– спросил я.
– Клянусь? – Теперь олдермен разозлился, его уродливая бородавчатая физиономия покраснела. – Ты смеешь требовать клятвы? – Он сам взялся за меч. – Да мы тебя зарежем как собаку! – заявил он, и мечи его вассалов дернулись.
Я указал своим оружием на реку.
– Ты знаешь, чье это знамя? – спросил я, возвысив голос, чтобы меня услышала добрая часть собравшихся на холме. – Это ворон Уббы Лотброксона. Я видел, как убивает Убба Лотброксон. Я видел, как он загоняет людей в море, распарывает им животы, сносит головы, стоя по колено в крови, и песнь его клинка сливается с их предсмертными стонами. И вы хотите убить меня, того, кто готов драться с этим человеком вместе с вами? Давайте! – Я раскинул в стороны руки, подставляясь под удар меча Одды. – Давай! – выплюнул я. – Но сперва поклянись, что моя жена и ребенок в безопасности.
Он секунду помолчал, затем опустил меч.
– Они в безопасности, – сказал олдермен, – клянусь.
– А этот, – я указал мечом на его сына, – не тронул ее?
Олдермен посмотрел на сына, тот замотал головой.
– Клянусь, нет, – сказал Одда Младший, обретя голос. – Я лишь хотел увезти ее в безопасное место. Мы думали, ты погиб, и я хотел спасти ее. Больше ничего не было, клянусь.
Я убрал в ножны Вздох Змея.
– Вы должны моей жене восемнадцать шиллингов, – сказал я олдермену и отвернулся.
Я пришел в Синуит. Мне нечего было делать на вершине холма. Но я был здесь. Потому что судьба правит всем.
Глава 11
Олдермен Одда не хотел драться с датчанами. Он хотел оставаться там, где стоит, и позволить Уббе осадить крепость. Этого, считал он, будет довольно.
– Задержим здесь их армию, – медленно проговорил он, – и Альфред сможет прийти и сразиться с ними.
– Альфред осаждает Эксанкестер, – заметил я.
– Он оставит людей, чтобы те присматривали за Гутрумом, – высокомерно бросил Одда, – и придет сюда.
Ему не хотелось со мной разговаривать, но я был олдерменом, и он не мог отстранить меня от военного совета, на котором присутствовали его сын, священники и дюжина танов. Все эти люди потихоньку закипали от моих замечаний. Я утверждал, что Альфред не придет к нам на помощь, а олдермен Одда отказывался двигаться с холма, поскольку считал, что Альфред придет. Его таны, все мощные, в тяжелых кольчугах, угрюмые, умудренные опытом люди, соглашались с ним. Один из них пробормотал, что нужно защитить женщин.
– Здесь вообще не должно быть женщин, – сказал я.
– Но они здесь, – ответил он упрямо.
Не меньше сотни женщин пришли вместе с мужчинами и сейчас находились на вершине холма, где не было укрытия ни для них, ни для детей.
– Ладно, допустим, Альфред явится сюда, – сказал я. – Сколько на это уйдет времени?
– Два дня? – предположил Одда. – Три?
– И что мы будем пить все это время? – поинтересовался я. – Птичье дерьмо?
Все уставились на меня с ненавистью, но я был прав – в Синуите не было родников. Ближайшая вода находилась в реке, а между рекой и нами стояли датчане. Одда прекрасно понимал, что жажда нас погубит, но все равно хотел остаться на месте. Пусть священники попросят о чуде.
Датчане тоже осторожничали. Их было больше, но не намного, и мы стояли на возвышенности – значит, им придется подниматься по крутому склону. Убба предпочел осадить холм, а не брать его наскоком. Датчане делали все, чтобы не терять воинов, и я вспомнил, как колебался Убба под Гевэском, выбирая, каким из двух способов атаковать Эдмунда. Возможно, его нынешние сомнения усугублял Сторри, если, конечно, еще был жив. Но какая бы причина ни двигала Уббой, вместо того чтобы выстроить людей клином и повести к старинному форту, он поставил их кольцом вокруг Синуита, после чего с пятью рулевыми поднялся на холм. У него не было при себе ни меча, ни щита, значит, он хотел только поговорить.
