Род залога. Я унаследовала его от отца, а ты унаследуешь от меня.
– Это очень много?
– Очень-очень: почти полторы тысячи фунтов в год.
– Бог мой! Так мы богачи?
– Нет, конечно нет, потому что, когда мой отец умер, они перестали платить.
– Почему? Как они могли?
– Ох, Джонни, пожалуйста, не задавай так много вопросов. Есть причины, почему я… Много причин. Отчасти потому, что из-за этой сделки уже много лет тянется процесс в канцлерском суде о собственности на имение.
– И кто претендует на собственность?
– Это нас не касается.
Я обвел взглядом парк и подумал о том, как приятно было бы знать, что все это принадлежит мне.
Из тянувшейся по дну долины рощи явилась на свет река (она же, как я знал, протекала у нас по Мортсейскому лесу). Далее, слева от нас, то и дело поблескивала серебром вода, и скоро мы увидели, что это сверкает длинное узкое озеро под крутым лесистым склоном холма напротив. Аллея повернула, огибая холм и следуя складкам долины, так что большой дом то исчезал из поля зрения, то появлялся.
– Смотри, – заговорила матушка. – Видишь трубы за озером над дальним склоном? Думаю, это Старый Холл.
Я различил вдали высокие витые трубы. Не сводя с них глаз, я спросил:
– Кто там теперь живет?
– Это развалины. Они необитаемы уже много лет.
– А скажи, кто истец на процессе?
Матушка нахмурилась.
– Наш враг.
– Кто он?
– Я уже говорила, что этого ты не узнаешь.
– Ты должна сказать.
Она помотала головой, и дальше мы шли молча.
Мы достигли конца озера, где оно сжималось в полоску воды, огибавшую фасад усадебного дома – он стоял на небольшом пригорке по ту сторону изящного мостика.
Внезапно матушка произнесла:
– Придет день, когда ты все узнаешь. Я записала очерк своей жизни, так что ты поймешь… поймешь все, но не раньше, чем повзрослеешь.
– Когда мне можно будет его прочесть?
– Когда станешь совершеннолетним. И еще есть письмо от моего отца, его ты тоже сможешь прочесть.
Письмо из лаковой шкатулки с тигриной охотой, где лежал медальон, который матушка мне показывала! Это письмо предназначалось мне!
– Неужели обязательно ждать так долго?
– Да, – спокойно отвечала она. – Разве только со мной что-нибудь случится.
Гадая, что она имеет в виду, я замолчал.
Дом был уже близко, и – если смотреть спереди, а не сбоку как в тот раз, когда я ходил со Сьюки в Хафем, – это было впечатляющее зрелище. Центральный корпус был высокий, с фронтоном и мощным коринфским портиком; ко входу вели две полукруглые лестницы, простертые вперед как клешни краба. По бокам располагалось два крыла, соединенные с основным корпусом при помощи изогнутых переходов.
Мы начали подниматься по этим ступенькам, и мое сердце отчаянно забилось. Из высокой застекленной двери нам навстречу выступил с легким поклоном слуга в ливрее алого и шоколадного цветов, какую я видел накануне. Когда он выпрямился, мне почудилось, что глаза на его – в остальном бесстрастном – лице смотрят удивленно-враждебно, словно вопрошая, как осмелились гости, прибывшие столь неавантажным способом, как пешая ходьба, топтать эти ступени.
К сему внушительному персонажу и его пудреному парику моя матушка обратилась со словами:
– Будьте добры доложить сэру Персевалу и леди Момпессон, что прибыли миссис Мелламфи и ее сын. Они, должно быть, нас ждут.
Лакей смерил нас холодным взглядом.
– Очень хорошо, мэм, – отозвался он. – Не угодно ли вам будет войти и подождать здесь?
Он почтительным жестом указал на открытую дверь у себя за спиной и отступил, давая нам дорогу, но в тоне слышался скорее приказ, чем приглашение. Мы послушно шагнули через порог и оказались в обширном вестибюле с высоким потолком, мраморным полом, роскошными дверями со всех сторон. В двух каминах пылали жарким пламенем тесаные поленья, вдоль стен стояли ряды стульев с высокими спинками, но ни одного человека не было видно. Самый Центр занимала гигантская каменная ваза с украшениями в виде гирлянд и бараньих черепов. В вышине, на фризах, повторялись рельефные головки, белые как кость, совершенно безволосые, в цветочных венках, похожих на фантастические парики для маскарада.
