– Разумеется, я учитывала.
– Да? Тогда скажи мне следующее: когда ты в первый раз поставила вопрос на голосование, сколько человек проголосовало за «Виновен» и сколько за «Не виновен».
– Я не собираюсь обсуждать с тобой работу нашего жюри.
Хоуэлл посмотрел на окружающие их любопытные лица, будто хотел сказать: «Я так и знал».
– Давай я догадаюсь, Ренни. Ты…
– Я уже обсуждала это дело и не собираюсь делать это во второй раз.
– Ты ведь была единственной совестливой, которая противостояла всей группе, верно? И именно ты добилась оправдательного вердикта. – Он прижал руки к сердцу. – Наша дорогая доктор Ренни Ньютон, ярая защитница рецидивистов.
Все рассмеялись, и спор закончился. Он оказался последним. Как всегда, расстались они друзьями. Когда она прощалась с ним и Мирной, он ее слегка обнял и шепнул на ухо:
– Ты ведь знаешь, я просто дразнюсь. Из всех членов жюри во все времена ты бы больше всех боролась за справедливость.
Да, она хотела, чтобы все было по справедливости. Она даже не подозревала, какое влияние этот судебный процесс и приговор окажут на ее собственную жизнь. Она сочла это просто досадным неудобством. Эффект оказался катастрофическим.
Неужели детектив Уэсли в самом деле подозревает ее?
Адвокат отмахнулся от ее тревог. Он объяснил, что, поскольку у полиции нет абсолютно никаких улик, они раскидывают сеть пошире, допрашивая всех, с кем хоть как-то был связан убитый доктор, – от санитаров в больнице до его партнеров по гольфу. На этом этапе подозревались все. Адвокат уверил ее, что полиция всегда старается унизить и напугать. Пусть она не думает, что ее как-то выделили.
Ренни пыталась уговорить себя, что он прав и что она слишком болезненно реагирует. Но адвокат не знал, что, когда речь шла о полицейских допросах, она имела право немного нервничать.
Когда ее пригласили на еженедельное заседание совета директоров и предложили занять пост, который так трагически освободил Ли Хоуэлл, она как раз раздумывала об этом допросе.
– Я ценю ваше предложение, но вынуждена отказаться. Большое спасибо. Вы несколько месяцев обсуждали мою кандидатуру и выбрали другого человека. Если я соглашусь сейчас, у меня навсегда останется впечатление, что вы выбрали меня только в силу сложившихся обстоятельств.
Они принялись уверять ее, что доктор Хоуэлл получил всего на один голос больше и что никто из них не считал ее менее достойным кандидатом.
– Я не только по этой причине отказываюсь, – добавила она. – Я с огромным уважением относилась к профессиональным качествам доктора Хоуэлла и считала его и его жену своими друзьями. Для меня… постыдно получить этот пост только потому, что он умер. Спасибо за предложение, но я отказываюсь.
К ее удивлению, они отказались принять ее ответ как окончательный и попросили подумать пару дней.
Хотя такая настойчивость и польстила Ренни, она оказалась в сложном положении. Она хотела получить эту работу и знала, что справится, но чувствовала, что невозможно, неправильно получить повышение в результате смерти Ли.
Еще следовало помнить об Уэсли. Если она согласится занять этот пост, а он считал именно это мотивом для убийства, он еще больше утвердится во мнении, что она в этом убийстве замешана. Она не боялась, что он может обнаружить какие-то доказательства своей нелепой убежденности. Этого просто не могло быть. Но чтобы удостовериться, Уэсли проведет тщательное расследование. А этого она боялась и всеми силами хотела бы избежать.
От этих мыслей разболелась голова. Ренни закинула руку за голову, распустила волосы и тряхнула головой. Потом долго массировала кожу головы.
До обеда она провела четыре серьезные операции. В приемной перед операционной толпились обеспокоенные родственники и друзья пациентов.
После каждой операции она ненадолго выходила, чтобы поговорить с близкими пациента, рассказать им, как прошла операция, и объяснить, чего можно ожидать. Некоторым она показывала цветные фотографии, сделанные во время операции. К счастью, сегодня все прогнозы были благоприятными. Ей не пришлось никого огорчать.
