Входите, пожалуйста.
Я вошел и сел на предложенный мне стул. Она села на кушетку, сбоку и в нескольких футах от меня. Я взглянул на нее и опустил глаза; честно говоря, я не знал, что сказать. Не можете же вы так прямо выпалить в лицо женщине, что ее муж убит, что он мертв.
Она сказала сама:
— Что-то случилось? Что-то случилось, да? — В ее тоне уже чувствовалась паника.
— Да, — сказал я. — Я сожалею. Несчастный случай.
С минуту она сидела совсем тихо, смотря на меня в упор, потом ее губы дрогнули и мышцы на шее напряглись.
— С Томми, да? — произнесла она сдавленным голосом. — С Томми, да? Да? — Она говорила хриплым шепотом, сквозь зубы.
Я молча кивнул, как будто у меня отнялся язык.
— Насколько серьезно... — начала она и вдруг замолкла и посмотрела на меня. Она посмотрела на меня, а я глотал судорожно и облизывал пересохшие губы. Казалось, понимание медленно проступает в ее взгляде, и вдруг, по какой-то способности интуитивного постижения, свойственного иногда женщинам, она уже все знала.
Она сказала вдруг:
— Он умер. Томми умер. Томми умер... — Она повторяла это снова и снова, и с ее лица уходило всякое выражение, глаза перестали видеть. Потом мышцы на шее расслабились и голова повисла, как будто она потеряла над нею всякий контроль. Я встал и подошел к кушетке, думая, что она лишится чувств, но она подняла голову и, сжав руки, уставилась в стену невидящими глазами, из которых по застывшему, как маска, лицу катились слезы. Я сел рядом с ней, бормоча беспомощные слова сочувствия, которых она не слышала.
Она сидела так, не двигаясь, долгие минуты. Потом она содрогнулась, вздохнула и сказала ровным, монотонным голосом:
— Я справлюсь, мистер Скотт. Спасибо, что посидели со мной. Думаю, мне лучше остаться одной с маленьким Томми, с нашим беби.
Я сказал ей, где меня найти, если понадобится моя помощь, и вышел.
Они схватили меня в холле.
Они не стали ждать, пока я выйду на улицу, где я смог бы броситься бежать, — если бы захотел бежать, — они действовали точно и наверняка. Профессионально, эффективно. Как только за мной закрылась дверь, я обнаружил первого из бандитов: он прислонился к стене слева от меня, держа руки глубоко в карманах куртки. Почти в этот же момент второй парень, которого я мог видеть лишь уголком глаза, уткнул мне в ребра дуло пистолета.
Скрипучим голосом он сказал:
— Держи язык за зубами, Скотт, — и ловко обшарил меня левой рукой. Он сказал с удивлением: — На нем ничего нет. Представляешь? Красавчик чист, как стеклышко.
Парень у стены дернул головой в сторону лестницы и выпрямился, все так же держа руки в карманах. Он был массивный, с дряблым, вызывающим почти омерзение, огромным телом человека с недоразвитым мозгом, а глаза его выглядели крошечными красными щелочками на бледном, как тесто, лице. Мне невольно вспомнилась шевелящаяся груда червей, которую я однажды видел и наверху которой извивался один более крупный и жирный, как король над всеми остальными.
Я отвернулся от него и посмотрел на второго бандита. Ни того, ни другого я никогда прежде не встречал. Этот второй, справа от меня, был невысок ростом — его лысая голова доходила мне до носа, — но имел длинный и крупный торс гораздо более высокого человека. Все дело было в его ногах — хилых и кривых, — которые делали его низкорослым, приземистым и уродливым на вид. Глаза его были широко расставлены, а крупный нос торчал крючком над толстыми красными губами.
— Ты! — сказал я. — Убийца, сукин сын.
Глаза его сузились, и он замахнулся, собираясь ударить меня рукояткой пистолета по лицу.
— Джаг! — Это слово вырвалось из глотки первого бандита с удивительной быстротой и прозвучало властно и авторитетно.
Лицо коротконогого сморщилось, он опустил руку с пистолетом и целеустремленно, сосредоточенно плюнул мне в лицо. Плевок угодил мне в подбородок и отскочил на мою рубашку.
Я вытер рукой подбородок и сказал:
— Ты, убийца, сукин сын!
