитываются на лоне природы. Не знаю, может, он опять женился, но ведь лоно-то все равно осталось? В Нижней Силезии. Точного адреса я не знаю, хотя раз была там.
Яжембский глотнул ещё коньяку, и это положительно сказалось на его способностях соображать. Кажется, он наконец усёк, с какой из двух Иоанн Хмелевских имеет честь общаться, хотя сомнения ещё остались. Ведь вот и подпоручик Вербель сомневался, что их две штуки. Правда, улетевшая в Данию Хмелевская предъявила в аэропорту паспорт под другим номером. Отпечатки пальцев в квартире покойника оставлены только одной из них, но вот вопрос — которой?
Подпоручик хищно уставился на пальцы присутствующей, да вовремя вспомнил, что у него нет при себе материала для сравнения. Нет, что-то тут не то…
— Вы должны мне помочь, — твёрдо обратился он к той из Хмелевских, что находилась в его распоряжении. — Ведь сами обещали. Подумайте и скажите, где, по вашему мнению, может находиться вторая Иоанна Хмелевская? Я должен знать, что именно собирался мне сообщить Миколай Торовский. Вы просто обязаны мне помочь! Подумайте о нашей несчастной родине!
— Был в своё время некий Доминик, — вдруг ни с того ни с сего заявила Алиция Хансен. — Фамилии не помню, только имя. Совсем сопляк. Лет тридцать назад это было, сейчас ему около пятидесяти. И тогда этот сопляк Доминик уговаривал меня нарисовать ему банкнот…
Все присутствующие с интересом повернулись к хозяйке дома.
— Какой банкнот? — спросил Кайтусь.
— И что? — спросила Хмелевская. Один поручик Яжембский ни о чем не спросил, но лишь потому, что от волнения опять лишился способности говорить. Дело в том, что имя Доминик не было для него незнакомым.
— Банкноту в сто долларов, — ответила Кайтусю Алиция Хансен. — В увеличенном виде. Я тогда занималась графикой, у меня неплохо получалось. И ничего, — ответила она на вопрос Хмелевской. — Взяла и нарисовала, просто из любопытства. Хотелось знать, получится или нет. Но ему я не сказала, что нарисовала, потом рисунок где-то затерялся. Не скажу, что вышло прекрасно, под лупой можно было заметить расхождения с оригиналом, да и докончить не хватило терпения, четвёртая часть купюры так и осталась недописанной. Просто я подумала — чем сейчас этот Доминик занимается? Очень он, по-моему, подходит к вашему делу.
— А чем он занимался тогда?
— Ничем не занимался, учился. Где? Точно не помню, вроде бы экономику изучал. Если не ошибаюсь, его партийный папочка занимал тогда какую-то важную должность.
— Интересно, — сдавленным голосом произнёс подпоручик. — И больше вы ничего не можете о нем припомнить?
— Блондин, теперь, наверное, лысый. Метр семьдесят. Тогда был тощий. Ага, вспомнила! У них был дом в Виланове. И он говорил, что этот дом достанется ему, дед и бабушка ему отписали. Он ещё собирался его перестроить. Как-то раз затащил меня туда, он многих с нашего архитектурного затаскивал к себе, все надеялся, может, задарма сделают ему проект переделанного дома. Он ещё важно так называл-»генеральный ремонт». Скупердяй был страшный, это я запомнила. А дом его отличался одной такой характерной деталью, да вот я вам сейчас изображу…
И Алиция Хансен опытной рукой архитектора набросала на бумаге рисунок одноэтажного домика, на крыше которого возвышалась очень странная архитектурная деталь — не то голубятня, не то башенка.
— Сделано это было из кирпича, — рассказывала Алиция, в то время как её карандаш бодро летал по рисунку. — Такое впечатление, что кто-то построил себе башенку, а потом прицепил к ней халупу. Кажется, прадедушка Доминика выкинул такую штуку, хотя Доминик и отрицал, что у него вообще мог быть прадедушка, тогда к предкам относились негативно…
— Так ведь это был предок из крестьян, раз халупу соорудил, — заметила Хмелевская.
