- Глаза плавятся? - обращаясь к себе, переспросила Фердуева и
улыбнулась неведомо чему. Почуваев почесал кабаний затылок, вроде как
застеснялся непонимания.
Фердуева несколько раз распахнула дверь в парную и запахнула.
- Открывается внутрь? В парную?
- Так точно. - Рапортовал Почуваев, привыкший на простые вопросы
давать короткие, рубленные ответы.
- А положено наружу? - Фердуева в курсе, что к чему.
- Положено, точно. - Почуваев никак не мог вычислить, чем завершится
объяснение про злополучную дверь. Бывало, Фердуева начинала вовсе с
невинного, ты мелешь в ответ чепуховое, не подозревая подвоха и тут-то она
тебе и вмажет до дрожи в мослах.
Прошли к квадратному бассейну. Хозяйка присела на корточки, разведя
колени в стороны. Почуваев закатил глаза к потолку, подальше от лиха, рука
Фердуевой рыбкой скользнула в воду и тут же отпрянула.
- Ледяная, Михаил Мефодич?
- А як жеж! - отставник решил, что его хвалят. - Чтоб кровь, Нина
Пантелеевна, взыграла, чтоб забила по сосудам, смывая вздорное, бляшки там
всякие-разные, чтоб мозги просветлели, омытые свежими соками. Суть дела в
перепаде температур, ежели, конечно, сердчишко позволяет, без привычки
жутковато, а закалку имеешь, лучшей встряски для организма не выдумать,
главное, все натуральное, без химии, без тока, ультразвука и прочих
излучений... чреватых... тут жар и холод, вечные спутники человека. - В
Почуваеве просыпался философ. Фердуева не перебивала, пусть треплется,
может в запале ляпнет чего лишнего, такое случалось, не вредно дать
выговориться, не перебивать, если человечка понесло.
Почуваев долго тарахтел, но ничего важного или напоминающего кончик
нитки из клубка - потяни и распутаешь весь моток - не выплыло. Терпение
Фердуевой истощилось, прервала:
- А банька вся целиком круто потянула?
Эм Эм поперхнулся. Ну, вот! Он про вечное, по здоровье, про жизнь,
можно сказать, и смерть, а тут деньги, маета, подноготная грязь... зря,
зря хозяйка испоганила миг всечеловеческой близости. Прибыток, ясное дело,
получали неправедным путем, иначе сдохнешь псом подзаборным, что там
банька, еловый гроб не справишь на собственную кончину. Тут Почуваев, не
подавая вида, повеселел: смерть свою полностью обговорил с женой, и
ритуал, и все мелочи, и деньги расписал под каждый послесмертный шаг,
начиная с отпевания в церкви до надгробного памятника. Отпевание
приворожило Почуваева недавно, вдруг сразу решил: черт его знает с
загробной жизнью, а если не брешут, лучше откупить царствие небесное за
деньги, хоть и не товар, но и не пустая трата, вдруг одним отпеванием
спишутся все до единого почуваевские грешки? Бог милосерд, и Почуваеву
отпустит грехи, одним больше, одним меньше, грехов горы наворочены, а
почуваевскую песчинку может и не заметят при распределении мест в райских
кущах. Интересно, чтоб сказанула хозяйка, узнай про отпевание,
уготовленное себе отставником: высмеяла бы? Выспросила резоны? Пропустила
мимо ушей? Решила, что рехнулся на старости лет? Или возжелала бы и себе
такого же завершения жизненного пути?
К стоимости баньки Фердуева боле не возвращалась. Почуваев деликатно
смолчал, хоть и не слишком тонок, а уверился с годами, что козырять
деньгами, даже перед людьми, к тебе расположенными, доверяющими и даже
дающими эти деньги заработать, дело зряшнее.
Фердуева направилась к выходу, на пороге задержалась.
- Михал Мифодич, вы за мной дверь плотно притворите и слушайте,
крикну я с середины дорожки, услышите или нет?
- Зачем это? - изумился отставник.
- Игра такая. - Фердуева запахнула шубу. - Кричалки! Один кричит,
другой не слышит.
- В точности, как в жизни, - высказал всеобщность размышлений
отставник.
- В точности, - сверкнула зубами Фердуева и выпорхнула на улицу,
выпустив на двор клуб белого пара.
