Постучали в Дверь: «Откройте, полиция!» Никто не открывал, никто не отзывался. Взломали дверь и увидели, что дом пуст. Соседи позже сообщили, что там жил не какой-то ирландский эмигрант, а пожилой господин из Ростока. Он уехал отсюда уже много месяцев тому назад. С того времени в доме никто не жил.
Полицейские поняли, что пошли по ложному следу, однако не подозревали, что по нему их повело стремление любой ценой видеть в совершенных террористических актах политическую подоплеку. Но таким было время. Сторонники одних политический партий использовали любую возможность, чтобы очернить в глазах избирателей своих конкурентов. Из-за чьего-то стремления использовать железнодорожную трагедию в Торбади в политической пропаганде в архив попало очень важное свидетельство некоего таксиста. Он сам явился в полицейское управление и засвидетельствовал, что, по-видимому, вез преступника к месту происшествия. Кому еще было необходимо спешить ночью к ви-s адуку в Торбади? Он точно описал подозреваемого, был уверен, что человек говорил на венском диалекте. Позднее оказалось, что описание было точным, и показания таксиста могли помочь полиции, если бы протокол его допроса кто-то не отправил в архив, не обратив на него внимания.
При этом до убийцы полиции было рукой подать. Он суетился на месте происшествия, вступал в разговоры, пытался обратить на себя внимание. Вероятно, он хотел любой ценой прославиться. Интересно, что после крушения скорого поезда под Иютеборгом он написал начальникам, полиции Милана, Марселя, Амстердама, Брюсселя и Будапешта, что готовит новое крушение. Преступник сделал это обычным способом: вырезал буквы из газет и наклеил их на писчую бумагу.
Венгерская полиция знала о подготовке очередного террористического акта, однако не уделила сообщению злоумышленника должного внимания. Страна бурлила, росла социальная неудовлетворенность, полиция больше занималась демонстрантами, чем преступниками, и полковник Фаркаш использовал ситуацию, чтобы организовать травлю коммунистов. Кто, если не коммунисты, считал он, мог организовать крушение?
Уже в течение первых двух дней было арестовано 3374 «подозреваемых». Их допрашивали днем и ночью. Естественно, безрезультатно. На след преступника первыми вышли, как это ни странно, два журналиста: Янош Кошта из редакции «Пешти Хирлап» и австрийский репортер, а позднее известный публицист, Ганс Габе. Показания Яноша Кошты сохранились в документах судебного процесса, а Ганс Габе посвятил этому делу статью «Господа присяжные».
Когда газетчики узнали, что произошло крушение, то незамедлительно отправились на место происшествия. Кое-кто из них оказался там даже раньше членов следственной комиссии. И репортер Янош Кошта указал следователям на подозрительного человека, который любой ценой пытался обратить на себя внимание. Он просил репортеров сфотографировать его, утверждал, что уцелел в одном из потерпевших катастрофу вагонов, что является непосредственным свидетелем крушения, и пытался рассказать подробности, которые могли быть известны только очевидцу крушения. Его, естественно, допросили, ведь показания непосредственного свидетеля – самые ценные. Однако этот коренастый мужчина, фамилия которого значилась в списке раненых (?), утверждал, что находился в вагоне, который был полностью разбит и из которого никто не вышел сам. А он не был ранен, его одежда была чистой, отутюженной.
– У меня было чувство, – сказал позднее газетчик Янош Кошта, – что этого человека прежде всего занимало то, чтобы все узнали, что он находился в поезде. Он был возбужден, это правда, но совершенно не выглядел как человек, только что упавший с двадцатипятиметровой высоты. Поэтому я обратил внимание полиции на этого человека. Его отвели в сторону и установили, что это порядочный и уважаемый венский промышленник. Он был вне подозрений. Его звали Зильвестр Матуска. Его формально допросили и позволили ему уйти, так как он заявил, что спешит в ближайшую часовню помолиться в благодарность за то, что избежал такой опасности.
Полковник Фаркаш искал преступников прежде всего среди коммунистов или хотя бы анархистов. Для него венский промышленник, к тому же ставший жертвой крушения, был вне подозрений. Многим и в голову тогда не могло прийти, что довольный жизнью преуспевающий буржуа имел какое-либо отношение к преступлению. Даже такой опытный репортер, как Ганс Габе, был сбит с толку. Он подробно записал все, что Матуска рассказал ему на месте происшествия, а затем даже отвез его на своей машине в Вену. Он писал позднее, что по дороге они болтали, и венский промышленник был ему симпатичен. Газетчик узнал, что Матуска женат, у него есть дочь Габи, которая живет в Пятом районе в приличном фамильном доме.
Матуска назначил Гансу Габе свидание в кафе «Маргаритка» и на следующий день действительно пришел на встречу с газетчиком и принес ему точно составленный план места происшествия, даже начертил общую панораму виадука и долины с разбитыми вагонами, очень красочно, возможно, даже слишком натуралистично, снова и снова описывал подробности катастрофы.
Полиция шла своим путем. Желание победило разум, и полковник Фаркаш доложил через несколько дней премьер-министру, что крушение организовал и подготовил коммунист Мартин Ляйпник. По его мнению, это был известный насильник, анархист, и полиция уже напала на его след. Как пришел полковник Фаркаш к столь странному выводу? Он приказал отпечатать фотографии написанного от руки воззвания, найденного на месте железнодорожной катастрофы, разослал их во все полицейские участки и приказал судебным экспертам сравнить почерк злоумышленника с почерком всех зарегистрированных коммунистов. Судебный эксперт доктор Керекеш вскоре сообщил, что возможно это почерк электротехника Мартина Ляйпника. За ним поехали, и от соседей узнали, что еще несколько месяцев назад он уехал. Полковник Фаркаш сразу же заявил, что Ляйпнику помогла скрыться международная коммунистическая организация, что недалеко от места крушения его поджидал скоростной легковой автомобиль, который увез его в безопасное место. Полковник Фаркаш был убежден, что все так и было. В своем мнении он особенно утвердился после того, как полиция установила, что Ляйпник примерно год тому назад был именно в деревне Тор-бадь, где проводил какие-то электромонтажные работы; жил на местном постоялом дворе и даже играл в карты с начальником станции Йожефом Андьялом.