У нее работал прекрасный персонал, и благодаря им все шло гладко. Правда, обход занял на этот раз несколько больше времени. Необходимо было навестить трех послеоперационных больных, а с тремя другими поговорить по поводу назначенной на следующее утро операции.
Затем непосредственно перед уходом ей позвонили.
Воспоминания заставили ее вздрогнуть. Она быстро допила воду из бутылки и выбросила ее в мусорное ведро. Вымыла ковшик от кофеварки, приготовила его на утро и установила таймер. Надо было что-нибудь съесть, но при одной мысли о еде подташнивало. Она была слишком расстроена, чтобы есть.
Ренни оставила сумку на столе и выключила свет на кухне. Она уже было пошла в гостиную, но задержалась и снова включила свет. Всю свою взрослую жизнь она жила одна, и сегодня впервые ей захотелось оставить свет включенным.
В спальне она зажгла настольную лампу и села на край неприбранной кровати. Обычно она огорчалась, что не успела застелить постель утром. Теперь это казалось такой мелочью.
Она выдвинула ящик прикроватного столика. Карточка лежала под коробкой с почтовой бумагой, которую ее секретарша подарила ей на Рождество. Она даже не разорвала целлофановую обертку. Отодвинув коробку, Ренни уставилась на белую карточку, чувствуя, как ее охватывает страх.
Сегодня в больнице она просматривала бумаги, когда дежурная сестра позвала ее к телефону.
– Третья линия, – сказала она.
– Спасибо. – Ренни прижала трубку плечом, чтобы были свободны руки и можно было продолжать делать записи в карточках, и сказала: – Доктор Ньютон слушает.
– Привет, Ренни.
Ручка замерла, не закончив предложения. Глухой голос сразу испугал ее.
– Кто это?
– Лозадо.
Она задержала дыхание:
– Лозадо?
Он тихо рассмеялся, как будто считал, что ее недоумение наигранно.
– Да ладно, Ренни, мы ведь не посторонние люди. Ты не могла так быстро меня забыть. Мы провели вместе почти две недели в одной комнате.
Нет, она его не забыла. Вряд ли кто-то, встречавшийся с ним, сможет забыть его. Очень часто во время судебного процесса она ловила на себе взгляд его темных глаз.
Как только она стала это замечать, то вообще постаралась не смотреть в его сторону. Но каждый раз, когда случайно ее взгляд падал на него, Лозадо смотрел на нее так, что она ежилась и чувствовала себя не в своей тарелке. Она обратила внимание, что другие члены жюри и публика тоже заметили этот его неприятный интерес к ней.
– Вам не следовало мне звонить, мистер Лозадо.
– Почему? Суд закончился. Иногда в случае оправдания члены жюри и обвиняемый собираются и устраивают вечеринку, чтобы отпраздновать торжество справедливости.
– Веселье по такому поводу бестактно. Это пощечина родным убитого, которые не могут быть довольны таким приговором. Во всяком случае, нам с вами нечего праздновать и не о чем разговаривать. Всего хорошего.
– Тебе розы понравились?
Ее сердце ухнуло куда-то вниз, а потом зачастило, как сумасшедшее.
Когда Ренни раздумывала, кто бы мог прислать розы, ей приходило в голову, что это мог быть он, но она отказывалась признаться в этом даже самой себе. Теперь, когда он подтвердил ее догадку, ей захотелось сделать вид, что она не понимает, о чем он говорит.
Но, разумеется, он знал, что букет невозможно было не заметить. Ей хотелось спросить, как, черт возьми, он пролез в ее дом, но это, конечно, смешно. С его списком преступлений проникновение в дом – детские забавы.
Лозадо был очень умен и изобретателен, иначе ему не удавалось бы постоянно избегать наказания за свои преступления, включая последнее убийство, за которое его судили и которое, по ее убеждению, он совершил.
Вот только доказать это полиция не сумела.
– Если судить по цвету твоей входной двери, красный – твой любимый цвет, – сказал он.