Почуваев смотрел в оконце на удаляющуюся фигуру, вот замерла посреди
дорожки, ворсинки шубы заблестели в лучах, вот рот открыла, парок поплыл,
наверное кричит, а ничего не слышно: засасывают звуки рыхлые снега и
прозрачные пустоты под высокими небесами. Ничего не слышно. Почуваев
вернулся к столу расставлять розетки для абрикосового варенья.

После председателя исполкома к Чорку заглянул Филипп Рыжий. Тоже
юркнул со двора. Чорк принял Филиппа вежливо, но без излишнего тепла. Не
любили друг-друга, но дела делали, тут не до симпатий. Чорк усадил
Филиппа, сразу налил полстакана водки, никаких разносолов не предложил,
знал, что Филипп любит пить по-простому; как ни росло благосостояние
правоохранителя, а лучше газетного листа с порезанной колбасой - вареной,
только что с комбината, не сыщешь.
Филипп уже проведал через своих слухачей да нюхачей, что на его
территории назревает конфликт. Не любил беспорядков в подведомственных ему
домах и кварталах.
- Бойни не потерплю, - опрокинув стакан, крякнул Филипп. - Тишину
беречь надо. Тишина наш оплот. Нашумим лишнего, нагонят проверок, ревизий,
обследований. Кому выгодно?
- Никому, - сумеречно согласился Чорк.
- Давай все выкладывай, без утайки. - Филипп повторно налил в стакан
из графина синего стекла. Все, конечно не расскажет, не мальчик, но что ни
шепнет - все благо, если приплюсовать к сведениям, уже имеющимся, глянь
картина и прояснится.
Чорк, сообразно собственным многолетним представлениям о доверии,
поведал о назревающей схватке между Фердуевой и северянами.
- Фердуеву не отдам, - не слишком уверенно заявил Филипп, и Чорк
увидел, что руководит Филиппом не ярость, а только что выпитая водка.
Филипп еще посидел с полчаса. Поговорили о всяком-разном, о делах в
районе, о новых точках, о не охваченных услугами Филиппа стратегах,
ринувшихся в обогащение.
- Без зонтика далеко не уплывут, - утешил Чорк.
- Это точно. - Филипп достал корвалол, протянул Чорку, - накапай в
рюмашку.
- Прихватило? - не слишком огорчился Чорк.
- Типун тебе на язык, - рассмеялся Филипп, - чтоб не пахло!
Чорк знал, что главное не сказано. Филипп приехал торговаться. Дороже
всего стоило неучастие. Северянам Чорк заявил бы, что это он обеспечил
невмешательство властей.
Филипп вертел рюмку из-под корвалола. Защита Фердуевой его
обязанность, но не во вред же себе. Если ее решат того... он не допустит,
слишком жестокая мера, если же только проучить, то даже неплохо, чтоб еще
больше ценила прикрытие. Выходило, и Чорку, и Филиппу неучастие выгоднее
всего.
- Они что хотят? - решился Филипп.
Вот оно. Чорк придвинулся, заглянул в свинячьи глазенки.
- Да ничего, только пугают и все. Для острастки, может даже, чтоб кто
со стороны увидел, что ребята серьезные, может они хотят прижать Фердуеву
не из-за дележки, а чтоб поиграть мускулами и других остудить. Бывает же,
в назидание неверящим.
Теперь Филипп не волновался: Чорк за сказанное отвечал -
кровопускание Фердуевой не грозило, остальное - внутреннее дело дерущихся.
Рыжий решил подороже продать неучастие, денег вечно не хватало.
- Незадача, - прогнусавил правоохранитель, - вроде б в курсе я, что
готовится безобразие, а вроде б глаза закрываю...
- За всеми безобразиями разве уследишь? - подсказал Чорк и полез в
карман, на свет явился конверт. Невидимое содержимое конверта внушило
Филиппу покладистость.
- Оно, конечно, нечисти развелось тьма...
Однако конверт Чорк отложил в сторону, и Филипп погрустнел, но
напрасно, Чорк вынул бумажник, разломил и щедро, не считая, отсыпал
крупные купюры. Филипп упрятал деньги.
- А конверт? - со смехом поинтересовался рыжий, - для слабонервных
приготовлен?
