– Кодицилл у Сайласа! Вот что имел в виду мистер Ассиндер!
– Расскажи мне о Сайласе! Кто он? И кто такой мистер Ассиндер? – настаивал я, хотя был уверен, что недавно слышал это имя.
Она не слушала.
– Нам грозит страшная опасность! Он нас убьет! Случилось то, чего боялся мой отец! И я сама отдала ему в руки кодицилл!
– Ты говоришь о Сайласе Клоудире? – Я вспомнил, что так звали бенефициария, упомянутого в кодицилле.
Но ей было не до меня. А мне отчаянно хотелось спросить, правда ли, что моего отца звали Питер Клоудир, как значилось в записи о крещении.
– Как же я была глупа! – Она оглядела улицу, по которой мы шли. – За нами следят! – воскликнула она.
Матушка, хоть едва держалась на ногах, припустила чуть ли не бегом, и я с трудом за нею поспевал.
– Никто за нами не следит.
– Следят, следят. Им известно, где я была, Сайласу и его агентам. Миссис Первиенс – одна из них.
– Мама, миссис Первиенс ничей не агент – и уж точно не агент нашего врага. Разве не помнишь, как мы с ней познакомились через мисс Квиллиам?
Матушка содрогнулась:
– Это она нас выдала!
– Ничего подобного, – запротестовал я. – Я тебе уже объяснял.
– Да-да! – кричала матушка. – Я видела ее в доме миссис Первиенс. Разряженную в пух и прах. На деньги нашего врага!
Я понял, что спорить с нею в ее нынешнем состоянии бесполезно. В то же время я задумался, кто из нас прав: что, если мисс Квиллиам и миссис Первиенс участники широко разветвленного заговора против нас? В конце концов, и Биссетт, и мистер Сансью или Степлайт, и миссис Фортисквинс, и даже Стивен Малифант (за ним, правда, не числилось никакой вины) оказались тем или иным образом вовлечены в интригу, происхождение и цель которой были от меня скрыты.
– Нам нужно от них отделаться, – вскрикнула матушка и пустилась бежать.
Мне оставалось только побежать следом, и она схватила меня за руку.
Словно бы имея перед собой определенную цель, она свернула в темный переулок. Он не был вымощен плитами, ноги скользили на мокром булыжнике.
– Нам нужно остерегаться, – сказал я. – Тут, на улицах, есть много других опасностей.
Она до боли сжала мою руку.
– Наш враг – вот главная опасность, остальное ерунда. В самом конце темной улочки матушка, то ли устав, то ли забыв глядеть под ноги, поскользнулась и упала на мокрые камни; мою руку она при этом выпустила.
Я помог ей подняться и поддержал. Мне бросилось в глаза, что я почти уже сравнялся с нею ростом.
– Мама, нам ничто не грозит, кроме голода и усталости. Пора поискать еду и ночлег и где бы укрыться от холода и дождя. Нужно спросить дорогу в спитафилдский работный дом.
Она смерила меня диким взглядом:
– Ты ничего не понимаешь. У Сайласа повсюду шпионы. Если мы туда явимся, он нас найдет.
Тут я сообразил, почему она боялась идти в работный дом и даже, как рассказывал мистер Эдваусон, скрывала, к какому приписана приходу: это чтобы ее не нашел враг.
– Но нам нужно куда-нибудь пойти, – возразил я.
– Джонни, все, о чем я забочусь, это чтобы ты был цел, Моя жизнь не в счет. Себя я теперь ненавижу.
– Нет-нет. Не говори так.
– Быстрей, или они до нас доберутся.
Мы снова побежали, и снова я едва за ней успевал.
Как долго мы гонялись по улицам, не знаю; матушка тои дело оглядывалась и словно бы даже не замечала, бегу лия следом или отстал. Вокруг мелькали немощеные проулки, темные дворы с вонючими кучами шлака, ярко освещенные улицы, где, несмотря на поздний час, народ толпился вокруг торговых палаток, – я уже не пытался определить, куда нас занесло. Однажды мы забрели в тупик, и матушка ринулась назад вконец перепутанная, словно спасаясь из ловушки…
Наконец она упала, на этот раз от изнеможения.
Испытав чуть ли не облегчение, я поднял ее на ноги – без поддержки она не могла стоять. Только тут я заметил, как она переменилась, и внутри у меня все сжалось. Как мог я вообразить, что она хорошо выглядит? Просто она стала выглядеть моложе, потому что, с тех пор как мы расстались, еще исхудала.
