– Тут нужна сила, – сказал он, отдавая весло. – Ты счастлив, правда?
Его вопрос прозвучал почти как обвинение.
– Да, счастлив.
– Так не должно было быть, – заявил он.
– Неужто?
– Альфред думал, что служба здесь будет для тебя унизительной.
Я уставился на короля, который стоял на носу с Леофриком, и вспомнил медоточивые слова о том, что я стану учить корабельную команду. Он прекрасно сознавал мою бесполезность, но все-таки подарил мне шлем и кольчугу, и я понял – почему. Чтобы заставить меня прослужить год, за который Леофрик выбьет из меня юношескую самоуверенность.
– Что, не вышло? – усмехнулся я.
– Он сказал, что тебя нужно укротить, как лошадь.
– Только я не лошадь, отец, а лорд Нортумбрии. О чем он думал? Что через год я сделаюсь кротким христианином, готовым нести свою ношу?
– А разве это плохо?
– Плохо. Ему нужны настоящие мужчины, чтобы сражаться с датчанами, а не святоши.
Беокка вздохнул, затем перекрестился, увидев, как несчастный отец Виллибальд перегнулся через борт и кормит рыб.
– Тебе пора жениться, Утред, – сказал Беокка серьезно.
Я изумленно взглянул на него.
– Жениться! Почему ты так говоришь?
– Ты уже достаточно взрослый.
– И ты тоже, – съязвил я. – Только ты не женат, почему же я должен?
– Я живу надеждой, – ответил Беокка.
Бедолага, он был косоглазым, с парализованной рукой и лицом больного хорька, все это не делало его привлекательным в глазах женщин. Потом он с жаром принялся меня убеждать:
– Есть одна молодая особа в Дефнаскире, ты должен с ней познакомиться, леди из очень хорошего рода! Очаровательное создание и...
Он замолк: видимо, список достоинств девушки на том и кончался или ему просто ничего больше не пришло в голову.
– Ее отец был шерифом, упокой Господи его душу. Чудесная девушка. Ее зовут Милдрит.
Беокка выжидательно улыбнулся.
– Дочка судьи, – сказал я без выражения. – Королевский судья? Шериф?
– Ее отец был шерифом только южного Дефнаскира, – Беокка передвинул покойного вниз по социальной лестнице, – но он оставил Милдрит наследство. Отличную землю рядом с Эксанкестером.
– Дочка шерифа, – повторил я, – а не олдермена?
– Кажется, ей шестнадцать лет, – продолжал Беокка, глядя, как полоса гальки на востоке становится все тоньше.
– Шестнадцать, – со злостью проговорил я, – и еще не замужем? Значит, она уродина.
– Это вряд ли имеет значение, – возразил Беокка сердито.
– Не тебе же с ней спать! – возмутился я. – Наверное, она еще и богомольна в придачу?
– Она добрая христианка, чему я весьма рад.
– Ты ее видел? – спросил я.
– Нет, – признался он, – но Альфред о ней рассказывал.
– Так это идея Альфреда?
– Он хочет, чтобы все его люди были обустроены, имели корни в этой земле.
– Я не его человек, отец. Я Утред из Беббанбурга, а лорды беббанбургские не женятся на богомольных уродливых потаскухах низкого звания.
– Ты должен с ней познакомиться, – настаивал он, хмуро глядя на меня. – Женитьба – чудесная вещь, Утред, предназначенная Господом для нашего счастья.
– Откуда ты знаешь?
– Потому что так и есть, – неуверенно сказал он.
– Я и без того счастлив, – заявил я. – Я сплю с Бридой и убиваю датчан. Найди Милдрит другого мужчину. Почему на ней должен жениться я? Господи, святой отец, тебе ведь уже под тридцать! Если ты не женишься в ближайшее время, так и помрешь девственником. Ты же девственник?
Он вспыхнул, но не ответил, потому что подошел Леофрик – мрачнее тучи. Он никогда не бывал веселым, но сейчас казался угрюмее, чем обычно, и я решил, что он поспорил о чем-то с Альфредом и продул спор. Следом за ним подошел и сам Альфред, его строгое лицо ничего не выражало. За королем тащились два священника, с пергаментом, чернилами и перьями – я понял, что они записывали разговор.
– А как думаешь ты, Утред, – обратился ко мне Альфред, – что важнее всего для корабля?