Лакей последовал за нами в вестибюль и исчез в одной из дверей. Мы нерешительно остановились в центре зала.
Указав на два свободных стула, я вполголоса спросил:
– Нам сесть?
– Думаешь, надо? – шепнула матушка.
Видя, что меня раздражает ее робость, матушка выбрала стул и села. Я встал рядом.
Ждали мы, казалось, бесконечно. Наконец лакей опять появился и направился к нам. Возвышаясь над нами как башня, он проревел:
– Сэр Персевал и леди Момпессон примут вас в судейской зале. Будьте любезны, следуйте за мной, мадам.
Судейская зала, повторил я про себя. Выбор места пророчил, казалось, добро.
– Ему тоже идти? – Матушка тревожно скосила глаза на меня.
– Сэр Персевал и леди Момпессон особо подчеркивали, мадам, что молодого джентльмена надобно проводить в переднюю, примыкающую к комнате, где они встретятся с вами.
Мы последовали за широкой спиной лакея, поспешая едва не бегом, чтобы успеть за его широкими шагами. Сколько мы прошли коридоров, одолели лестниц, пересекли огромных комнат – понятия не имею. Впервые попав в этот дом, я был, конечно, ошеломлен, однако не мог не заметить, что ливрея на обращенной к нам спине была поношенной и заплатанной, эполеты тусклыми, чулки, облекавшие великолепные икры, – пожелтевшими и штопаными. Точно так же истрепались ковры и вся обстановка носила следы разрушений и запущенности.
Наконец с роскошной лестничной площадки мы свернули в небольшую комнату, где, как я понял, мне назначено было ждать. Лакей устремился в другой конец помещения, распахнул высокие двойные двери и проревел:
– Миссис Мелламфи!
Робко оглянувшись на меня, матушка шагнула в соседнюю комнату. Слуга захлопнул за нею двери, бросил на меня суровый взгляд, словно предупреждая против шалостей, и вышел на площадку. Я остался в полной тишине. Прильнул ухом к двери, за которой скрылась мать, но ничего не расслышал. Я огляделся. Окон не было, стены, без картин, были заставлены книжными полками с однообразными томами в строгих кожаных переплетах, которых, как можно было подумать, никогда не касалась человеческая рука.
Внезапно за дверью, через которую мы вошли, послышался негромкий топот. Человек тяжело дышал; судя по всему, он спасался бегством. Через мгновение донесся топот такой же стремительный, но куда более тяжелый – топот преследователя. У самой двери преследователь, казалось, догнал преследуемого, завязалась борьба. «Нет, не надо, не надо!» – крикнул голос девочки. Раздался отчаянный крик боли, погоня возобновилась, но вскоре звуки ее затихли вдали.
Я схватился за тяжелую ручку большой двери, повернул ее и осторожно нажал. Дверь подалась. Выглянув через щелку, я осмотрел коридор, который вел к лестничной площадке. Там было пусто, но тут же послышался прежний шум и в конце коридора возникла фигурка. Это была девочка, приблизительно моего возраста, но в том, как она бежала, чудилась какая-то странность. Потом я узнал в ней ту самую бледную девочку, с которой познакомился уже сто лет назад у ворот этого дома.
Она уже почти поравнялась со мной, я толкнул дверь и крикнул:
– Генриетта!
Она взглянула удивленно, но замедлила шаги.
– Иди сюда! – шепнул я, и, думаю, в тот же миг она меня вспомнила. На удивление неуклюже протиснувшись в щель, она вбежала, и я быстро закрыл дверь. Тут же застучали тяжелые шаги, миновали дверь и стихли вдали.
Тяжело дыша, Генриетта глядела на меня. На ней было простое темное платье с голубым поясом, длинные черные волосы кольцами падали вдоль лица, которое казалось особенно бледным по контрасту с черными глазами.
– Помнишь меня? – тихонько спросил я.
Генриетта кивнула, словно еще не отдышалась и не могла говорить, и я заметил в ее руках и посадке головы странную скованность: за движением головы поворачивалась и вся верхняя часть туловища. Она откинулась назад, опираясь на дверь, и меня смутил странный стук столкновения двух твердых тел – словно бы деревянной двери и деревянной девочки.