Он посмотрел мне прямо в глаза, и лицо его немного разгладилось. Он сказал своим скрипучим голосом:
— Ох, братец. Ох, братец, — и улыбнулся так, будто правая половина его рта парализована. Он ткнул меня пистолетом в бок с такой силой, что я невольно зарычал. — Шевелись, — сказал он.
Я повернулся и пошел через холл. Толстый пропустил нас вперед и последовал за нами на расстоянии двух-трех ярдов. Бандит по имени Джаг сунул пистолет в карман и сказал:
— Спокойно, братец. Главное, спокойно.
Все произошло быстро и без шума. Никто нас не слышал, никто не видел. Мы спустились с лестницы, и коротконогий пробормотал:
— Попрощайтесь с дежурным у стола.
Я кивнул дежурному клерку, сказав «добрый вечер», мы вышли из отеля и повернули налево. Ярдов за десять впереди я увидел поблескивающий кузов моего автомобиля, а немного дальше — длинную черную машину. Эта черная машина, вероятно, принадлежала бандитам.
Внутри у меня все кипело. Гнев заливал мой мозг, как красная волна. При том, что я чувствовал, я мог бы, казалось, взять их обоих, даже если бы они выпустили в меня шесть пуль, но мне нужен был мой кольт, который я оставил в машине. Я не знал, намерены ли бандиты бросить кадиллак здесь или увести его с собой.
Мы поравнялись с кадиллаком, и я быстро шагнул к нему, потом остановился и зашагал было дальше, как будто передумав.
Джаг схватил меня за руку и ввинтил пистолет мне в спину.
— Куда, красавчик? Что это ты стараешься сотворить? Толстый подошел к нам сзади и спросил:
— Что за игра, Скотт? Хотите оставить здесь свою машину?
Они шепотом посовещались у меня за спиной. Я не расслышал ни слова, но коротконогий потянул меня к кадиллаку и сказал:
— Влезай, братец. Держи руки вверх и садись за руль.
Я забрался в машину, держа обе руки перед собой, уселся на свой кольт и подвинулся к рулевому колесу. Кольт подвинулся вместе со мной.
— Обе руки на баранку, братец. Двадцать миль в час. Поезжайте обратно на Уилширский бульвар. Поедете быстрее — получите весь заряд. — Он вынул из кармана свой длинноствольный пистолет и прицелился мне в живот.
Я включил газ и пополз по Нортон-стрит к Уилширскому бульвару. Коротконогий рявкнул:
— Сворачивайте вправо! Теперь прямо, в сторону Беверли Хиллз. — Я свернул направо; черная машина — это был большой линкольн — висела у нас на хвосте.
Я сказал:
— Собираетесь отвезти меня на Першинг-сквер, куда вы послали Кел-ли? К тому памятнику Моцарта?
— Нет, вы поедете в другое место, братец. А вы не очень-то образованный! То не Моцарт, а Бетховен. — Он произнес это как «биит» — Биитховен.
Я знал, что спрашиваю его напрасно, но все-таки спросил:
— Который из вас, мальчики, обработал Томми Келли?
— Вот чудак, — сказал он. — Задаете больше вопросов, чем он. А ну, заткнитесь.
Я медленно добрался до Ла-Чиенка, по ней — до Сансен-Стрип и миновал Мокамбо и Чиро, следуя по широким извивам петляющей дороги, где игру ведут деньги и в людей иногда стреляют.
Когда мы почти достигли городской черты, Джаг слегка помахал пистолетом.
— Сворачивай с Сансет. И прямо вперед, до Догени Роуд.
Мы добрались до неосвещенного отрезка пустынной темной дороги, и я знал, что если не сделаю чего-то немедленно, то упущу свой единственный шанс. Медленно ведя машину, я опустил левую руку на колено.
Джаг посмотрел на меня.
— Обе руки на руль, братец. Обе руки.
Я снова положил левую руку на баранку. «Придется пойти на риск. И быстро». Спидометр устойчиво показывал двадцать. Я взглянул в зеркало и увидел сразу за нами фары черной машины.
Я глубоко втянул воздух и изо всех сил нажал на тормоза, привстав с сиденья. И во время этого же внезапного движения я оторвал левую руку от рулевого колеса, стараясь нащупать револьвер. Я коснулся рукоятки кольта в ту же секунду, когда колеса взвизгнули и автомобиль тряхнуло от внезапного действия тормозов. Пистолет Джага выплюнул пламя почти мне в лицо, и тяжелая пуля пронеслась над самой моей головой, пробив стекло. Он сидел как-то боком, против меня, и неожиданная остановка бросила его лицом на приборную доску.
