Убба поднял топор, на котором так и висели остатки моего щита – и тут поскользнулся, наступив на склизкие кишки трупа. Его левая нога поехала в сторону, и, пока он пытался восстановить равновесие, я ткнул перед собой Вздохом Змея, и клинок пронзил кольчугу над сгибом локтя. Его рука с топором упала, силы оставили его. Вздох Змея рубанул его по губам. Я что-то кричал, на бороде Уббы была кровь, и он знал, знал, что умрет, знал, что увидит своих братьев в пиршественном зале. Но он не сдавался. Он видел приближение смерти, но боролся с ней, пытаясь снова ударить меня щитом, однако я был слишком быстр и полон вдохновения. Следующий удар пришелся Уббе в шею, он покачнулся, кровь лилась ему на плечо, просачивалась между звеньями кольчуги, а он глядел на меня, пытаясь встать прямо.
– Дождись меня в Валгалле, господин, – сказал я.
Он упал на колени, все еще глядя на меня. Попытался заговорить, но не смог, и я нанес ему последний удар.
– Прикончим их! – закричал олдермен Одда.
Все, кто видели наш с Уббой поединок, победно завопили и бросились на врага. Датчане в панике пытались добраться до своих кораблей, некоторые побросали оружие, а самые умные лежали плашмя, притворяясь мертвыми, и люди с серпами убивали людей с мечами. Женщины из Синуита были теперь в лагере датчан, убивая и грабя.
Я встал на колени рядом с Уббой и сжал его обмякшие пальцы на рукоятке боевого топора.
– Ступай в Валгаллу, лорд, – сказал я.
Он еще не умер, но умирал. Мой последний удар пронзил его шею, по его телу прошла сильная дрожь, из глотки вырвался хрип, а я держал его руку на топоре, пока Убба не умер.
Отчалила еще дюжина кораблей, полных датчан, но остальной флот Уббы был у нас в руках. Несколько врагов бежали в лес, где их перебили, а остальные были либо мертвы, либо взяты в плен. Знамя с вороном захватили люди Одды. В тот день мы победили, и отец Виллибальд с обагренным кровью копьем танцевал от счастья.
Мы получили лошадей, золото, серебро, пленных, женщин, корабли, оружие и доспехи. Я сражался в клине.
Олдермен Одда был ранен: топор пробил его шлем и задел голову. Он был еще жив, но глаза и кожа его побелели, дыхание сделалось прерывистым, голова была в крови. Священники молились за него в одном из деревенских домов. Я пришел туда, чтобы его увидеть, но он не заметил меня; олдермен уже не мог говорить и, может быть, ничего больше не слышал. Отогнав в сторону пару священников, я опустился на колени рядом с его постелью и благодарил за то, что он дрался с датчанами. Его сын, целый и невредимый, в доспехах, не пострадавших в бою, смотрел на меня из дальнего темного угла комнаты.
Наконец я отошел от постели его отца. Спина моя болела, руки горели от усталости.
– Я еду в Кридиантон, – сообщил я молодому Одде.
Тот пожал плечами, словно ему было все равно, куда я направляюсь. Пригнувшись, я шагнул в низкую дверь, за которой меня ждал Леофрик.
– Не езди в Кридиантон, – сказал он.
– Там моя жена. Там мой сын.
– Но Альфред в Эксанкестере.
– И что же?
– А то, что доставивший весть о битве в Эксанкестер получит награду.
– Так поезжай сам.
Датские пленники хотели похоронить Уббу, но Одда Младший приказал расчленить его тело и бросить птицам и зверям. Это еще не успели сделать, хотя отличный боевой топор, который я вложил в руку умирающего воина, исчез. Я расстроился, потому что сам хотел его забрать. А еще я хотел отдать Уббе последние почести, поэтому позволил датчанам вырыть могилу. Одда Младший не стал мне перечить и разрешил датчанам похоронить вождя, насыпав курган над телом, и Убба отправился пировать с братьями.
Когда все было сделано, я поехал на юг с двумя десятками своих воинов, на конях, отнятых у датчан.