– Ты тот мальчик, с которым я познакомилась и у которого фамилия такая же, как одна из моих, – выдохнула она.
– Кто за тобой гнался? – спросил я.
– Том.
– Он тебя ударил?
Она приподняла рукав: ее предплечье было покрыто синяками и длинными шрамами.
Я содрогнулся:
– Я за тебя вступлюсь!
– Если бы не эта штука, я бы живо выцарапала ему глаза! – сказала Генриетта, показывая мне диковинную конструкцию, прикрепленную к ее плечам.
– Что это такое?
– Спинодержатель. Для исправления осанки.
Внезапно она замолкла и насторожилась. Я узнал те же шаги, направлявшиеся в обратную сторону, на этот раз не бегом. Мы замерли, и, только когда шаги смолкли, Генриетта произнесла:
– Даже такой, как он, скоро сообразит, что я здесь.
Она двинулась к двери.
– Тебя выпускают из дома одну?
Генриетта удивилась:
– Почему ты спрашиваешь?
– Потому что я хочу с тобой видеться. Согласна со мною дружить?
Она, казалось, задумалась, прежде чем ответить:
– Да, наверное, друга иметь неплохо. Меня никогда не выпускают одну, и гулять мне можно только в парке. Но в воскресенье днем, когда погода хорошая, мы с гувернанткой ходим в Пантеон. А теперь мне пора.
– Тогда я как-нибудь постараюсь с тобой увидеться. Где это? – Я решил не спрашивать, что это такое. – А твоя гувернантка позволит тебе со мной говорить?
– Это в роще над озером. Найти проще простого: оттуда стекает водопад. А вот…
Тут дверь потихоньку отворилась и в комнату неслышно вошла молодая леди. Одета она была в простое темное платье, роста высокого и – подумалось мне – очень хороша собой: серьезное выражение ясных серых глаз и красивого рта уравновешивалось признаками игривости и ума.
– Снова прячетесь от своего кузена? – озабоченно спросила она. Потом заметила меня и улыбнулась.
Я вспомнил слова миссис Дигвид о том, как здешняя молодая гувернантка вступилась за нее перед хозяевами, и улыбнулся в ответ.
– Это тот самый мальчик, о котором я вам рассказывала, мисс Квиллиам, – пояснила Генриетта.
– Здравствуйте, мастер Мелламфи. – Она протянула руку. – Много о вас наслышана.
Я удивленно взглянул на Генриетту. Что она могла обо мне рассказывать? Но открыть рот я не успел, потому что Генриетта заговорила о том, что мы хотели бы увидеться. Мисс Квиллиам выслушала ее внимательно и задала мне несколько вежливых, но серьезных вопросов, на которые, надеюсь, я сумел ответить, не выдав секретов своей матушки.
– Так можно? – спросила Генриетта.
Тут дверь рывком распахнулась, задев спину молодой леди, которая оказалась за створкой. В комнату ворвался плотный юнец и торжествующе крикнул Генриетте:
– Ах ты, бестия! Я догадался, где тебя искать! Меня не обхитришь!
Это был юноша лет семнадцати, довольно высокий и крепко сбитый. Лицо у него было красное, с грубыми чертами, волосы короткие, рыжие. Одет он был в синие панталоны из смесовой ткани, высокие сапоги и черную жилетку. Он нисколько не походил на мальчика, которого я в прежние времена видел в карете. (Позднее я понял, что это был не он, а его брат.) Молодой человек схватил Генриетту за руку и занес ладонь, как будто готовясь ее ударить, но тут заметил меня.
– Привет! Это еще что такое?
Ладонь он опустил, но хватку не ослабил.
Тут молодая леди, оттолкнув дверь, выступила вперед:
– Мистер Том! Ну кто так входит в комнату?
– Что, вы тоже здесь, мисси?
– Отпустите мисс Генриетту. Я уже вам говорила: молодому джентльмену не полагается играть с малолетками.
– Занимайтесь своими делами, мисси. Я не ваш ученик.
– Пожалуйста, Том! – воскликнула Генриетта.