Один из священников обмакнул перо в чернила, собираясь записать ответ, и покачнулся, когда в судно ударила волна. Представляю, как выглядели их записи в тот день.
– Паруса? – допытывался Альфред. – Копья? Лучники? Щиты? Весла?
– Ведра, – ответил я.
– Ведра? – Он посмотрел на меня с негодованием, подозревая, что я потешаюсь над ним.
– Ведра, чтобы вычерпывать воду, господин, – сказал я, кивнув на днище «Хеахенгеля»: четыре человека черпали воду и выливали за борт, хотя немало воды попадало и на гребцов. – Что нам необходимо, господин, так это научиться конопатить суда.
– Запишите это, – приказал Альфред священникам, затем встал на цыпочки, глядя на приближающийся остров, рядом с которым видели вражеские корабли.
– Они давно ушли, – проворчал Леофрик.
– Молюсь, чтобы это было не так.
– Датчане не будут нас ждать, – сказал Леофрик. Он пребывал в отвратительном настроении, настолько гадком, что ворчал даже на короля. – Они не дураки, – продолжал он, – они высаживаются, грабят и уходят. Они уходят с приливами.
Прилив только что начался и работал против нас. Надо сказать, я так и не разобрался с приливами и отливами в этой местности. Здесь было в два раза больше высоких приливов, чем где-либо еще. Либо приливы в Гемптоне подчинялись собственным правилам, либо все законы природы спутали каналы.
– Язычники были здесь на заре, – сказал Альфред.
– Тогда они уже в нескольких милях от нас, – заявил Леофрик.
Он говорил с королем, как с одним из членов команды, без всякого почтения, но Альфред всегда терпимо относился к подобной наглости. Он понимал, насколько ценен Леофрик.
Но в тот день Леофрик ошибся. Корабли викингов не ушли, они все еще стояли возле Хейлинсига, все семь – их взял в плен отлив. Теперь они ждали, когда вода поднимется и освободит их, но мы явились раньше и вошли в море, ставшее озером, через узкий рукав, начинавшийся у северного берега Соленте. В этом рукаве судно оказывалось среди топей, песчаных банок, островков и отмелей, не то что в водах Гевэска. У нас на борту был уроженец этой местности, который знал, как надо идти, а вот у датчан такого лоцмана не было. Их ввел в заблуждение ряд ив, воткнутых в песок при отливе для обозначения фарватера, и сейчас они прочно засели в илистом берегу.
И это было замечательно. Мы поймали их, словно лис в норе, нам оставалось только бросить якорь у выхода в море, понадеявшись, что якоря выдержат сильное течение, дождаться, пока датчане отчалят, а потом перебить их. Но Альфред торопился. Он спешил вернуться к своему войску и требовал, чтобы мы высадили его в Гемптоне до темноты. Поэтому нам приказали атаковать немедленно, хотя Леофрик был против.
Атака – это тоже замечательно, только мы не могли просто взять и подойти к илистому берегу: по узкому каналу нам пришлось бы идти по одному, и тогда первому кораблю выпало бы биться сразу со всеми семью драккарами. Потому мы долго гребли, чтобы приблизиться к врагам с юга; но таким образом мы открыли им выход из озера. Само собой, они выйдут, как только прилив поднимет их суда. Леофик ворчал в бороду, что мы все делаем неверно, и страшно злился на Альфреда.
Альфред между тем был зачарован видом вражеских кораблей, которых никогда не видел вблизи.
– Эти животные изображают их богов? – спросил он, указывая на чудищ, драконов и змеев на носу и корме кораблей.
– Нет, господин, это просто чудовища, – ответил я.
Я стоял рядом с королем, оставив рулевое весло на человека, знающего здешние воды. Когда я рассказал Альфреду, что резные головы можно снять с кораблей, чтобы не распугивать духов земли, он велел священнику:
– Запиши. А флюгеры на мачтах? – спросил король, глядя на ближайший, с нарисованным на нем орлом. – Тоже призваны отпугивать духов?
Я не ответил. Глядя на семь кораблей, застрявших в илистом берегу, я узнал один из них. «Летучий змей». Светлая полоса на обшивке была хорошо заметна, но я бы и без того его узнал. «Летучий змей», чудесный «Летучий змей», корабль-мечта, здесь, в Хейлинсиге.