Я зажал револьвер в левом кулаке и замахнулся на коротконогого — я хотел ударить его в лицо. Его пистолет был снова направлен мне в зубы, и я смотрел в черное отверстие ствола. Прежде чем кто-нибудь из нас успел выстрелить, черный линкольн налетел на нас сзади. Дуло пистолета заплясало перед моим лицом, и из него снова вырвалось пламя.
Я едва успел почувствовать, как пуля обожгла мне кожу на шее, и крошечные горячие крупинки пороха впились мне в лицо, как мои пальцы уже опустили курок. Я всадил ему в грудь три пули, одну за другой, на расстоянии одного фута, и коротконогий сник, упал и умер, изогнувшись в странной позе, все еще прижимаясь головой к приборной доске.
Дверца в машине позади меня хлопнула, и я повернул голову и посмотрел через плечо. В глазах у меня поплыл легкий туман после ярких вспышек выстрелов, но сквозь этот туман я различил белое пятно — это было лицо толстого, и я выстрелил, целясь фута на два ниже белого пятна. Я понял, что промахнулся, но толстый вывалился из машины на дорогу и оказался за линией огня.
Я перелез через труп коротконогого и вынырнул из машины. Упав на четвереньки, я сжал в правой руке револьвер, отпрянул в сторону улицы и лег на живот. Я вытянул вперед правую руку, нацелился под раму кадиллака и обшарил взглядом пространство под машиной.
Жгучая, красная стрела огня метнулась ко мне с того места, где толстый упал на землю, и я почувствовал, как пуля порвала ткань на левом рукаве и задела плечо. Я скрипнул зубами, направил револьвер в сторону вспышки и выстрелил. Я услышал характерный звук, возникающий в момент, когда пуля вонзается в плоть. Я выстелил еще раз. Пуля прошила его жирное тело, и до меня донесся короткий крик, перешедший в стон.
Я поднялся на ноги, пригнулся и двинулся под прикрытием кузова машины. Пошарив в карманах, я вытащил наполовину использованный коробок спичек. Левое плечо адски болело, но кость была невредима, рука двигалась, как ей положено. Я чиркнул спичкой, зажег от нее весь коробок и бросил его на дорогу. Прячась за машиной, с револьвером наготове, я увидел при ярком, мгновенном свете пламени простертое на земле тело бандита. Он слегка шевелился, но пистолет выпал из его. ослабевших пальцев и лежал за несколько дюймов от его вытянутой правой руки.
Я приблизился, отбросил ногой пистолет и сгреб бандита за воротник. Перевернув его на спину, я склонился над ним. Глаза его были открыты, но изо рта текла кровь, темной струйкой сбегая по подбородку. Мои пули пробили плечевые мышцы и, вероятно, попали в легкие или перерезали артерию, прокладывая себе путь сквозь громаду его тела.
Я резко сказал ему:
— Говори же, подонок! Где та комната с микрофоном, куда вы привозите свои жертвы? Куда вы вчера отвезли Келли? Кто ваш босс?
Он не отвечал, но глаза его, моргая, смотрели на меня. Я втиснул дуло револьвера ему в рот и прошипел:
— Убить вас мало. Вы еще можете спастись, если все расскажете, но, ей богу, если нет, я раскидаю ваши мозги по всей улице!
Я выдернул револьвер из его рта вместе с частицей зуба, и он выплюнул кровь на свою куртку. Голосом человека, который полощет горло, он произнес:
— Третья... Уитмер.
— Кто босс? — закричал я. — Говори прямо или ты умрешь. Кто ваш хозяин?
Он смотрел на меня неподвижным, пустым взглядом, бессмысленно, как идиот. Челюсть его отвисла, и на подбородке слабо поблескивала кровь. Его тело тяжело оттягивало мою левую руку, в которой я напряженно сжимал ворот его куртки. Того, что заставляло его двигаться, думать, говорить, уже не было в этом теле. Он был мертв. Оба они были мертвы. И все, что мне досталось, была жгучая рана в плече, жгучая ярость в сердце и бессвязное «Третья... Уитмер».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Я вошел и сел на предложенный мне стул. Она села на кушетку, сбоку и в нескольких футах от меня. Я взглянул на нее и опустил глаза; честно говоря, я не знал, что сказать. Не можете же вы так прямо выпалить в лицо женщине, что ее муж убит, что он мертв.