Опасный коммунист Ляйпник и начальник станции, ближайшей от места крушения. Для полковника Фаркаша все было ясно как дважды два. Он послал за подозреваемым жандармов, которые его задержали и привели.
– Признайтесь, Андьял, ведь нам все равно все известно. Дело в том, что ваш сообщник Ляйпник нам все выложил. Нет смысла отпираться, – полковник пустил в ход избитый психологический трюк во время допроса пятидесятишестилетнего железнодорожника. Но Иожеф Андьял понятия не имел, в чем он должен сознаться, не понимал, почему ему угрожают военно-полевым судом и почему ему заявляют, что против него имеются какие-то неопровержимые улики. Андьял не скрывал, что играл с Ляйпником в карты и даже выпил с ним пару кружек пива. Но в подготовке крушения не признавался.
Тем временем полковник Фаркаш уже доложил главе правительства, что преступник схвачен, поскольку был уверен, что не только Ляйпник, но и начальник станции коммунисты. Ему необходимо было признание преступника, но Андьял защищался. Он просил устроить ему очную ставку с Ляйпником, пусть, мол, тот ему в глаза скажет, имел ли он какое-либо отношение к крушению. Полковник очную ставку устроить не мог, поскольку Ляйпник находился неизвестно где, зато у Фаркаша имелся другой «козырь». Он показал Андьялу фотографии отпечатков пальцев, найденных на осколках взрывного устройства и заявил, что они идентичны с отпечатками пальцев, взятыми у него.
– Конечно, господин комиссар, – сказал Андьял во время перекрестного допроса, – как же им не быть моими, ведь я держал в руке эти осколки. Сразу же, как только приехал на место крушения, нашел взрывное устройство и осмотрел его. Потом все собрал и отбросил подальше. А что, если бы оно еще раз взорвалось?
Его посадили в камеру-одиночку, будили поздно ночью и вызывали на допросы, длившиеся часами. Использовались все методы – от побоев до пытки ярким светом направленной прямо в глаза лампы. Ему не давали еду и воду. Затем в ход был пущен еще один аргумент. Незадолго до международного экспресса по этому же пути должен был следовать грузовой состав. Начальник станции Андьял задержал грузовой состав на запасном пути станции Торбадь, а вперед пропустил экспресс.
– Но ведь это естественно, – защищался обвиняемый. – Я задержал грузовой состав, потому что международный экспресс опаздывал на три минуты. Я действовал по инструкции. Если бы я пропустил грузовой, то скорый поезд опоздал бы еще на. пять минут. Экспресс имеет преимущество. Спросите, кого хотите, так делается во всем мире. Международный скорый всегда имеет преимущество.
– Нет, Андьял, – сказал следователь Ковач, который той ночью допрашивал беднягу. – Вы пропустили экспресс потому, что хотели пустить его под откос. Грузовой состав вас не интересовал. Вы хотели убить людей.
Вызвали охранника, и Андьяла отправили в одиночку. Полицейские верили, что рано или поздно он не выдержит психологического давления, размякнет и сознается. Их ожидало разочарование. Начальник станции не сознавался. Следствие шло по ложному пути.
23 сентября 1931 года, то есть через две недели после крушения, промышленник Зильвестр Матуска направил в адрес Венгерской государственной железной дороги требование о возмещении убытков в размере 2500 пенге. Бывший будапештский полицейский Йожеф Хабли выполнял некоторые поручения юридического отдела Будапештского управления железных дорог. Получил он и требование Матуски. Это было обычным делом. Результаты крушения были известны, собственно речь шла только о том, чтобы следователь Хабли подтвердил, что подавший требование действительно ехал этим поездом и что у него был оплаченный билет.
Хабли просмотрел списки погибших, тяжело– и легкораненых, подобранных на месте катастрофы, и обнаружил, что промышленник Матуска указал, что ехал из Вены в Будапешт в австрийском вагоне. Путь из Вены в Будапешт в 1931 году з анимал примерно семь часов. Экспресс шел ночью. Почему же состоятельный промышленник и директор процветающей фирмы не купил билет в спальном вагоне? И еще кое-что следователю Хабли показалось странным. Австрийский вагон при падении был полностью разбит. Согласно протоколу комиссии, спасательные бригады нашли в нем только мертвых и тяжелораненых. Как могло случиться, что Матуска избежал каких-либо ранений? Хабли пролистал документы, прочитал отчеты об этом деле и нашел в газетах фотографию Матуски. Этот человек улыбался репортерам, на нем была немятая шляпа, темное пальто, словно с витрины. Так не мог выглядеть человек, которого за пять минут до этого извлекли из-под обломков.
Неизвестно, почему следователь Хабли засомневался в правдивости Матуски и стал подозревать, что тот говорил неправду и находился вовсе не в изуродованном, а в каком-то другом, уцелевшем вагоне, а теперь пытается выманить у дирекции железной дороги возмещение убытков. Ведь в этом у Матуски не было крайней необходимости. Он был богат, уважаем, занимал высокое общественное положение. Это подтвердили и опытные коллеги Хабли. Дело в том, что отставной комиссар направил в венскую полицию запрос: что за «гусь» этот Зильвестр Матуска. Владелец недвижимости, хозяин литейного завода и карьера, по всей видимости, миллионер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75