Я ехал к своей семье.
* * *
Сейчас, спустя много лет после битвы у Синуита, у меня есть арфист – старый валлиец, слепой, но очень талантливый, который часто поет песни своих предков. Он любит петь об Артуре и Гвиневер, о том, как Артур убивал англичан, хотя и старается, чтобы эти песни не дошли до моих ушей. Мне он поет хвалы, расписывая мои боевые подвиги льстивыми словами придворных поэтов, называя меня Утредом Могучим Мечом, Утредом Смертоносным и Утредом Благословенным. Иногда я замечаю, как слепой старик улыбается, пока его руки трогают струны, и его скептицизм понятен мне больше, чем жалкое лизоблюдство поэтов.
Но в году 877-м у меня не было придворных поэтов, не было арфиста. Я был молодым человеком, вышедшим из клина изумленным и ошеломленным. От меня несло кровью, когда мы двигались на юг, но отчего-то, проезжая по холмам и лесам Дефнаскира, я думал об арфе.
У каждого лорда в большом зале имеется арфа. Ребенком, до встречи с Рагнаром, я иногда садился рядом с арфой в беббанбургском зале и дивился тому, как струны могут играть сами по себе. Стоит тронуть одну струну, остальные задрожат и тихонько запоют.
– Не знаешь, чем заняться, парень? – сердито спросил отец, как-то раз увидев меня перед арфой.
Наверное, я и впрямь не знал, но весенним днем 877 года вспомнил арфу из своего детства – как дрожали все ее струны, если тронуть одну. Конечно, получалась не музыка, а просто шум, еле слышный шум, но после битвы в долине Педредана мне казалось, что моя жизнь сплетена из струн, и если тронуть одну, остальные, хоть и не связанные с ней, тоже задрожат. Я думал о Рагнаре Младшем: жив ли он? Жив ли Кьяртан, убийца его отца, а если умер, то как? Мысли о Рагнаре потянули за собой воспоминание о Бриде, а вслед за ней передо мной возник образ Милдрит, и тогда мне на ум пришел Альфред и его противная жена Эльсвит. Все эти люди были частью моей жизни, струнами, натянутыми на раму по имени Утред, и влияли друг на друга, и все вместе исполняли музыку моей жизни.
«Ненормальный, – сказал я себе. – Жизнь – это просто жизнь. Мы живем, мы умираем, мы отправляемся в Валгаллу. Нет никакой музыки, просто случай. Судьба неумолима».
– О чем ты думаешь? – спросил Леофрик. Мы ехали через долину, розовую от цветов.
– Мне казалось, ты собирался в Эксанкестер, – заметил я.
– Да, но сначала заеду в Кридиантон, а потом провожу тебя в Эксанкестер. Так о чем ты думал? Ты помрачнел, как священник.
– Я думал об арфе.
– Об арфе! – Он захохотал. – У тебя в голове полно чепухи.
– Тронь арфу, и получишь только шум, но заиграй на ней, и будет музыка.
– Святой Боже! – Он встревоженно посмотрел на меня. – Да ты такой же, как Альфред. Слишком много думаешь!
Леофрик был прав. Альфред был одержим порядком, одержим идеей превратить хаос жизни в нечто такое, чем можно будет управлять. Он делал это с помощью церкви и закона, что почти одно и то же, я же хотел увидеть в жизни упорядоченный узор. В конце концов я его увидел, и узор этот не имел никакого отношения к богам, только к людям. К людям, которых мы любим. Мой арфист правильно усмехается, распевая, будто я Утред, Дающий Дары, Утред Мститель или Ут-ред, Оставляющий Вдов. Он стар и знает то же, что знаю я: что я просто Утред Одинокий. Все мы одиноки, все мы ищем руку, которая направит нас во тьме. Дело не арфе, а в руке, которая на ней играет.
– У тебя голова заболит, – сказал Леофрик, – если будешь столько думать.
– Эрслинг, – закончил я за него.