Недавнее лихорадочное возбуждение уступило место вялости, глаза словно бы смотрели в разные стороны. В свете уличного фонаря она рассматривала меня настороженно, как незнакомца.
Потом лицо ее прояснилось, губы тронула улыбка.
– Питер? – спросила она. – Это ты?
– Нет, мама, это Джонни, – отозвался я, но она как будто не слышала.
– До чего же долго тебя не было, Питер. Бросил меня совсем одну, как тебе не стыдно. Я так тревожилась, так дрожала.
Она вытерла рукавом рот, и рукав окрасился чем-то темным.
– Ты кашляешь кровью, – произнес я.
– Кровью! – Она отпрянула и уставилась на меня испуганно. – Чьей?
– Прежде с тобой такое бывало? – раздраженно спросил я.
– Что же, – начала она боязливым шепотом, – это его кровь?
Ветер и дождь стихли, но я знал, что непогода всего лишь сделала передышку, готовясь к новому, еще более жестокому натиску. Матушке как можно скорее требовались отдых и кров. Оглядев улицу, я заметил шедшего нам навстречу работягу.
Остановив его, я спросил:
– Скажите, пожалуйста, что это за место?
– Филд-лейн.
В голове всплыли смутные воспоминания об этой части Лондона.
– Это поблизости от Хаттон-Гарден?
Он кивнул.
– И от Митра-Корт? – Мне припомнилось, как миссис Сакбатт (дружелюбная женщина, которую мы встретили, когда искали Дигвидов) говорила, что в этом месте можно за сущие гроши найти приют.
Прохожий смерил меня любопытным взглядом:
– Ну да, если вам туда хочется.
– Не хочется, да нужно, – вздохнул я.
– Питер, – проговорила внезапно матушка. – Я потеряла твой медальон. Ничего не могла поделать.
– Неважно, не думай об этом, – отозвался я.
– Для меня важно. Я только об этом и думаю. Но я не осмелилась туда вернуться.
Встречный заметил:
– Она еле держится на ногах. Это ваша матушка?
Я кивнул.
Он указал в ту сторону, откуда шел.
– Идите до конца этой улицы, потом повернете на Хол-борн. Через два шага свернете на Или-Плейс, слева, между домами, увидите проход. А что вам там нужно?
– Сухое местечко, чтобы матушке переночевать, за пенни или два. Найдется там такое?
– Почему бы и нет. Кто хозяин тех домов, никому не ведомо, но за плату вас кто-нибудь впустит, уж будьте уверены.
– Я боялась твоего отца, – не замолкала матушка.
Прохожий сочувственно покачал головой.
– Похоже, у хозяина вашего нрав не из легких? А друзей у вас разве нет? И за душой ничего?
– Друзей никого, да и пенсов раз-два и обчелся, – ответил я.
– Похоже, гроза собирается. У вашей матушки вид совсем больной, у вас в приходе ее наверняка возьмут на несколько дней в лазарет или в работный дом. Не хотите туда пойти?
– Нет, она боится.
– Тогда ваша последняя надежда – Митра-Корт. Но место это нехорошее. Никому нельзя верить. – Он сунул руку в карман. – Я без работы, да и семью кормить надо, но вам, вижу, хуже приходится.
Он вынул из кармана пенни и задумчиво на него уставился. Быстро достал еще один, втиснул мне в ладонь и поспешно зашагал прочь.
Матушка ничего этого не видела. Все время поглаживая мой обтрепанный воротник, она изучала меня таким пристальным взором, что мне было не по себе.
– Почему у тебя такая рваная накидка, Питер? И откуда эта кровь?
Накидка была точно рваная, но крови на ней не было. Я осторожно отвел ее руку.
– Пойдем, – сказал я. – Нам туда.
Мы пошли дальше, и она вкрадчиво спросила:
– Ты не оставишь меня больше, да, Питер?
– Нет, – отозвался я. – Никогда.
– Теперь ты возьмешь меня домой? Твой отец не разворчится? Вы ведь с ним поругались не всерьез?
Решив, что лучше будет ей поддакивать, я сказал:
– Да. Мы идем домой.
Ветер вновь начал крепчать; мы двигались в указанном направлении и с Или-Плейс свернули в узкий зловонный проулок, где путь нам то и дело загораживали деревянные, гнилые на вид опоры, прислонявшиеся к домам словно в поисках поддержки.