Олдермен Одда, его сын, пара танов и три священника вышли к нему навстречу, и я, будучи олдерменом, зашагал за ними. Одда недобро на меня поглядел, но снова не посмел прогнать, и вот мы встретились на середине склона. Убба не произнес слов приветствия и не стал тратить времени на традиционные угрозы, он просто сказал, что мы в кольце и разумнее всего будет сдаться.
– Вы сложите оружие, – сказал он, – я возьму заложников, и все вы останетесь живы.
Один из священников перевел требование олдермену. Я наблюдал за Уббой. Он выглядел старше, чем мне запомнился, в его бороде проглядывала седина, но все равно он производил страшное впечатление: широкогрудый, уверенный в себе, грубый.
Олдермен Одда явно испугался. Убба, в конце концов, был новым предводителем датчан, человеком, пришедшим из далекого моря, чтобы дать крупное сражение, и вот теперь Одде предстоит противостоять ему. Олдермен изо всех сил старался выказать уверенность, заявив, что останется там, где стоит, и положится на Господа.
– Тогда я вас убью, – ответил Убба.
– Попробуй, – отозвался Одда.
Это был жалкий ответ, и Убба насмешливо плюнул. Он уже собирался уйти, но тут заговорил я, переводчик был мне ни к чему.
– Флот Гутрума погиб, – сказал я, – Ньерд протянул руку из глубин, Убба Лотброксон, и утащил флот Гутрума на дно. Все храбрые воины отправились к Ран и Эгиру.
Ран была женой Ньерда, а Эгир – великаном, охранявшим души утонувших моряков. Я вытащил из-под одежды молот Тора и поднял его повыше.
– Я говорю правду, лорд Убба. Я видел, как погиб флот, я видел, как люди уходили под воду.
Он уставился на меня своими плоскими колючими глазами, ярость полыхала в его сердце, словно огонь в кузнице. Я чувствовал этот жар, но еще ощутил его страх, не перед нами, а перед богами. Убба ничего не делал без знака, полученного от богов, вот почему я заговорил о богах, сообщая о гибели флота.
– Я тебя знаю! – заревел он, указывая на меня двумя пальцами, чтобы защититься от моих злых слов.
– А я знаю тебя, Убба Лотброксон, – сказал я, отпустил амулет и поднял три пальца. – Ивар мертв, – я загнул один палец, – Хальфдан мертв, – я загнул второй палец, – остался только ты. Что говорят руны? Что к восходу новой луны в Мидгарде не останется ни одного сына Лотброка?
Я затронул больную струну, как и собирался. Убба невольно сам схватился за амулет-молот. Священник Одды переводил, его голос снизился до невнятного бормотания, а олдермен смотрел на меня широко раскрытыми, изумленными глазами.
– Вот почему ты хочешь, чтобы мы сдались, – продолжал я. – Потому что руны предсказали, что ты не убьешь нас в битве?
– Тебя я убью, – сказал Убба. – Распорю от глотки до паха. Выпущу тебе кишки.
Я заставил себя улыбнуться, хотя это нелегко, когда Убба начинает угрожать.
– Что ж, попытайся, Убба Лотброксон, но у тебя ничего не выйдет. Я знаю. Я сам бросал руны, Убба, бросал руны под вчерашней луной, я все знаю.
Ему это не понравилось. Он поверил в мою ложь. Убба хотел казаться самоуверенным, но в какой-то миг посмотрел на меня испуганно. Видимо, его руны предсказали ему то же самое: атака на Синуит окончится его гибелью.
– Ты – мальчишка Рагнара, – сказал он, наконец-то меня узнав.
– И Рагнар Бесстрашный говорит во мне, – ответил я, – он взывает из Валгаллы, он хочет мести, Убба, мести датчанам, потому что Рагнар был предательски убит своими соплеменниками. И я – исполнитель его воли, посланник из Валгаллы, я пришел за тобой.
– Я его не убивал! – возмутился Убба.
– Какое дело до этого Рагнару? Он просто хочет мести, для него один датчанин ничем не лучше другого, так что кинь свои руны еще раз, а потом сложи меч. Ты обречен, Убба.
– А ты – кусок горностаевого дерьма, – сказал он, развернулся и быстро зашагал с холма.
Олдермен Одда все еще на меня глядел.
– Ты его знаешь? – спросил он.