* * *
С Милдрит было все в порядке. Ее никто не изнасиловал. Она зарыдала, увидев меня, а я подхватил ее на руки, удивляясь, что так сильно ее люблю. Она сказала, что считала меня мертвым, что молилась своему оогу о моем спасении, а потом привела меня в комнату, где лежал в пеленках сын. В первый раз я увидел Утреда, сына Утреда, и молился, чтобы в один прекрасный день он сделался законным и единственным наследником земель, по границе обозначенных камнями и рвами, дубами и ясенем, болотом и морем. Я все еще хозяин этих земель, за которые заплачено кровью моих предков, и отберу свои владения у человека, их укравшего, и отдам сыновьям. Потому что я Утред, ярл Утред, Утред Беббанбургский, и судьба правит всем.
Историческая справка
Альфред, как известно, единственный монарх в истории Англии, удостоенный чести называться Великим, и этот роман (как и последующие) – попытка показать, почему именно ему достался такой титул. Не хочу предвосхищать романы, но, в общем, именно благодаря Альфреду Уэссекс и, соответственно, английское общество были спасены от датского завоевания. Сын короля Эдвард, его дочь Этельфлэд и внук Этельстан завершили то, что начал создавать Альфред, – политическое объединение, именуемое Инглаланд. Главным героем всех романов является Утред.
Но все упирается в Альфреда, который действительно был очень религиозным и очень больным человеком. Согласно последним исследованиям, он страдал болезнью Крона, проявляющейся резкими спазмами в животе, и от хронического геморроя – эти детали можно почерпнуть в книге человека, хорошо знакомого с Альфредом, епископа Ассера, появившегося в жизни короля вскоре после описанных в романе событий. Постоянно ведутся споры, действительно ли епископ Ассер составил жизнеописание Альфреда, или это более поздняя подделка, созданная спустя несколько веков после смерти короля. Сам я не обладаю достаточными познаниями, чтобы рассудить спор ученых мужей, но даже если это подделка, в ней содержится изрядная доля правды, и кто бы ни был ее автором, он должен был обладать обширными знаниями об Альфреде. Ясно, что автор хотел представить Альфреда в наилучшем свете – воином, ученым и христианином, но не стал и стыдливо скрывать грехи юности своего героя. Он пишет, что король «был не в силах отказаться от плотских утех, пока Господь в своей щедрости не наслал на него болезнь, помогающую противиться искушениям». Был ли у Альфреда и впрямь незаконнорожденный сын Осферт – спорный вопрос, хотя такое вполне возможно.
Самое серьезное испытание, выпавшее на долю Альфреда, – это завоевание Англии датчанами. Некоторых читателей, возможно, разочарует, что в романе датчане именуются северянами или язычниками, но редко называются викингами. Здесь я следую традиции ранних английских авторов, страдавших от набегов датчан и редко использовавших слово «викинг», которое относится скорее к роду деятельности, а не к народу или племени. «Викинговать» означало «отправляться в набег», а датчане, в девятом веке сражавшиеся с англичанами, хоть и являлись, без сомнения, участниками набега, но прежде всего были захватчиками и оккупантами. С ними связано множество преданий, главные из которых – рогатые шлемы, берсерки и отвратительный вид казни, именуемой «летящий орел», когда ребра жертвы вскрывали, разрывая в стороны и выставляя напоказ легкие и сердце. Видимо, это более поздние легенды, как и берсерки, яростные обнаженные воины, атакующие врага в припадке безумного бешенства. Без сомнения, они были безумными и яростными, но не существует свидетельств, что эти нудисты-психопаты регулярно появлялись на полях сражений. То же касается рогатых шлемов: современники викингов ни разу не видели их. Воины-викинги обладали достаточным здравым смыслом, чтобы не помещать на шлем пару протуберанцев, дающих противнику возможность запросто сбить шлем с головы. Конечно, жаль отказываться в сочинении от живописного рогатого шлема, но, увы, его никогда не существовало.