Она сказала сама:
— Что-то случилось? Что-то случилось, да? — В ее тоне уже чувствовалась паника.
— Да, — сказал я. — Я сожалею. Несчастный случай.
С минуту она сидела совсем тихо, смотря на меня в упор, потом ее губы дрогнули и мышцы на шее напряглись.
— С Томми, да? — произнесла она сдавленным голосом. — С Томми, да? Да? — Она говорила хриплым шепотом, сквозь зубы.
Я молча кивнул, как будто у меня отнялся язык.
— Насколько серьезно... — начала она и вдруг замолкла и посмотрела на меня. Она посмотрела на меня, а я глотал судорожно и облизывал пересохшие губы. Казалось, понимание медленно проступает в ее взгляде, и вдруг, по какой-то способности интуитивного постижения, свойственного иногда женщинам, она уже все знала.
Она сказала вдруг:
— Он умер. Томми умер. Томми умер... — Она повторяла это снова и снова, и с ее лица уходило всякое выражение, глаза перестали видеть. Потом мышцы на шее расслабились и голова повисла, как будто она потеряла над нею всякий контроль. Я встал и подошел к кушетке, думая, что она лишится чувств, но она подняла голову и, сжав руки, уставилась в стену невидящими глазами, из которых по застывшему, как маска, лицу катились слезы. Я сел рядом с ней, бормоча беспомощные слова сочувствия, которых она не слышала.
Она сидела так, не двигаясь, долгие минуты. Потом она содрогнулась, вздохнула и сказала ровным, монотонным голосом:
— Я справлюсь, мистер Скотт. Спасибо, что посидели со мной. Думаю, мне лучше остаться одной с маленьким Томми, с нашим беби.
Я сказал ей, где меня найти, если понадобится моя помощь, и вышел.
Они схватили меня в холле.
Они не стали ждать, пока я выйду на улицу, где я смог бы броситься бежать, — если бы захотел бежать, — они действовали точно и наверняка. Профессионально, эффективно. Как только за мной закрылась дверь, я обнаружил первого из бандитов: он прислонился к стене слева от меня, держа руки глубоко в карманах куртки. Почти в этот же момент второй парень, которого я мог видеть лишь уголком глаза, уткнул мне в ребра дуло пистолета.
Скрипучим голосом он сказал:
— Держи язык за зубами, Скотт, — и ловко обшарил меня левой рукой. Он сказал с удивлением: — На нем ничего нет. Представляешь? Красавчик чист, как стеклышко.
Парень у стены дернул головой в сторону лестницы и выпрямился, все так же держа руки в карманах. Он был массивный, с дряблым, вызывающим почти омерзение, огромным телом человека с недоразвитым мозгом, а глаза его выглядели крошечными красными щелочками на бледном, как тесто, лице. Мне невольно вспомнилась шевелящаяся груда червей, которую я однажды видел и наверху которой извивался один более крупный и жирный, как король над всеми остальными.
Я отвернулся от него и посмотрел на второго бандита. Ни того, ни другого я никогда прежде не встречал. Этот второй, справа от меня, был невысок ростом — его лысая голова доходила мне до носа, — но имел длинный и крупный торс гораздо более высокого человека. Все дело было в его ногах — хилых и кривых, — которые делали его низкорослым, приземистым и уродливым на вид. Глаза его были широко расставлены, а крупный нос торчал крючком над толстыми красными губами.
— Ты! — сказал я. — Убийца, сукин сын.
Глаза его сузились, и он замахнулся, собираясь ударить меня рукояткой пистолета по лицу.
— Джаг! — Это слово вырвалось из глотки первого бандита с удивительной быстротой и прозвучало властно и авторитетно.
Лицо коротконогого сморщилось, он опустил руку с пистолетом и целеустремленно, сосредоточенно плюнул мне в лицо. Плевок угодил мне в подбородок и отскочил на мою рубашку.
Я вытер рукой подбородок и сказал:
— Ты, убийца, сукин сын!