– Кто ты, мальчик? – На последнем слове он нахально сделал ударение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
– Это очень много?
– Очень-очень: почти полторы тысячи фунтов в год.
– Бог мой! Так мы богачи?
– Нет, конечно нет, потому что, когда мой отец умер, они перестали платить.
– Почему? Как они могли?
– Ох, Джонни, пожалуйста, не задавай так много вопросов. Есть причины, почему я… Много причин. Отчасти потому, что из-за этой сделки уже много лет тянется процесс в канцлерском суде о собственности на имение.
– И кто претендует на собственность?
– Это нас не касается.
Я обвел взглядом парк и подумал о том, как приятно было бы знать, что все это принадлежит мне.
Из тянувшейся по дну долины рощи явилась на свет река (она же, как я знал, протекала у нас по Мортсейскому лесу). Далее, слева от нас, то и дело поблескивала серебром вода, и скоро мы увидели, что это сверкает длинное узкое озеро под крутым лесистым склоном холма напротив. Аллея повернула, огибая холм и следуя складкам долины, так что большой дом то исчезал из поля зрения, то появлялся.
– Смотри, – заговорила матушка. – Видишь трубы за озером над дальним склоном? Думаю, это Старый Холл.
Я различил вдали высокие витые трубы. Не сводя с них глаз, я спросил:
– Кто там теперь живет?
– Это развалины. Они необитаемы уже много лет.
– А скажи, кто истец на процессе?
Матушка нахмурилась.
– Наш враг.
– Кто он?
– Я уже говорила, что этого ты не узнаешь.
– Ты должна сказать.
Она помотала головой, и дальше мы шли молча.
Мы достигли конца озера, где оно сжималось в полоску воды, огибавшую фасад усадебного дома – он стоял на небольшом пригорке по ту сторону изящного мостика.
Внезапно матушка произнесла:
– Придет день, когда ты все узнаешь. Я записала очерк своей жизни, так что ты поймешь… поймешь все, но не раньше, чем повзрослеешь.
– Когда мне можно будет его прочесть?
– Когда станешь совершеннолетним. И еще есть письмо от моего отца, его ты тоже сможешь прочесть.
Письмо из лаковой шкатулки с тигриной охотой, где лежал медальон, который матушка мне показывала! Это письмо предназначалось мне!
– Неужели обязательно ждать так долго?
– Да, – спокойно отвечала она. – Разве только со мной что-нибудь случится.
Гадая, что она имеет в виду, я замолчал.
Дом был уже близко, и – если смотреть спереди, а не сбоку как в тот раз, когда я ходил со Сьюки в Хафем, – это было впечатляющее зрелище. Центральный корпус был высокий, с фронтоном и мощным коринфским портиком; ко входу вели две полукруглые лестницы, простертые вперед как клешни краба. По бокам располагалось два крыла, соединенные с основным корпусом при помощи изогнутых переходов.
Мы начали подниматься по этим ступенькам, и мое сердце отчаянно забилось. Из высокой застекленной двери нам навстречу выступил с легким поклоном слуга в ливрее алого и шоколадного цветов, какую я видел накануне. Когда он выпрямился, мне почудилось, что глаза на его – в остальном бесстрастном – лице смотрят удивленно-враждебно, словно вопрошая, как осмелились гости, прибывшие столь неавантажным способом, как пешая ходьба, топтать эти ступени.
К сему внушительному персонажу и его пудреному парику моя матушка обратилась со словами:
– Будьте добры доложить сэру Персевалу и леди Момпессон, что прибыли миссис Мелламфи и ее сын. Они, должно быть, нас ждут.
Лакей смерил нас холодным взглядом.
– Очень хорошо, мэм, – отозвался он. – Не угодно ли вам будет войти и подождать здесь?
Он почтительным жестом указал на открытую дверь у себя за спиной и отступил, давая нам дорогу, но в тоне слышался скорее приказ, чем приглашение. Мы послушно шагнули через порог и оказались в обширном вестибюле с высоким потолком, мраморным полом, роскошными дверями со всех сторон. В двух каминах пылали жарким пламенем тесаные поленья, вдоль стен стояли ряды стульев с высокими спинками, но ни одного человека не было видно. Самый Центр занимала гигантская каменная ваза с украшениями в виде гирлянд и бараньих черепов. В вышине, на фризах, повторялись рельефные головки, белые как кость, совершенно безволосые, в цветочных венках, похожих на фантастические парики для маскарада.