Розы не были цвета ее входной двери. Они были цвета крови на фотографиях с места преступления, которые были представлены суду в качестве улик и показаны членам жюри. Жертва, которую, как предполагалось, убил по заказу Лозадо, была задушена с помощью гаротты, которая разрезала кожу на горле жертвы, так что крови было предостаточно.
– Не смейте меня снова беспокоить, мистер Лозадо.
– Ренни, не вешай трубку. – Он произнес эти слова угрожающим тоном, и она не рискнула ослушаться. – Пожалуйста, – добавил он уже более мягко. – Я хотел тебя поблагодарить.
– Поблагодарить?
– Я разговаривал с миссис Гриссом. Ну той, что с седыми грязными волосами и толстыми ногами.
Ренни хорошо ее помнила. Член жюри под номером пять. Муж – сантехник, четверо детей. Пользовалась любой возможностью, чтобы приставать к остальным членам жюри с жалобами на ленивого мужа и неблагодарных детей. Стоило ей узнать, что Ренни – врач, она составила целый список болезней, которые хотела бы с ней обсудить.
– Миссис Гриссом рассказала, что ты для меня сделала, – сказал Лозадо.
– Я для вас ничего не делала.
– Да нет же, Ренни, если бы не ты, сидеть бы мне сейчас в камере смертников.
– За приговор проголосовали двенадцать членов жюри. Никто единолично не несет ответственности за ваше оправдание.
– Но ведь ты заставила всех решить именно так, а не иначе?
– Мы старались рассмотреть дело со всех сторон. Мы изучили закон, пока единогласно не договорились, как следует его применять.
– Все может быть, Ренни, – сказал он с тихим смешком. – Но миссис Гриссом говорила, что ты защищала меня, причем довольно вдохновенно и страстно.
Он сказал это так, будто одновременно гладил ее, и при одной мысли о его прикосновении кожа покрылась мурашками.
– Не смейте больше мне звонить. – Она швырнула трубку на рычаг.
– Доктор Ньютон? Что-то случилось? Доктор Ньютон, с вами все в порядке?
Ее лицо было покрыто бисеринками пота, как будто она делала сложнейшую, опасную для жизни операцию. Ей даже показалось, что ее вот-вот стошнит. Она глубоко вздохнула и повернулась к озабоченной медсестре.
– Все нормально. Но больше не подзывайте меня к телефону. Я хочу побыстрее закончить, так что, если я кому-то нужна, пусть звонят на пейджер.
– Конечно, доктор Ньютон.
Ренни быстро закончила просмотр карточек и ушла. Проходя через парковочную площадку, она несколько раз оглянулась через плечо, чтобы убедиться в присутствии охранника. Она слышала, будто парень, обнаруживший тело доктора Хоуэлла, взял несколько выходных.
По дороге домой она одним глазом следила за дорогой, а вторым смотрела в зеркало заднего обзора, боясь, что Лозадо едет следом. Будь он проклят за то, что сумел превратить ее в параноика. Будь он проклят за то, что осложнил ей жизнь как раз тогда, когда она все устроила так, как хотела.
И вот теперь она смотрела на ненавистную белую карточку и чувствовала, как растет ее негодование. Ее бесило, что он посмел разговаривать с ней с сексуальными интонациями, будто они близки. Но больше всего ее пугало и злило то, что он сумел заставить ее бояться.
Она со злостью задвинула ящик. Встала и сняла блузку и брюки. Ей хотелось принять горячий душ. Немедленно. Она казалась себе запачканной, как будто Лозадо коснулся ее своим шипящим голосом. Она не могла смириться с мыслью, что он был в ее доме, нарушил ее личное пространство.
Хуже того, ей казалось, что он все еще здесь, сколько она ни уверяла себя, что это все игра ее воображения. Она заметила, что внимательно разглядывает каждый предмет в комнате. Все ли на месте? Колпачок лосьона для тела плохо завернут, но она помнила, что торопилась и не завернула его как следует. Раскрытый журнал на столике лежит под тем же углом или нет?
Она велела себе не глупить. И тем не менее, чувствовала себя на виду, под наблюдением. Она бросила взгляд на окна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51