– О, мы не собираемся разлучаться.
– Но, конечно, это можно будет как-то уладить. Поместить его, к примеру, в школу на пансион?
– Нам обоим страшно об этом и подумать! Да и, так или иначе, я не могу себе этого позволить.
– Дорогая, – миссис Первиенс одарила ее покровительственной улыбкой, – я не объяснила вам суть дела. Вижу, нам еще многое нужно обсудить. – Она взглянула на меня. – Если этот юный джентльмен отправится в кондитерскую, он найдет там, наверное, на что потратить шесть пенсов?
Она открыла сумочку и стала извлекать оттуда кошелек, но тут отворилась дверь и вошла мисс Квиллиам.
При виде нашей гостьи на ее лице появилось незнакомое мне выражение. Румянец ее поблек, глаза сузились и сделались холодными.
– Удивлена, миссис Первиенс, что снова вас здесь встречаю.
– Дорогая, как я рада, что сейчас вы выглядите намного лучше, чем в прошлый раз.
– Что вам угодно? – неприветливо спросила мисс Квиллиам.
– Дорогая Хелен – можно вас так называть? – я пришла вас проведать и повторить свое предложение, но поскольку вы отсутствовали, я познакомилась с этой прелестной юной леди. – Заколебавшись, она обратилась к матушке: – Мисс?…
– Миссис Мелламфи, – отозвалась матушка. И мягко добавила: – Джонни – мой сын.
– А, ну конечно. Какая же я глупая. – Миссис Первиенс быстро преодолела неловкость: – Вы ведь об этом уже говорили, да?
Она дала понять, что очень рада с нами познакомиться, и обменялась рукопожатием с матушкой и со мной.
– Мой ответ остается прежним, – сказала мисс Квиллиам. – Я не желаю от вас помощи.
Миссис Первиенс встала и отряхнула свое роскошное шелковое платье, словно к нему могла пристать от стула какая-то зараза.
– Что ж, дорогая, быть может, со временем вы преисполнитесь ко мне более добрых чувств. – Она очень приветливо улыбнулась моей матушке: – Боюсь, сегодня у меня не получится послушать вашу историю. Но я с удовольствием ее послушаю, если вы придете как-нибудь утром ко мне домой. Приходите до полудня.
– Спасибо, миссис Первиенс. Приду непременно.
– Запомните адрес? – начала та. – Это…
– Уверяю вас, миссис Первиенс, – вмешалась мисс Квиллиам, – миссис Мелламфи так же мало нуждается в вашей помощи, как и я.
Матушка растерянно переводила взгляд то на миссис Первиенс, то на мисс Квиллиам.
– Дражайшая мисс Квиллиам, – сказала миссис Первиенс, – думаю, лучше пусть эта леди сама за себя решит.
В дверях она обернулась и достала что-то из ридикюля. А теперь, знаю, вы обе на меня обидитесь, но моя совесть не будет чиста, если я покину эту обитель нищеты с полным кошельком.
Она вынула монету, но не сделала попытки вручить ее мисс Квиллиам. Вместо этого она положила деньги на столик, за которым мы работали и ели.
– Это подарок, – сказала она, – можете делать с ним все, что хотите. Пожалуйста, тратьте деньги, хотя бы ради ребенка. – В дверях она сказала: – Больше я вас не побеспокою, мисс Квиллиам. Прощайте.
Мы с матушкой отозвались, но мисс Квиллиам ограничилась легким кивком; пока за гостьей не закрылась дверь, на ее лице оставалось холодное, враждебное выражение.
Матушка робко произнесла:
– Сколько она оставила? Посмотри, Джонни.
Я подошел и взглянул на блестящую золотую монету, не беря ее в руки.
– Соверен.
На эти деньги мы могли бы прекрасно прожить три недели, меж тем как у нас оставалось всего один-два шиллинга и дальнейших заработков не предвиделось.
– Деньги этой женщины ничего, кроме несчастья, не принесут, – проговорила мисс Квиллиам.
– Как так? – спросила матушка.
– В событиях, о которых я рассказывала, ее роль была, по меньшей мере, сомнительной. А с тех пор я узнала о ней еще кое-что и расскажу тебе, но только в том случае, если получу повод усомниться, что она здесь больше не появится, или узнаю, что она все-таки дала тебе свой адрес.