Уничтожение датчанами церквей подробно описано в хрониках. Завоеватели не были христианами и не видели причин щадить церкви и монастыри, тем более что там накапливались немалые богатства. Но был ли проведен рейд по северным монастырям – спорный вопрос. Источник, повествующий о таком рейде, относится к более позднему времени – это хроника тринадцатого века, составленная Роджером из Вендовера. Однако множество епископатов и монастырей, бесспорно, прекратили свое существование в период датского завоевания, которое было не просто масштабным набегом. Нет, то была хорошо спланированная попытка искоренить английский общественный строй и заменить датским укладом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
– Дождись меня в Валгалле, господин, – сказал я.
Он упал на колени, все еще глядя на меня. Попытался заговорить, но не смог, и я нанес ему последний удар.
– Прикончим их! – закричал олдермен Одда.
Все, кто видели наш с Уббой поединок, победно завопили и бросились на врага. Датчане в панике пытались добраться до своих кораблей, некоторые побросали оружие, а самые умные лежали плашмя, притворяясь мертвыми, и люди с серпами убивали людей с мечами. Женщины из Синуита были теперь в лагере датчан, убивая и грабя.
Я встал на колени рядом с Уббой и сжал его обмякшие пальцы на рукоятке боевого топора.
– Ступай в Валгаллу, лорд, – сказал я.
Он еще не умер, но умирал. Мой последний удар пронзил его шею, по его телу прошла сильная дрожь, из глотки вырвался хрип, а я держал его руку на топоре, пока Убба не умер.
Отчалила еще дюжина кораблей, полных датчан, но остальной флот Уббы был у нас в руках. Несколько врагов бежали в лес, где их перебили, а остальные были либо мертвы, либо взяты в плен. Знамя с вороном захватили люди Одды. В тот день мы победили, и отец Виллибальд с обагренным кровью копьем танцевал от счастья.
Мы получили лошадей, золото, серебро, пленных, женщин, корабли, оружие и доспехи. Я сражался в клине.
Олдермен Одда был ранен: топор пробил его шлем и задел голову. Он был еще жив, но глаза и кожа его побелели, дыхание сделалось прерывистым, голова была в крови. Священники молились за него в одном из деревенских домов. Я пришел туда, чтобы его увидеть, но он не заметил меня; олдермен уже не мог говорить и, может быть, ничего больше не слышал. Отогнав в сторону пару священников, я опустился на колени рядом с его постелью и благодарил за то, что он дрался с датчанами. Его сын, целый и невредимый, в доспехах, не пострадавших в бою, смотрел на меня из дальнего темного угла комнаты.
Наконец я отошел от постели его отца. Спина моя болела, руки горели от усталости.
– Я еду в Кридиантон, – сообщил я молодому Одде.
Тот пожал плечами, словно ему было все равно, куда я направляюсь. Пригнувшись, я шагнул в низкую дверь, за которой меня ждал Леофрик.
– Не езди в Кридиантон, – сказал он.
– Там моя жена. Там мой сын.
– Но Альфред в Эксанкестере.
– И что же?
– А то, что доставивший весть о битве в Эксанкестер получит награду.
– Так поезжай сам.
Датские пленники хотели похоронить Уббу, но Одда Младший приказал расчленить его тело и бросить птицам и зверям. Это еще не успели сделать, хотя отличный боевой топор, который я вложил в руку умирающего воина, исчез. Я расстроился, потому что сам хотел его забрать. А еще я хотел отдать Уббе последние почести, поэтому позволил датчанам вырыть могилу. Одда Младший не стал мне перечить и разрешил датчанам похоронить вождя, насыпав курган над телом, и Убба отправился пировать с братьями.
Когда все было сделано, я поехал на юг с двумя десятками своих воинов, на конях, отнятых у датчан.
Я ехал к своей семье.
* * *
Сейчас, спустя много лет после битвы у Синуита, у меня есть арфист – старый валлиец, слепой, но очень талантливый, который часто поет песни своих предков. Он любит петь об Артуре и Гвиневер, о том, как Артур убивал англичан, хотя и старается, чтобы эти песни не дошли до моих ушей. Мне он поет хвалы, расписывая мои боевые подвиги льстивыми словами придворных поэтов, называя меня Утредом Могучим Мечом, Утредом Смертоносным и Утредом Благословенным. Иногда я замечаю, как слепой старик улыбается, пока его руки трогают струны, и его скептицизм понятен мне больше, чем жалкое лизоблюдство поэтов.