– Я познакомился с ним, когда мне было десять, – ответил я, наблюдая, как уходит датский вождь, и думая о том, что, если бы у меня был выбор, если бы я послушался зова воина в себе, я бы скорее сражался рядом с Уббой, чем против него. Но пряхи решили иначе. – Я знаю его с десяти лет и еще знаю, что Убба боится богов. Сейчас он напуган до смерти. Вы можете атаковать, сердце Уббы подведет его, потому что он думает, что уже проиграл.
– Альфред придет, – сказал Одда.
– Альфред сдерживает Гутрума, – ответил я.
Конечно, я не знал этого наверняка. Может, Альфред наблюдал сейчас за нами с холмов, только вряд ли бы он оставил Уэссекс на разграбление Гутруму.
– Он сдерживает Гутрума, – повторил я, – потому что армия Гутрума в два раза больше армии Уббы. Хотя Гутрум потерял половину флота, у него все равно полно людей, так зачем же Альфреду выпускать его из Эксанкестера? Альфред не придет, а мы все погибнем от жажды к тому времени, как Убба соберется на нас напасть.
– У нас есть вода, – мрачно буркнул сын олдермена, – и эль.
Он поглядывал на меня настороженно, потрясенный тем, как запросто я разговаривал с Уббой.
– У вас эля и воды на день, – насмешливо заметил я – и по лицу олдермена понял, что угадал.
Одда развернулся и поглядел на долину Педредана. Он надеялся увидеть войска Альфреда, высматривал блестящие под солнцем копья, но, разумеется, не увидел ничего, кроме качающихся под ветром деревьев.
Одда Младший почувствовал неуверенность отца и поспешно сказал:
– Мы можем подождать дня два.
– Смерть не станет легче через два дня, – тяжело произнес его отец – и я восхитился им в этот миг.
Он надеялся обойтись без битвы, надеялся, что король спасет его, но в глубине души понимал, что я прав, и знал – эти датчане на его совести, судьба Англии в руках людей из Дефнаскира, и они должны биться.
– На заре, – сказал олдермен, не глядя на меня. – Мы выступаем на заре.
* * *
Мы спали в боевых доспехах. Точнее, люди пытались спать в кожаных нагрудниках или в кольчугах, в перевязях, держа шлемы и оружие наготове. Мы не зажигали костров: Одда не хотел, чтобы враги видели, что мы готовимся к битве. Но у датчан костры горели, и наши часовые с холма при свете этих костров следили за всеми передвижениями врага.
Никто не пришел.
Ущербная луна выплывала и снова скрывалась за рваными облаками. Костры датчан окружали нас со всех сторон, больше всего их было на юге, у Кантуктона, где встал лагерем Убба. Огни горели и на востоке, где стояли датские корабли, пламя играло на позолоченных драконьих головах и на расписных змеях. Между холмом и рекой раскинулся луг, с дальнего конца которого датчане наблюдали за нашим холмом, за лугом тянулось широкой полосой болото, а за болотом была полоска твердой земли вдоль реки – там под несколькими навесами расположились у костров воины, охранявшие корабли. Навесы остались после рыбаков, давно оттуда сбежавших. Несколько датчан ходили между кострами под драконьими носами кораблей, а я стоял на стене и глядел на вытянутые грациозные суда, молясь, чтобы «Летучий змей» был еще цел.
Спать я не мог. Я думал о щитах и датчанах, о мечах и страхе. Я думал о своем ребенке, которого ни разу не видел, о Рагнаре Бесстрашном, гадая, видит ли он меня из Валгаллы. Я опасался, что завтра, когда наконец окажусь в настоящем клине, проиграю, и не одного меня в ту ночь терзала бессонница: посреди ночи на поросшую травой стену поднялся и встал рядом со мной человек, в котором я узнал олдермена Одду.
– Откуда ты знаешь Уббу? – спросил он.
– Я был в плену у датчан, – пояснил я, – они меня воспитали. Датчане научили меня сражаться. – Я коснулся одного из своих браслетов. – Вот этот дал мне Убба.
– Ты сражался за него? – спросил Одда – не обвиняюще, а с любопытством.
– Я сражался, чтобы выжить, – ответил я уклончиво.
Олдермен поглядел на освещенную луной реку.
– В том, что касается битвы, датчане не дураки. Они будут ждать нас на заре.
Я ничего не ответил, решив, что Одда испугался и передумал.
– А их больше, чем нас, – продолжал он.