Лакей последовал за нами в вестибюль и исчез в одной из дверей. Мы нерешительно остановились в центре зала.
Указав на два свободных стула, я вполголоса спросил:
– Нам сесть?
– Думаешь, надо? – шепнула матушка.
Видя, что меня раздражает ее робость, матушка выбрала стул и села. Я встал рядом.
Ждали мы, казалось, бесконечно. Наконец лакей опять появился и направился к нам. Возвышаясь над нами как башня, он проревел:
– Сэр Персевал и леди Момпессон примут вас в судейской зале. Будьте любезны, следуйте за мной, мадам.
Судейская зала, повторил я про себя. Выбор места пророчил, казалось, добро.
– Ему тоже идти? – Матушка тревожно скосила глаза на меня.
– Сэр Персевал и леди Момпессон особо подчеркивали, мадам, что молодого джентльмена надобно проводить в переднюю, примыкающую к комнате, где они встретятся с вами.
Мы последовали за широкой спиной лакея, поспешая едва не бегом, чтобы успеть за его широкими шагами. Сколько мы прошли коридоров, одолели лестниц, пересекли огромных комнат – понятия не имею. Впервые попав в этот дом, я был, конечно, ошеломлен, однако не мог не заметить, что ливрея на обращенной к нам спине была поношенной и заплатанной, эполеты тусклыми, чулки, облекавшие великолепные икры, – пожелтевшими и штопаными. Точно так же истрепались ковры и вся обстановка носила следы разрушений и запущенности.
Наконец с роскошной лестничной площадки мы свернули в небольшую комнату, где, как я понял, мне назначено было ждать. Лакей устремился в другой конец помещения, распахнул высокие двойные двери и проревел:
– Миссис Мелламфи!
Робко оглянувшись на меня, матушка шагнула в соседнюю комнату. Слуга захлопнул за нею двери, бросил на меня суровый взгляд, словно предупреждая против шалостей, и вышел на площадку. Я остался в полной тишине. Прильнул ухом к двери, за которой скрылась мать, но ничего не расслышал. Я огляделся. Окон не было, стены, без картин, были заставлены книжными полками с однообразными томами в строгих кожаных переплетах, которых, как можно было подумать, никогда не касалась человеческая рука.
Внезапно за дверью, через которую мы вошли, послышался негромкий топот. Человек тяжело дышал; судя по всему, он спасался бегством. Через мгновение донесся топот такой же стремительный, но куда более тяжелый – топот преследователя. У самой двери преследователь, казалось, догнал преследуемого, завязалась борьба. «Нет, не надо, не надо!» – крикнул голос девочки. Раздался отчаянный крик боли, погоня возобновилась, но вскоре звуки ее затихли вдали.
Я схватился за тяжелую ручку большой двери, повернул ее и осторожно нажал. Дверь подалась. Выглянув через щелку, я осмотрел коридор, который вел к лестничной площадке. Там было пусто, но тут же послышался прежний шум и в конце коридора возникла фигурка. Это была девочка, приблизительно моего возраста, но в том, как она бежала, чудилась какая-то странность. Потом я узнал в ней ту самую бледную девочку, с которой познакомился уже сто лет назад у ворот этого дома.
Она уже почти поравнялась со мной, я толкнул дверь и крикнул:
– Генриетта!
Она взглянула удивленно, но замедлила шаги.
– Иди сюда! – шепнул я, и, думаю, в тот же миг она меня вспомнила. На удивление неуклюже протиснувшись в щель, она вбежала, и я быстро закрыл дверь. Тут же застучали тяжелые шаги, миновали дверь и стихли вдали.
Тяжело дыша, Генриетта глядела на меня. На ней было простое темное платье с голубым поясом, длинные черные волосы кольцами падали вдоль лица, которое казалось особенно бледным по контрасту с черными глазами.
– Помнишь меня? – тихонько спросил я.
Генриетта кивнула, словно еще не отдышалась и не могла говорить, и я заметил в ее руках и посадке головы странную скованность: за движением головы поворачивалась и вся верхняя часть туловища. Она откинулась назад, опираясь на дверь, и меня смутил странный стук столкновения двух твердых тел – словно бы деревянной двери и деревянной девочки.