Но в году 877-м у меня не было придворных поэтов, не было арфиста. Я был молодым человеком, вышедшим из клина изумленным и ошеломленным. От меня несло кровью, когда мы двигались на юг, но отчего-то, проезжая по холмам и лесам Дефнаскира, я думал об арфе.
У каждого лорда в большом зале имеется арфа. Ребенком, до встречи с Рагнаром, я иногда садился рядом с арфой в беббанбургском зале и дивился тому, как струны могут играть сами по себе. Стоит тронуть одну струну, остальные задрожат и тихонько запоют.
– Не знаешь, чем заняться, парень? – сердито спросил отец, как-то раз увидев меня перед арфой.
Наверное, я и впрямь не знал, но весенним днем 877 года вспомнил арфу из своего детства – как дрожали все ее струны, если тронуть одну. Конечно, получалась не музыка, а просто шум, еле слышный шум, но после битвы в долине Педредана мне казалось, что моя жизнь сплетена из струн, и если тронуть одну, остальные, хоть и не связанные с ней, тоже задрожат. Я думал о Рагнаре Младшем: жив ли он? Жив ли Кьяртан, убийца его отца, а если умер, то как? Мысли о Рагнаре потянули за собой воспоминание о Бриде, а вслед за ней передо мной возник образ Милдрит, и тогда мне на ум пришел Альфред и его противная жена Эльсвит. Все эти люди были частью моей жизни, струнами, натянутыми на раму по имени Утред, и влияли друг на друга, и все вместе исполняли музыку моей жизни.
«Ненормальный, – сказал я себе. – Жизнь – это просто жизнь. Мы живем, мы умираем, мы отправляемся в Валгаллу. Нет никакой музыки, просто случай. Судьба неумолима».
– О чем ты думаешь? – спросил Леофрик. Мы ехали через долину, розовую от цветов.
– Мне казалось, ты собирался в Эксанкестер, – заметил я.
– Да, но сначала заеду в Кридиантон, а потом провожу тебя в Эксанкестер. Так о чем ты думал? Ты помрачнел, как священник.
– Я думал об арфе.
– Об арфе! – Он захохотал. – У тебя в голове полно чепухи.
– Тронь арфу, и получишь только шум, но заиграй на ней, и будет музыка.
– Святой Боже! – Он встревоженно посмотрел на меня. – Да ты такой же, как Альфред. Слишком много думаешь!
Леофрик был прав. Альфред был одержим порядком, одержим идеей превратить хаос жизни в нечто такое, чем можно будет управлять. Он делал это с помощью церкви и закона, что почти одно и то же, я же хотел увидеть в жизни упорядоченный узор. В конце концов я его увидел, и узор этот не имел никакого отношения к богам, только к людям. К людям, которых мы любим. Мой арфист правильно усмехается, распевая, будто я Утред, Дающий Дары, Утред Мститель или Ут-ред, Оставляющий Вдов. Он стар и знает то же, что знаю я: что я просто Утред Одинокий. Все мы одиноки, все мы ищем руку, которая направит нас во тьме. Дело не арфе, а в руке, которая на ней играет.
– У тебя голова заболит, – сказал Леофрик, – если будешь столько думать.
– Эрслинг, – закончил я за него.
* * *
С Милдрит было все в порядке. Ее никто не изнасиловал. Она зарыдала, увидев меня, а я подхватил ее на руки, удивляясь, что так сильно ее люблю. Она сказала, что считала меня мертвым, что молилась своему оогу о моем спасении, а потом привела меня в комнату, где лежал в пеленках сын. В первый раз я увидел Утреда, сына Утреда, и молился, чтобы в один прекрасный день он сделался законным и единственным наследником земель, по границе обозначенных камнями и рвами, дубами и ясенем, болотом и морем. Я все еще хозяин этих земель, за которые заплачено кровью моих предков, и отберу свои владения у человека, их укравшего, и отдам сыновьям. Потому что я Утред, ярл Утред, Утред Беббанбургский, и судьба правит всем.