Я все еще молчал. Страх правит людьми, и нет страха сильнее, чем страх перед клином.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
– Клянусь? – Теперь олдермен разозлился, его уродливая бородавчатая физиономия покраснела. – Ты смеешь требовать клятвы? – Он сам взялся за меч. – Да мы тебя зарежем как собаку! – заявил он, и мечи его вассалов дернулись.
Я указал своим оружием на реку.
– Ты знаешь, чье это знамя? – спросил я, возвысив голос, чтобы меня услышала добрая часть собравшихся на холме. – Это ворон Уббы Лотброксона. Я видел, как убивает Убба Лотброксон. Я видел, как он загоняет людей в море, распарывает им животы, сносит головы, стоя по колено в крови, и песнь его клинка сливается с их предсмертными стонами. И вы хотите убить меня, того, кто готов драться с этим человеком вместе с вами? Давайте! – Я раскинул в стороны руки, подставляясь под удар меча Одды. – Давай! – выплюнул я. – Но сперва поклянись, что моя жена и ребенок в безопасности.
Он секунду помолчал, затем опустил меч.
– Они в безопасности, – сказал олдермен, – клянусь.
– А этот, – я указал мечом на его сына, – не тронул ее?
Олдермен посмотрел на сына, тот замотал головой.
– Клянусь, нет, – сказал Одда Младший, обретя голос. – Я лишь хотел увезти ее в безопасное место. Мы думали, ты погиб, и я хотел спасти ее. Больше ничего не было, клянусь.
Я убрал в ножны Вздох Змея.
– Вы должны моей жене восемнадцать шиллингов, – сказал я олдермену и отвернулся.
Я пришел в Синуит. Мне нечего было делать на вершине холма. Но я был здесь. Потому что судьба правит всем.
Глава 11
Олдермен Одда не хотел драться с датчанами. Он хотел оставаться там, где стоит, и позволить Уббе осадить крепость. Этого, считал он, будет довольно.
– Задержим здесь их армию, – медленно проговорил он, – и Альфред сможет прийти и сразиться с ними.
– Альфред осаждает Эксанкестер, – заметил я.
– Он оставит людей, чтобы те присматривали за Гутрумом, – высокомерно бросил Одда, – и придет сюда.
Ему не хотелось со мной разговаривать, но я был олдерменом, и он не мог отстранить меня от военного совета, на котором присутствовали его сын, священники и дюжина танов. Все эти люди потихоньку закипали от моих замечаний. Я утверждал, что Альфред не придет к нам на помощь, а олдермен Одда отказывался двигаться с холма, поскольку считал, что Альфред придет. Его таны, все мощные, в тяжелых кольчугах, угрюмые, умудренные опытом люди, соглашались с ним. Один из них пробормотал, что нужно защитить женщин.
– Здесь вообще не должно быть женщин, – сказал я.
– Но они здесь, – ответил он упрямо.
Не меньше сотни женщин пришли вместе с мужчинами и сейчас находились на вершине холма, где не было укрытия ни для них, ни для детей.
– Ладно, допустим, Альфред явится сюда, – сказал я. – Сколько на это уйдет времени?
– Два дня? – предположил Одда. – Три?
– И что мы будем пить все это время? – поинтересовался я. – Птичье дерьмо?
Все уставились на меня с ненавистью, но я был прав – в Синуите не было родников. Ближайшая вода находилась в реке, а между рекой и нами стояли датчане. Одда прекрасно понимал, что жажда нас погубит, но все равно хотел остаться на месте. Пусть священники попросят о чуде.
Датчане тоже осторожничали. Их было больше, но не намного, и мы стояли на возвышенности – значит, им придется подниматься по крутому склону. Убба предпочел осадить холм, а не брать его наскоком. Датчане делали все, чтобы не терять воинов, и я вспомнил, как колебался Убба под Гевэском, выбирая, каким из двух способов атаковать Эдмунда. Возможно, его нынешние сомнения усугублял Сторри, если, конечно, еще был жив. Но какая бы причина ни двигала Уббой, вместо того чтобы выстроить людей клином и повести к старинному форту, он поставил их кольцом вокруг Синуита, после чего с пятью рулевыми поднялся на холм. У него не было при себе ни меча, ни щита, значит, он хотел только поговорить.