Матушка бросила на меня виноватый взгляд, но все же не призналась подруге в том, что наша гостья еще раньше упомянула, где расположен ее дом.
– Раз встреча с нею нам больше не грозит, – сказала матушка, – то, верно, не будет никакой беды, если мы воспользуемся деньгами?
– Я к ним не прикоснусь. Делай с ними что хочешь. Только не предлагай мне ничего из того, что на них купишь.
Мисс Квиллиам взяла глиняный кувшин и налила стакан остававшейся там жидкости.
Матушка схватила монету и шепнула мне:
– Джонни, мы купим хлеба и чего-нибудь из кондитерской.
– И свечей, – предложил я.
Мисс Квиллиам, видимо, услышала меня:
– Только не свечей, иначе получится, что я тоже воспользуюсь этими деньгами, а я из суеверия страшусь даже такой малости.
– Джонни, – начала матушка тоном, каким говорила обычно, ожидая от меня возражений, – тогда часть денег пойдет на то, чтобы заплатить проценты за медальон. Сегодня последний срок, иначе я потеряю право выкупа; нужно-то всего шиллинг и шесть пенсов.
– Глупости, – воскликнул я. – Мы не можем бросать деньги на ветер.
– Но, Джонни, это будет вложение денег: медальон стоит много дороже, чем нам за него дали.
– Ты прекрасно знаешь, мы никогда не сможем его выкупить!
– Не говори так! – вскричала она. – Сможем. Все будет хорошо, как в прежние дни. Увидишь.
В ответ на мой удивленный взгляд она добавила:
– Кодицилл. Мы продадим его и получим кучу денег.
Я скосил глаза на мисс Квиллиам: она как будто не слышала.
– Не будем решать наспех, – шепнул я, так как благодаря юридическим знаниям, полученным от двух джентльменов, понял, что кодицилл может стоить гораздо больше, чем кто-либо предлагал или предложит.
Видя, однако, как ей не хочется расставаться с медальоном, я против воли согласился на уплату процентов. К тому времени, как мы сделали покупки в кондитерской и съели их (с некоторым стыдом, потому что в другом конце комнаты сидела мисс Квиллиам), наступил вечер. Лавка ростовщика была открыта до десяти, так что мы заблаговременно пустились в путь по теплой погоде и прибыли в лавку за час до ее закрытия.
Когда мы вошли, приемщик поднял глаза; мне показалось, что он обратил на нас особое внимание, поскольку он улыбнулся и, получив от матушки квитанцию и деньги, произнес: «Я должен попросить, чтобы вы минуту подождали – и скрылся в задней комнате. Его не было несколько минут; мне показалось, что там кто-то перешептывается. Потом приемщик вернулся и выполнил то, что требовалось: расписался на нашей квитанции за очередной месяц.
Когда мы были на улице, я обернулся и заметил двух человек, вышедших из лавки вслед за нами (один был необычно высокого роста). Это меня удивило: я думал, что в лавке не было других посетителей. Заподозрив неладное, я по дороге домой то и дело оглядывался, и всякий раз мне чудились две фигуры, которые останавливались и прятались в тени. Сумерки уже сгустились; на освещенных, полных народа улицах я чувствовал себя уверенно, но, свернув на Беннет-стрит, подумал о том, что впереди Спред-Игл-Ярд, а дальше придется идти до Тотхилл-стрит по длинному темному переулку, и мне захотелось предложить матушке, чтобы мы отправились в обход. Тем не менее я не решился волновать ее из-за пустых, быть может, подозрений.
На середине переулка я услышал топот бегущих ног. Я повернулся, но, не успев даже разглядеть нападавших, попал в чьи-то цепкие руки. Закричал, но чья-то ладонь зажала мне рот. Я услышал крик матушки, тут же заглохший, и разглядел, что ее схватил второй наш преследователь (рост его составлял не меньше шести с половиной футов).
– Ты знаешь, что нам нужно, – рявкнул верзила. – Повторять не буду. Я не шучу. – До меня долетел громкий звук пощечины. – Сейчас я уберу руку, и ты скажешь мне, где он спрятан. Если закричишь, мой товарищ открутит мальчишке руку.
Матушка выдохнула:
– Не делайте ему больно! Я все найду.