Историческая справка
Альфред, как известно, единственный монарх в истории Англии, удостоенный чести называться Великим, и этот роман (как и последующие) – попытка показать, почему именно ему достался такой титул. Не хочу предвосхищать романы, но, в общем, именно благодаря Альфреду Уэссекс и, соответственно, английское общество были спасены от датского завоевания. Сын короля Эдвард, его дочь Этельфлэд и внук Этельстан завершили то, что начал создавать Альфред, – политическое объединение, именуемое Инглаланд. Главным героем всех романов является Утред.
Но все упирается в Альфреда, который действительно был очень религиозным и очень больным человеком. Согласно последним исследованиям, он страдал болезнью Крона, проявляющейся резкими спазмами в животе, и от хронического геморроя – эти детали можно почерпнуть в книге человека, хорошо знакомого с Альфредом, епископа Ассера, появившегося в жизни короля вскоре после описанных в романе событий. Постоянно ведутся споры, действительно ли епископ Ассер составил жизнеописание Альфреда, или это более поздняя подделка, созданная спустя несколько веков после смерти короля. Сам я не обладаю достаточными познаниями, чтобы рассудить спор ученых мужей, но даже если это подделка, в ней содержится изрядная доля правды, и кто бы ни был ее автором, он должен был обладать обширными знаниями об Альфреде. Ясно, что автор хотел представить Альфреда в наилучшем свете – воином, ученым и христианином, но не стал и стыдливо скрывать грехи юности своего героя. Он пишет, что король «был не в силах отказаться от плотских утех, пока Господь в своей щедрости не наслал на него болезнь, помогающую противиться искушениям». Был ли у Альфреда и впрямь незаконнорожденный сын Осферт – спорный вопрос, хотя такое вполне возможно.
Самое серьезное испытание, выпавшее на долю Альфреда, – это завоевание Англии датчанами. Некоторых читателей, возможно, разочарует, что в романе датчане именуются северянами или язычниками, но редко называются викингами. Здесь я следую традиции ранних английских авторов, страдавших от набегов датчан и редко использовавших слово «викинг», которое относится скорее к роду деятельности, а не к народу или племени. «Викинговать» означало «отправляться в набег», а датчане, в девятом веке сражавшиеся с англичанами, хоть и являлись, без сомнения, участниками набега, но прежде всего были захватчиками и оккупантами. С ними связано множество преданий, главные из которых – рогатые шлемы, берсерки и отвратительный вид казни, именуемой «летящий орел», когда ребра жертвы вскрывали, разрывая в стороны и выставляя напоказ легкие и сердце. Видимо, это более поздние легенды, как и берсерки, яростные обнаженные воины, атакующие врага в припадке безумного бешенства. Без сомнения, они были безумными и яростными, но не существует свидетельств, что эти нудисты-психопаты регулярно появлялись на полях сражений. То же касается рогатых шлемов: современники викингов ни разу не видели их. Воины-викинги обладали достаточным здравым смыслом, чтобы не помещать на шлем пару протуберанцев, дающих противнику возможность запросто сбить шлем с головы. Конечно, жаль отказываться в сочинении от живописного рогатого шлема, но, увы, его никогда не существовало.
Уничтожение датчанами церквей подробно описано в хрониках. Завоеватели не были христианами и не видели причин щадить церкви и монастыри, тем более что там накапливались немалые богатства. Но был ли проведен рейд по северным монастырям – спорный вопрос. Источник, повествующий о таком рейде, относится к более позднему времени – это хроника тринадцатого века, составленная Роджером из Вендовера. Однако множество епископатов и монастырей, бесспорно, прекратили свое существование в период датского завоевания, которое было не просто масштабным набегом. Нет, то была хорошо спланированная попытка искоренить английский общественный строй и заменить датским укладом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55