Олдермен Одда, его сын, пара танов и три священника вышли к нему навстречу, и я, будучи олдерменом, зашагал за ними. Одда недобро на меня поглядел, но снова не посмел прогнать, и вот мы встретились на середине склона. Убба не произнес слов приветствия и не стал тратить времени на традиционные угрозы, он просто сказал, что мы в кольце и разумнее всего будет сдаться.
– Вы сложите оружие, – сказал он, – я возьму заложников, и все вы останетесь живы.
Один из священников перевел требование олдермену. Я наблюдал за Уббой. Он выглядел старше, чем мне запомнился, в его бороде проглядывала седина, но все равно он производил страшное впечатление: широкогрудый, уверенный в себе, грубый.
Олдермен Одда явно испугался. Убба, в конце концов, был новым предводителем датчан, человеком, пришедшим из далекого моря, чтобы дать крупное сражение, и вот теперь Одде предстоит противостоять ему. Олдермен изо всех сил старался выказать уверенность, заявив, что останется там, где стоит, и положится на Господа.
– Тогда я вас убью, – ответил Убба.
– Попробуй, – отозвался Одда.
Это был жалкий ответ, и Убба насмешливо плюнул. Он уже собирался уйти, но тут заговорил я, переводчик был мне ни к чему.
– Флот Гутрума погиб, – сказал я, – Ньерд протянул руку из глубин, Убба Лотброксон, и утащил флот Гутрума на дно. Все храбрые воины отправились к Ран и Эгиру.
Ран была женой Ньерда, а Эгир – великаном, охранявшим души утонувших моряков. Я вытащил из-под одежды молот Тора и поднял его повыше.
– Я говорю правду, лорд Убба. Я видел, как погиб флот, я видел, как люди уходили под воду.
Он уставился на меня своими плоскими колючими глазами, ярость полыхала в его сердце, словно огонь в кузнице. Я чувствовал этот жар, но еще ощутил его страх, не перед нами, а перед богами. Убба ничего не делал без знака, полученного от богов, вот почему я заговорил о богах, сообщая о гибели флота.
– Я тебя знаю! – заревел он, указывая на меня двумя пальцами, чтобы защититься от моих злых слов.
– А я знаю тебя, Убба Лотброксон, – сказал я, отпустил амулет и поднял три пальца. – Ивар мертв, – я загнул один палец, – Хальфдан мертв, – я загнул второй палец, – остался только ты. Что говорят руны? Что к восходу новой луны в Мидгарде не останется ни одного сына Лотброка?
Я затронул больную струну, как и собирался. Убба невольно сам схватился за амулет-молот. Священник Одды переводил, его голос снизился до невнятного бормотания, а олдермен смотрел на меня широко раскрытыми, изумленными глазами.
– Вот почему ты хочешь, чтобы мы сдались, – продолжал я. – Потому что руны предсказали, что ты не убьешь нас в битве?
– Тебя я убью, – сказал Убба. – Распорю от глотки до паха. Выпущу тебе кишки.
Я заставил себя улыбнуться, хотя это нелегко, когда Убба начинает угрожать.
– Что ж, попытайся, Убба Лотброксон, но у тебя ничего не выйдет. Я знаю. Я сам бросал руны, Убба, бросал руны под вчерашней луной, я все знаю.
Ему это не понравилось. Он поверил в мою ложь. Убба хотел казаться самоуверенным, но в какой-то миг посмотрел на меня испуганно. Видимо, его руны предсказали ему то же самое: атака на Синуит окончится его гибелью.
– Ты – мальчишка Рагнара, – сказал он, наконец-то меня узнав.
– И Рагнар Бесстрашный говорит во мне, – ответил я, – он взывает из Валгаллы, он хочет мести, Убба, мести датчанам, потому что Рагнар был предательски убит своими соплеменниками. И я – исполнитель его воли, посланник из Валгаллы, я пришел за тобой.
– Я его не убивал! – возмутился Убба.
– Какое дело до этого Рагнару? Он просто хочет мести, для него один датчанин ничем не лучше другого, так что кинь свои руны еще раз, а потом сложи меч. Ты обречен, Убба.
– А ты – кусок горностаевого дерьма, – сказал он, развернулся и быстро зашагал с холма.
Олдермен Одда все еще на меня глядел.
– Ты его знаешь? – спросил он.