– Ты тот мальчик, с которым я познакомилась и у которого фамилия такая же, как одна из моих, – выдохнула она.
– Кто за тобой гнался? – спросил я.
– Том.
– Он тебя ударил?
Она приподняла рукав: ее предплечье было покрыто синяками и длинными шрамами.
Я содрогнулся:
– Я за тебя вступлюсь!
– Если бы не эта штука, я бы живо выцарапала ему глаза! – сказала Генриетта, показывая мне диковинную конструкцию, прикрепленную к ее плечам.
– Что это такое?
– Спинодержатель. Для исправления осанки.
Внезапно она замолкла и насторожилась. Я узнал те же шаги, направлявшиеся в обратную сторону, на этот раз не бегом. Мы замерли, и, только когда шаги смолкли, Генриетта произнесла:
– Даже такой, как он, скоро сообразит, что я здесь.
Она двинулась к двери.
– Тебя выпускают из дома одну?
Генриетта удивилась:
– Почему ты спрашиваешь?
– Потому что я хочу с тобой видеться. Согласна со мною дружить?
Она, казалось, задумалась, прежде чем ответить:
– Да, наверное, друга иметь неплохо. Меня никогда не выпускают одну, и гулять мне можно только в парке. Но в воскресенье днем, когда погода хорошая, мы с гувернанткой ходим в Пантеон. А теперь мне пора.
– Тогда я как-нибудь постараюсь с тобой увидеться. Где это? – Я решил не спрашивать, что это такое. – А твоя гувернантка позволит тебе со мной говорить?
– Это в роще над озером. Найти проще простого: оттуда стекает водопад. А вот…
Тут дверь потихоньку отворилась и в комнату неслышно вошла молодая леди. Одета она была в простое темное платье, роста высокого и – подумалось мне – очень хороша собой: серьезное выражение ясных серых глаз и красивого рта уравновешивалось признаками игривости и ума.
– Снова прячетесь от своего кузена? – озабоченно спросила она. Потом заметила меня и улыбнулась.
Я вспомнил слова миссис Дигвид о том, как здешняя молодая гувернантка вступилась за нее перед хозяевами, и улыбнулся в ответ.
– Это тот самый мальчик, о котором я вам рассказывала, мисс Квиллиам, – пояснила Генриетта.
– Здравствуйте, мастер Мелламфи. – Она протянула руку. – Много о вас наслышана.
Я удивленно взглянул на Генриетту. Что она могла обо мне рассказывать? Но открыть рот я не успел, потому что Генриетта заговорила о том, что мы хотели бы увидеться. Мисс Квиллиам выслушала ее внимательно и задала мне несколько вежливых, но серьезных вопросов, на которые, надеюсь, я сумел ответить, не выдав секретов своей матушки.
– Так можно? – спросила Генриетта.
Тут дверь рывком распахнулась, задев спину молодой леди, которая оказалась за створкой. В комнату ворвался плотный юнец и торжествующе крикнул Генриетте:
– Ах ты, бестия! Я догадался, где тебя искать! Меня не обхитришь!
Это был юноша лет семнадцати, довольно высокий и крепко сбитый. Лицо у него было красное, с грубыми чертами, волосы короткие, рыжие. Одет он был в синие панталоны из смесовой ткани, высокие сапоги и черную жилетку. Он нисколько не походил на мальчика, которого я в прежние времена видел в карете. (Позднее я понял, что это был не он, а его брат.) Молодой человек схватил Генриетту за руку и занес ладонь, как будто готовясь ее ударить, но тут заметил меня.
– Привет! Это еще что такое?
Ладонь он опустил, но хватку не ослабил.
Тут молодая леди, оттолкнув дверь, выступила вперед:
– Мистер Том! Ну кто так входит в комнату?
– Что, вы тоже здесь, мисси?
– Отпустите мисс Генриетту. Я уже вам говорила: молодому джентльмену не полагается играть с малолетками.
– Занимайтесь своими делами, мисси. Я не ваш ученик.
– Пожалуйста, Том! – воскликнула Генриетта.
– Кто ты, мальчик? – На последнем слове он нахально сделал ударение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99