Чорк спрятал конверт, вознамерился не отвечать - похоже обнаглел
гость, допрос учиняет - но, подумав, решил не обострять.
- С некоторыми экземплярами от вида живых бабок обморок приключается,
вроде как от шприца или собственной крови.
Филипп поднялся.
- А где мадам сейчас? Мои ребята объезжали дом, поднимались на
площадку, никого, в квартире пусто...
- Суббота... куда-то отъехала по надобностям. - Чорк начал тяготиться
присутствием гостя, - дама знойная, вдруг приспичило...
Филипп ухмыльнулся: знал бы Чорк о его амурах с Фердуевой, вот бы
изумился, а может и знает, собака! Может, кто из людей играет на две лузы?
Дело не мудренное. Филипп, не подавая вида, возмутился нелестной оценкой,
данной Фердуевой. Насосался бабок, все ему можно, лепит ярлыки
налево-направо.
- Значит, не знаешь где? - Филипп, загребая кривыми ножонками,
потрусил к двери.
- Значит не знаю. - Чорк вроде изумился, что старинный подельщик
подозревает друга в неискренности.
Уже в дверях Филипп подзастрял, уперев брюхо в косяк.
- Я вот сомневаюсь... - и оборвал фразу, уронив жирную верхнюю губу
на нижнюю, будто жаба глотнула муху.
Чорк в объяснении пускаться не стал. Рыжий - ценный кадр, что
говорить, но Чорка так просто не свернуть, он вроде свободно стоящей
телемачты на расчалках-распорках укрепленной и, если одну подрубить, две и
более, другие держать будут накрепко, а сразу все натяжные тросы
перерубить ох, как непросто! Да и кому оно нужно? Все прикормлены, машина
смазана, отлажена, а новую запускать - хлопотное дело, нелюбимое в
дремотном царстве.
На улице Филипп налетел на милицейского рядового - свежак, только
испеченный, еще и не видывал Рыжего в глаза. Филипп ухватил новичка за
пряжку и строго вопросил:
- Кто перед тобой, деревня?
Парень оторопел, но сразу смекнул, что лезть в бутылку глупо, люди
солидные, сразу видно: верховодят и цену себе знают.
Филипп приобнял солдатика, отец родной, да и только. Чорка спектакль
не раздражал, но лишнего времени на просмотр не было, кивнул Рыжему,
скрылся в глубине заведения. Филипп зашагал к зданию исполкома пешком,
хозяйски поглядывая по сторонам. Суббота, а он на службе, работает, а вот
Дурасников, сукин кот, умотал куда-то, а в магазинах шаром покати, народ
кучкуется у пустых прилавков, отсутствие жратвы возмещает ожесточенными
перепалками с продавцами-ворюгами, на днях проверяли, из двух сотен только
трое не обвешивали, то ли по глупости, то ли из лени, и так текло щедро со
всех сторон.
После ухода Рыжего Чорк отзвонил в Бабушкино. Его поняли сразу - путь
открыт. Со спецмашиной Чорк северянам, так и быть, поможет. Фердуева
ерепенилась, а зря... неужто невдомек, что Чорк поглавнее будет,
сторожевой навар не слабый, что говорить, дело жирное, и все же Фердуева
проявила неосмотрительность, надо за версту чуять, у кого кулак тяжелее и
кость шире.
Все отладилось: разрозненные, непосвященному кажущиеся странными
действия Чорка через краткое время прорастут деньгами и расширением
влияния, а расширение - залог выживания, кто не расширяется, гибнет.
Настроение, с утра неважное, улучшилось. Полез в карман за лоскутом
замши, принялся любовно протирать витраж входной двери.

На террасе у Почуваева наступало лихое время, поднабрались изрядно.
Наташка Дрын лезла к Пачкуну. Приманка, раскрасневшаяся от выпитого,
елозила по коленям Дурасникова. Зампред набычился, мял девку без слов,
скорее всего причиняя боль. Шурф утратил красноречие и мастерски
матерился. Васька Помреж скакал вокруг стола, щелкая лошадиной челюстью,
поцеловывая меж перебежками, то Светку, то Наташку, то единственно
непьяную Акулетту, почтительно обходя Фердуеву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54