– Утред? – окликнул король.
– Это просто указатели ветра, господин, – сказал я.
Если «Летучий змей» здесь, то здесь ли Рагнар? Или Кьяртан захватил корабль и нанял рулевого?
– Кажется, на украшение судна уходит много липших усилий, – раздраженно заметил Альфред.
– Они любят свои корабли, – ответил я, – они сражаются за них. Тому, что любишь, оказываешь почести, господин. Нам тоже нужно украшать свои суда.
Я сказал это грубо, потому что считал – мы бы больше любили свои корабли, если бы на них были головы животных и они носили бы правильные названия, например: «Кровавый убийца», «Морской волк» или «Оставляющий вдов». А вместо этого «Хеахенгель» вел за собой по неверным водам «Керуфина» и «Кристенлика», а за ними следовали «Апостол» и «Эфтвирд», то есть «Судный день», – пожалуй, лучшее название во всем нашем флоте, потому что «Эфтвирд» отправил в объятия моря не один датский корабль.
Датчане копали, надеясь углубить предательский фарватер и поднять корабли на воду, но, когда мы подошли, поняли, что им не завершить столь грандиозное дело. Тогда они вернулись на корабли за доспехами, шлемами, щитами и оружием. Я натянул свою кольчугу – кожаные ремни на ней пахли застарелым потом, – закинул за спину Вздох Змея и привесил к поясу Осиное Жало. Это будет не морской бой, а обычный, на суше, клин на клин, свалка в грязи, но у датчан имелось преимущество: они могли встать там, где мы будем высаживаться. Они встретят нас, когда мы будем сходить с кораблей, – и мне это не нравилось. Я видел, что Леофрику тоже это не нравится, но Альфред сохранял спокойствие, натягивая шлем.
– Бог на нашей стороне, – сказал он.
– Он нам понадобится, – пробормотал Леофрик и закричал рулевому:
– Придержи корабль!
Это было непросто, удержать «Хеахенгеля» неподвижно в бегущей воде, но мы стали табанить, и корабль крутнуло на месте, пока Леофрик вглядывался в берег. Полагаю, он выжидал, пока подтянутся остальные суда, чтобы высадиться всем вместе, но при виде полоски грязного песка у берега понял: если мы пришвартуем там «Хеахенгеля», мы успеем высадиться, не столкнувшись нос к носу с клином из семи команд викингов. Полоска песка была узкой, на ней могли встать в ряд три-четыре человека, и биться там сможет только равное число противников с обеих сторон.
– Подходящее местечко, чтобы умереть, Эрслинг, – сказал он мне и пошел вперед.
Альфред заторопился с нами.
– Жди! – рявкнул Леофрик на короля с такой яростью, что тот послушался. – Правь на эту косу! – проревел Леофрик рулевому. – Быстрее!
Рагнар был там. Я увидел орлиное крыло на шесте, а потом я заметил и его самого – в тот миг он выглядел в точности как отец, и мне показалось, что я снова стал мальчишкой.
– Готов, Эрслинг? – спросил Леофрик.
Он собрал полдюжины лучших своих воинов, все мы стояли на носу, за нами выстроились лучники, готовые прикрыть нас стрелами от датчан, которые спешили на узкую полосу грязного песка. Мы рванулись вперед, когда нос «Хеахенгеля» ударился о берег.
– Пора! – заорал Леофрик, и мы попрыгали с борта в воду, доходившую нам до колен, и интуитивно сомкнули щиты, строя клин.
Я схватился за Осиное Жало, когда к нам подбежали первые датчане.
– Убейте их! – заорал Леофрик, и я выбросил щит вперед.
Раздался оглушительный грохот железного умбона по дереву, топор промелькнул над моей головой, но человек, стоявший за мной, принял его на свой щит. Я ударил из-под щита, целя коротким мечом вверх, но угодил в щит датчанина; высвободил клинок, ударил снова и ощутил боль в правой ноге, когда лезвие проткнуло под водой мой сапог. Кровь окрасила воду, но я устоял на ногах и рванулся вперед, чуя датчан. Над головой кричали чайки, подбегало все больше викингов, но и наших становилось все больше, некоторые стояли по пояс в воде, и положение передних рядов теперь сравнялось, потому что никому не хватало места, чтобы достать оружие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55