— Поэтому он и позволял себе иногда ссылаться на этого предка. Ведь башня с крестьянским происхождением не очень-то состыковывалась, вот он то признавался в наличии прадедушки, то горячо отрицал сам факт его существования. А сам Доминик, похоже, очень к башенке привязался, просил, чтобы в проекте «генерального ремонта» она обязательно фигурировала. Смешная такая, всего одна комнатка в ней помещалась, а обогревалась она трубой от печки с первого этажа. Башенку я хорошо запомнила, а вот Доминика не опознаю. А зачем я вам это рисую?
— Тебе лучше знать. Наверно, в качестве комментария к Доминику.
— Очень ценный комментарий, — похвалил хозяйку дома подпоручик Яжембский, обретя наконец голос. — А фамилии не помните?
— Нет, только имя. А что?
— Вот вы вспомнили о высокопоставленном папочке, не исключено, что в афёру замешано какое-то важное лицо, шишка из бывших или настоящих. Для нас также очень важно знать, с чего все начиналось, поэтому ваша информация о Доминике чрезвычайно, чрезвычайно интересна.
Окрылённая похвалой Алиция вспомнила ещё кое-что.
— А дом находился вот тут, как подъезжаешь к Виланову…
И она набросала карандашом общий план Виланова, обозначив, как пройти к дому. Подпоручик подумал, что за тридцать лет там многое изменилось, Виланов давно стал районом Варшавы, но не захотел разочаровывать хозяйку дома, которая осталась патриоткой Польши, несмотря на своё многолетнее проживание в Дании. Взяв оба карандашных наброска, он тщательное сложил их в блокнот и спрятал во внутренний карман пиджака, предварительно поинтересовавшись у Алиции, не возражает ли она, если он приобщит их к делу о фальшивомонетчиках.
— Не возражаю, — ответила Алиция Хансен. — Не любила я этого Доминика.
Похлопав себя по карману и уверившись, что ценные наброски в безопасности, подпоручик Яжембский встал, намереваясь немедленно возвращаться в Варшаву и действовать, пользуясь новыми данными. Нет, никто не скажет, что его служебная командировка оказалась бесполезной!
— А что касается помощи для нашей несчастной родины, — произнёс вдруг Кайтек, — то, может быть, стоит сказать… Скажу, вы как думаете? — спросил он женщин.
Те лишь молча посмотрели на него. Подпоручик почувствовал, как в воздухе повисло напряжение. Боясь неловким словом нарушить хлипкое равновесие, подпоручик молчал. Не получив разрешения, Кайтек решился говорить на свой страх и риск.
— Поскольку вы ведёте расследование, стоит, наверное, сказать вам об одной странной вещи, которая тут произошла, — вдруг это для вас окажется важным. Видите ли, я сюда привёз свои картины на выставку живописи и графики. По окончании выставкк её экспонаты распродавались желающим. Устроили аукцион и стали продавать. И представляете, все мои вещи до одной были раскуплены! Никто такого не ожидал, а уж я меньше всех. Нет, не хочу сказать, что мои произведения — совершённая дрянь, но и шедеврами их не назовёшь, а тут вдруг участники торгов как с ума посходили, Скупил, кажется, их все один, но торговались трое, отчаянно торговались, с пеной у рта! Вы бы видели, как старались переплюнуть один другого! Я, честно признаюсь, просто обалдел. Мы как раз перед вашим приходом обмывали эту неожиданную удачу.
От такой информации подпоручик тоже малость обалдел, не зная, что о ней и подумать. И какая связь с его делом? Напряжение в комнате вроде бы слегка понизилось, но подпоручик чувствовал, что ему сказали не все, явно скрывая от него ещё какую-то существенную деталь, иначе никак не связать сюрпризы датского аукциона с польским делом о фальшивомонетчиках и второй Хмелевской…
— Может, просто ваши картины оказались хорошими сами по себе и ничего странного в этом нет? — неуверенно предположил подпоручик и по сгустившемуся напряжению понял — промазал. Не надо было, дураку этакому, вообще выскакивать со своими предположениями. Сидел бы, помалкивал, авось хозяева сами бы и проговорились.
— Возможно, вы и правы, — светским тоном сухо ответила хозяйка дома. — Их отличала выразительная цветовая гамма. А ты, Кайтусь, не морочь пану полицейскому голову ненужными глупостями, не напрашивайся на комплименты.
— Да нет, я ведь и сам удивляюсь, — упорствовал Кайтусь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45