Матушка робко спросила:
– Ты уверен, Питер, что мы не заблудились? Я не помню этого места.
– Да-да, идем.
Трущоба включала в себя три-четыре ветхих здания, некогда составлявшие часть дворца епископа Или; все остальное, за исключением старинной часовни на севере, было снесено при строительстве площади Или-Плейс; над аркой в конце проулка все еще был виден поблекший епископский герб: ключ и митра.
Подняв глаза, матушка воскликнула с улыбкой:
– А, это дворик у Нортумберленд-Хауса, правда? Вспомнив, как она узнала улицы вокруг Чаринг-Кросс, где стояло это внушительное здание, я кивнул. Должно быть, дом ее отца располагался где-то поблизости.
По стенам зданий стекала вода из переполненных водосточных желобов, на площади, где пониже, образовалось озеро, которое пришлось переходить вброд. Обогнув мусорную кучу, которая загораживала дорогу, мы вошли в один из домов. Мимо сорванной с петель двери направились в темный холл. Я тронул первую же дверь, она почти сразу же открылась, на пороге появился хмурый мужчина и поглядел на нас сверху вниз. Через его плечо я заметил других мужчин; сидя у огня, они встревоженно обернулись.
– Мы ищем пристанище, – сказал я.
Дернув подбородком, незнакомец указал, чтобы мы шли вверх, дверь захлопнулась.
Я взял матушку за руку, и мы стали карабкаться по лестнице. В потемках это было небезопасно, так как лестница прогнила и местами развалилась. На втором этаже я обошел все двери и услышал в ответ только ругательства. Наконец, на третьем этаже, небритый, пахнувший дешевым джином мужчина проговорил из-за полуоткрытой двери:
– Есть тут угол. У Пьянчужки Лиззи. За ночь с каждого по пенни.
Я дал ему две монеты, и он посторонился. Прежде всего меня поразила густая вонь. Комната была большая, но потолок низкий, пересеченный тяжелыми балками с остатками замысловатой лепнины. Лепнина отсырела, покрылась желтыми пятнами, в одном углу плафон и вовсе обрушился. Освещения не было, кроме единственной свечи с фитилем из ситника, которая горела у камина; в ее слабом свете я разглядел дюжину с лишним людей, сидевших на полу группами по три-четыре, так что свободного места почти не оставалось.
Вблизи камина, где едва-едва теплился огонек, располагалась компания из трех женщин, одного мужчины и нескольких спящих ребятишек. В середине комнаты лежали на соломе мужчина и женщина, в углу у окон (одно было закрыто поломанными ставнями, разбитые панели другого были заткнуты тряпками и бумагой) ютилась одинокая старуха. Распорядитель, впустивший нас, присоединился к троим мужчинам, которые выпивали в противоположном углу.
Я повел матушку туда, куда указал распорядитель: почти в самое то место, где осыпался потолок.
Оглядевшись, матушка произнесла:
– Какая благодать – вернуться в свою любимую комнату.
Конечно, у нас не было ничего: ни матраса, ни подушки, ни одеял, ни даже сухого платья, чтобы переодеться, но я стал уговаривать ее, чтобы она легла на голый пол. Он был грязный, но, по крайней мере, сухой. Но матушка меня не слушала, ведя оживленный разговор с воображаемыми собеседниками.
Старуха, заметив нас, захромала со свечой в руке нам навстречу. От нее разило одновременно дешевым спиртным и грязью. Угадать ее возраст было невозможно: нос почти смыкался с острым подбородком, на лицо падали в изобилии седые космы, одежда напоминала груду грязного белья.
Взгляд ее остановился на моей матери, которая, улыбаясь и смеясь, поглаживала мою курточку.
– Питер, дорогой, мне снился такой дурацкий сон. Ты будешь смеяться, когда услышишь. Но он такой жуткий, что не до смеха.
– Ну как, мои хорошие? – спросила старуха.
Матушка улыбнулась ей, и она сказала:
– Старая Лиззи о вас позаботится. От кого же это вы сбежали, что вас сюда занесло? От отца или мужа?
– От отца и мужа! – бессмысленно повторила матушка. – Отец, дорогой, вижу, ты здесь устроил все по-прежнему.
– У вас свадебное путешествие? – не унималась старуха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99