Он посмотрел мне прямо в глаза, и лицо его немного разгладилось. Он сказал своим скрипучим голосом:
— Ох, братец. Ох, братец, — и улыбнулся так, будто правая половина его рта парализована. Он ткнул меня пистолетом в бок с такой силой, что я невольно зарычал. — Шевелись, — сказал он.
Я повернулся и пошел через холл. Толстый пропустил нас вперед и последовал за нами на расстоянии двух-трех ярдов. Бандит по имени Джаг сунул пистолет в карман и сказал:
— Спокойно, братец. Главное, спокойно.
Все произошло быстро и без шума. Никто нас не слышал, никто не видел. Мы спустились с лестницы, и коротконогий пробормотал:
— Попрощайтесь с дежурным у стола.
Я кивнул дежурному клерку, сказав «добрый вечер», мы вышли из отеля и повернули налево. Ярдов за десять впереди я увидел поблескивающий кузов моего автомобиля, а немного дальше — длинную черную машину. Эта черная машина, вероятно, принадлежала бандитам.
Внутри у меня все кипело. Гнев заливал мой мозг, как красная волна. При том, что я чувствовал, я мог бы, казалось, взять их обоих, даже если бы они выпустили в меня шесть пуль, но мне нужен был мой кольт, который я оставил в машине. Я не знал, намерены ли бандиты бросить кадиллак здесь или увести его с собой.
Мы поравнялись с кадиллаком, и я быстро шагнул к нему, потом остановился и зашагал было дальше, как будто передумав.
Джаг схватил меня за руку и ввинтил пистолет мне в спину.
— Куда, красавчик? Что это ты стараешься сотворить? Толстый подошел к нам сзади и спросил:
— Что за игра, Скотт? Хотите оставить здесь свою машину?
Они шепотом посовещались у меня за спиной. Я не расслышал ни слова, но коротконогий потянул меня к кадиллаку и сказал:
— Влезай, братец. Держи руки вверх и садись за руль.
Я забрался в машину, держа обе руки перед собой, уселся на свой кольт и подвинулся к рулевому колесу. Кольт подвинулся вместе со мной.
— Обе руки на баранку, братец. Двадцать миль в час. Поезжайте обратно на Уилширский бульвар. Поедете быстрее — получите весь заряд. — Он вынул из кармана свой длинноствольный пистолет и прицелился мне в живот.
Я включил газ и пополз по Нортон-стрит к Уилширскому бульвару. Коротконогий рявкнул:
— Сворачивайте вправо! Теперь прямо, в сторону Беверли Хиллз. — Я свернул направо; черная машина — это был большой линкольн — висела у нас на хвосте.
Я сказал:
— Собираетесь отвезти меня на Першинг-сквер, куда вы послали Кел-ли? К тому памятнику Моцарта?
— Нет, вы поедете в другое место, братец. А вы не очень-то образованный! То не Моцарт, а Бетховен. — Он произнес это как «биит» — Биитховен.
Я знал, что спрашиваю его напрасно, но все-таки спросил:
— Который из вас, мальчики, обработал Томми Келли?
— Вот чудак, — сказал он. — Задаете больше вопросов, чем он. А ну, заткнитесь.
Я медленно добрался до Ла-Чиенка, по ней — до Сансен-Стрип и миновал Мокамбо и Чиро, следуя по широким извивам петляющей дороги, где игру ведут деньги и в людей иногда стреляют.
Когда мы почти достигли городской черты, Джаг слегка помахал пистолетом.
— Сворачивай с Сансет. И прямо вперед, до Догени Роуд.
Мы добрались до неосвещенного отрезка пустынной темной дороги, и я знал, что если не сделаю чего-то немедленно, то упущу свой единственный шанс. Медленно ведя машину, я опустил левую руку на колено.
Джаг посмотрел на меня.
— Обе руки на руль, братец. Обе руки.
Я снова положил левую руку на баранку. «Придется пойти на риск. И быстро». Спидометр устойчиво показывал двадцать. Я взглянул в зеркало и увидел сразу за нами фары черной машины.
Я глубоко втянул воздух и изо всех сил нажал на тормоза, привстав с сиденья. И во время этого же внезапного движения я оторвал левую руку от рулевого колеса, стараясь нащупать револьвер. Я коснулся рукоятки кольта в ту же секунду, когда колеса взвизгнули и автомобиль тряхнуло от внезапного действия тормозов. Пистолет Джага выплюнул пламя почти мне в лицо, и тяжелая пуля пронеслась над самой моей головой, пробив стекло. Он сидел как-то боком, против меня, и неожиданная остановка бросила его лицом на приборную доску.