Я хотел крикнуть, чтобы она не слушалась, но не мог даже приоткрыть рот. Было еще достаточно светло, и я кое-как различал фигуру человека, напавшего на матушку. Кроме гигантского роста, он отличался еще и худобой мумии, и у меня возникло странное чувство, будто я его знаю. И тут я вспомнил: это был тот самый человек, который впрыгнул в карету, когда молодая дама пыталась увезти меня из Мелторпа! Что же произошло? Как мог он, спустя такое долгое время, найти нас?
– Сразу не получится, – воскликнула матушка, – он спрятан во внутреннем кармане на нижней юбке.
– Покажи-ка ей, что ждать весь день мы не собираемся, – сказал высокий, и его товарищ, послушавшись, приложил меня головой о стену.
Меня затошнило, показалось, будто я падаю в глубокую яму. Словно бы с далекого расстояния до меня долетел матушкин крик:
– Пожалуйста, не трогайте его. Я уже ищу.
– Тогда поторапливайся, – прокричал высокий.
Тут послышись голоса и смех, и я решил сначала, что это от удара по голове. Но голоса были настоящие! Из того же конца переулка, откуда пришли мы, к нам приближалась группа людей.
– Проклятье, Джек, слышишь? – выругался тот, что держал меня. – Говорил я тебе, нужно было увезти их в карете и сделать дело без помех.
– Хватит об этом. Держи мальчишку! И помалкивай, как я тебе велел.
С нами почти уже поравнялась группа из шести или семя человек, мужчин и женщин. Негодяй, державший меня, отвлекся, и мне удалось разжать зубы, а потом сомкнуть их на мясистой части ладони, которая зажимала мне рот.
Незнакомец, выругавшись, ослабил хватку, и я сумел закричать:
– Бога ради, спасите! Нас грабят!
– Это моя жена! – завопил Джек.
– Неправда! Это грабители!
– Не будьте обалдуями, не слушайте, что она вещает.
– Ты кого назвал обалдуем? – едва выговаривая слова, возмутился голос с ирландским акцентом.
– Не суй нос в чужие дела, картошка, – огрызнулся Джек.
Пьяный ирландец в ответ треснул его так, что он выпустил матушку, и она ринулась к человеку, напавшему на меня. Джек дернулся было за ней, но ирландцы схватили его; сообщник, видя это, отпустил меня и поспешил ему на выручку. Перед тем как убежать, я скользнул взглядом по лицу своего мучителя: плоскому, красноватому, с бровями щеткой.
– Беги, мама, – крикнул я, и мы со всех ног припустили по переулку.
Вскоре мы пересекли Тотхилл-стрит и нырнули в другой переулок, по нему достигли древней, но ныне бесславной Алмонри и, по задним дворам, Орчард-стрит. Уверившись, что погони нет, мы замедлили шаг.
– У тебя что-нибудь болит? – выдавила из себя матушка, тяжело дыша.
– Нет.
– Кто они и откуда узнали про кодицилл? – со слезами в голосе спросила матушка.
– Они шли за нами от лавки ростовщика, – выдохнул я.
– У тебя кровь идет!
Мы добрались до уличного фонаря, и матушка разглядела мое лицо.
– Ничего страшного. Идем поскорее домой.
– Матушка вдруг встала как вкопанная.
А там не опасно?
– Нет. Они не знают, где мы живем. Потому и поджидали нас у ростовщика.
И все же, спрашивал я себя, каким образом они разыскали нас в конторе? Задать матушке этот вопрос я не решился.
Через минуту-другую мы ввалились к мисс Квиллиам, и ее встревоженное лицо не хуже зеркала рассказало нам, как ужасно мы выглядим. На щеке у матушки красовался синяк, рассеченная губа вспухла, у меня с макушки текла кровь, заливая щеки и шею, отчего мои раны казались куда более страшными, чем были на самом деле. В свете свечи, которую зажгла мисс Квиллиам, вы оглядели друг друга, и матушка, обняв меня, зарыдала.
Не сразу бедная мисс Квиллиам смогла добиться от нас сколько-нибудь внятного объяснения, но наконец, промывая раны, мы изложили ей суть происшедшего. К нашему огорчению, обнаружилось, что из денег миссис Первиенс уцелело всего несколько шиллингов, – прочее, видимо, выпало, когда матушка пыталась достать кодицилл, – но сам документ остался в целости и сохранности. Мисс Квиллиам, которой, конечно, ничего не было известно о кодицилле, слушала с любопытством и, наверное, была немало удивлена, узнав, что на него посягали грабители.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99