– Я познакомился с ним, когда мне было десять, – ответил я, наблюдая, как уходит датский вождь, и думая о том, что, если бы у меня был выбор, если бы я послушался зова воина в себе, я бы скорее сражался рядом с Уббой, чем против него. Но пряхи решили иначе. – Я знаю его с десяти лет и еще знаю, что Убба боится богов. Сейчас он напуган до смерти. Вы можете атаковать, сердце Уббы подведет его, потому что он думает, что уже проиграл.
– Альфред придет, – сказал Одда.
– Альфред сдерживает Гутрума, – ответил я.
Конечно, я не знал этого наверняка. Может, Альфред наблюдал сейчас за нами с холмов, только вряд ли бы он оставил Уэссекс на разграбление Гутруму.
– Он сдерживает Гутрума, – повторил я, – потому что армия Гутрума в два раза больше армии Уббы. Хотя Гутрум потерял половину флота, у него все равно полно людей, так зачем же Альфреду выпускать его из Эксанкестера? Альфред не придет, а мы все погибнем от жажды к тому времени, как Убба соберется на нас напасть.
– У нас есть вода, – мрачно буркнул сын олдермена, – и эль.
Он поглядывал на меня настороженно, потрясенный тем, как запросто я разговаривал с Уббой.
– У вас эля и воды на день, – насмешливо заметил я – и по лицу олдермена понял, что угадал.
Одда развернулся и поглядел на долину Педредана. Он надеялся увидеть войска Альфреда, высматривал блестящие под солнцем копья, но, разумеется, не увидел ничего, кроме качающихся под ветром деревьев.
Одда Младший почувствовал неуверенность отца и поспешно сказал:
– Мы можем подождать дня два.
– Смерть не станет легче через два дня, – тяжело произнес его отец – и я восхитился им в этот миг.
Он надеялся обойтись без битвы, надеялся, что король спасет его, но в глубине души понимал, что я прав, и знал – эти датчане на его совести, судьба Англии в руках людей из Дефнаскира, и они должны биться.
– На заре, – сказал олдермен, не глядя на меня. – Мы выступаем на заре.
* * *
Мы спали в боевых доспехах. Точнее, люди пытались спать в кожаных нагрудниках или в кольчугах, в перевязях, держа шлемы и оружие наготове. Мы не зажигали костров: Одда не хотел, чтобы враги видели, что мы готовимся к битве. Но у датчан костры горели, и наши часовые с холма при свете этих костров следили за всеми передвижениями врага.
Никто не пришел.
Ущербная луна выплывала и снова скрывалась за рваными облаками. Костры датчан окружали нас со всех сторон, больше всего их было на юге, у Кантуктона, где встал лагерем Убба. Огни горели и на востоке, где стояли датские корабли, пламя играло на позолоченных драконьих головах и на расписных змеях. Между холмом и рекой раскинулся луг, с дальнего конца которого датчане наблюдали за нашим холмом, за лугом тянулось широкой полосой болото, а за болотом была полоска твердой земли вдоль реки – там под несколькими навесами расположились у костров воины, охранявшие корабли. Навесы остались после рыбаков, давно оттуда сбежавших. Несколько датчан ходили между кострами под драконьими носами кораблей, а я стоял на стене и глядел на вытянутые грациозные суда, молясь, чтобы «Летучий змей» был еще цел.
Спать я не мог. Я думал о щитах и датчанах, о мечах и страхе. Я думал о своем ребенке, которого ни разу не видел, о Рагнаре Бесстрашном, гадая, видит ли он меня из Валгаллы. Я опасался, что завтра, когда наконец окажусь в настоящем клине, проиграю, и не одного меня в ту ночь терзала бессонница: посреди ночи на поросшую травой стену поднялся и встал рядом со мной человек, в котором я узнал олдермена Одду.
– Откуда ты знаешь Уббу? – спросил он.
– Я был в плену у датчан, – пояснил я, – они меня воспитали. Датчане научили меня сражаться. – Я коснулся одного из своих браслетов. – Вот этот дал мне Убба.
– Ты сражался за него? – спросил Одда – не обвиняюще, а с любопытством.
– Я сражался, чтобы выжить, – ответил я уклончиво.
Олдермен поглядел на освещенную луной реку.
– В том, что касается битвы, датчане не дураки. Они будут ждать нас на заре.
Я ничего не ответил, решив, что Одда испугался и передумал.
– А их больше, чем нас, – продолжал он.
Я все еще молчал. Страх правит людьми, и нет страха сильнее, чем страх перед клином.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55