Я зажал револьвер в левом кулаке и замахнулся на коротконогого — я хотел ударить его в лицо. Его пистолет был снова направлен мне в зубы, и я смотрел в черное отверстие ствола. Прежде чем кто-нибудь из нас успел выстрелить, черный линкольн налетел на нас сзади. Дуло пистолета заплясало перед моим лицом, и из него снова вырвалось пламя.
Я едва успел почувствовать, как пуля обожгла мне кожу на шее, и крошечные горячие крупинки пороха впились мне в лицо, как мои пальцы уже опустили курок. Я всадил ему в грудь три пули, одну за другой, на расстоянии одного фута, и коротконогий сник, упал и умер, изогнувшись в странной позе, все еще прижимаясь головой к приборной доске.
Дверца в машине позади меня хлопнула, и я повернул голову и посмотрел через плечо. В глазах у меня поплыл легкий туман после ярких вспышек выстрелов, но сквозь этот туман я различил белое пятно — это было лицо толстого, и я выстрелил, целясь фута на два ниже белого пятна. Я понял, что промахнулся, но толстый вывалился из машины на дорогу и оказался за линией огня.
Я перелез через труп коротконогого и вынырнул из машины. Упав на четвереньки, я сжал в правой руке револьвер, отпрянул в сторону улицы и лег на живот. Я вытянул вперед правую руку, нацелился под раму кадиллака и обшарил взглядом пространство под машиной.
Жгучая, красная стрела огня метнулась ко мне с того места, где толстый упал на землю, и я почувствовал, как пуля порвала ткань на левом рукаве и задела плечо. Я скрипнул зубами, направил револьвер в сторону вспышки и выстрелил. Я услышал характерный звук, возникающий в момент, когда пуля вонзается в плоть. Я выстелил еще раз. Пуля прошила его жирное тело, и до меня донесся короткий крик, перешедший в стон.
Я поднялся на ноги, пригнулся и двинулся под прикрытием кузова машины. Пошарив в карманах, я вытащил наполовину использованный коробок спичек. Левое плечо адски болело, но кость была невредима, рука двигалась, как ей положено. Я чиркнул спичкой, зажег от нее весь коробок и бросил его на дорогу. Прячась за машиной, с револьвером наготове, я увидел при ярком, мгновенном свете пламени простертое на земле тело бандита. Он слегка шевелился, но пистолет выпал из его. ослабевших пальцев и лежал за несколько дюймов от его вытянутой правой руки.
Я приблизился, отбросил ногой пистолет и сгреб бандита за воротник. Перевернув его на спину, я склонился над ним. Глаза его были открыты, но изо рта текла кровь, темной струйкой сбегая по подбородку. Мои пули пробили плечевые мышцы и, вероятно, попали в легкие или перерезали артерию, прокладывая себе путь сквозь громаду его тела.
Я резко сказал ему:
— Говори же, подонок! Где та комната с микрофоном, куда вы привозите свои жертвы? Куда вы вчера отвезли Келли? Кто ваш босс?
Он не отвечал, но глаза его, моргая, смотрели на меня. Я втиснул дуло револьвера ему в рот и прошипел:
— Убить вас мало. Вы еще можете спастись, если все расскажете, но, ей богу, если нет, я раскидаю ваши мозги по всей улице!
Я выдернул револьвер из его рта вместе с частицей зуба, и он выплюнул кровь на свою куртку. Голосом человека, который полощет горло, он произнес:
— Третья... Уитмер.
— Кто босс? — закричал я. — Говори прямо или ты умрешь. Кто ваш хозяин?
Он смотрел на меня неподвижным, пустым взглядом, бессмысленно, как идиот. Челюсть его отвисла, и на подбородке слабо поблескивала кровь. Его тело тяжело оттягивало мою левую руку, в которой я напряженно сжимал ворот его куртки. Того, что заставляло его двигаться, думать, говорить, уже не было в этом теле. Он был мертв. Оба они были мертвы. И все, что мне досталось, была жгучая рана в плече, жгучая ярость в сердце и бессвязное «Третья... Уитмер».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26