— Это все? — спросил он.
— В каком смысле «все»?
— Больше ничего не случилось?
— Боже, тебе мало?!
— Да нет, я имею в виду только одно: ты хорошо взглянул на перчатку? — спросил Джереми, по-прежнему не поворачиваясь.
— Я видел её собственными глазами. Сержант принёс её Аллену вместе с документами, а потом они лежали на столе Морриса.
— Интересно, не повреждена ли она.
— Не думаю. Пойми, я её не разглядывал. Мне бы этого не позволили. Отпечатки пальцев, понимаешь ли, и все такое. Они прежде всего думают об отпечатках пальцев.
— Как они поступят с реликвиями?
— Не знаю. Наверное, сунут в сейф в Скотленд-Ярде, пока не закончится следствие, а потом вернут Кондукису.
— Кондукису… да.
— Мне нужно встать, Джер. Я должен позвонить Уинти, актёрам, дублёру и узнать о состоянии мальчика. Слушай, ты же знаешь человека, который занимается коврами. Позвони ему домой, нужно срочно заменить два-три квадратных метра коврового покрытия на лестничной площадке. Мы оплатим внеурочные, срочные и все что угодно.
— На площадке?
— Вот именно! — голос Перигрина сорвался. — Ковёр! На площадке! Он там перепачкан мозгами и кровью Джоббинса, ясно?
Джереми посерел.
— Извини. Я сейчас.
С этими словами он вылетел из комнаты.
Перигрин принял душ, побрился, с отвращением затолкал в себя пару яиц под ворчестерским соусом и поплёлся к телефону, который, как назло, здорово гудел и пищал. Было двадцать минут восьмого.
На южном берегу, в Саутвоке, суперинтендант Аллен поручил инспектору Фоксу заниматься рутиной, а сам отправился через Блэкфрирский мост в госпиталь Св. Теренции, где в тяжёлом состоянии лежал Тревор Вере. Рядом с его кроватью сидел констебль, засунув каску под стул и опустив на колени блокнот. Дежурная сестра и хирург проводили Аллена в палату.
— У ребёнка тяжёлое сотрясение мозга, — говорил хирург. — Возможен перелом крестца. Серьёзных повреждений внутренних органов, кажется, нет. Сломаны два ребра и правое бедро. Множественные синяки. Можно сказать, что ему повезло. Падение с высоты двадцати футов обычно обходится значительно дороже.
— А синяк на челюсти?
— Это загадка. На ручку или спинку кресла не похоже. Больше всего он напоминает последствия хорошего хука. Я, правда, не поручусь. Это мнение сэра Джейма — патологоанатома министерства внутренних дел.
— Так, понятно. Думаю, мне не надо спрашивать, когда мальчик придёт в сознание?
— Совершенно верно. Лично я понятия не имею.
— А что он сможет вспомнить? Хирург пожал плечами.
— Типичнейшим следствием сотрясения мозга является полная потеря памяти о событиях, происшедших непосредственно перед несчастным случаем.
— Увы.
— Что? Ах да, конечно. С вашей точки зрения это просто ужасно.
— Вы совершенно правы. Скажите, а можно измерить рост мальчика и длину его рук?
— Его нельзя трогать.
— Понимаю, но одеяло-то снять ненадолго можно? Это действительно очень важно.
Молодой хирург задумался на мгновение, потом кивнул сестре, которая отогнула одеяло и простыни.
— Я вам крайне признателен, — сказал Аллен три минуты спустя, снова прикрыв ребёнка.
— Если это все…
— Да. Ещё раз спасибо. Я больше не буду вас задерживать. Спасибо, сестра. Если позволите, я только обменяюсь парой слов с констеблем.
Констебль отодвинулся подальше от кровати.
— Вы прибыли сюда вместе с машиной «скорой помощи»? Вас скоро сменят. Вам передали инструкции мистера Фокса относительно ногтей мальчика?
— Да, сэр, но уже после того, как его вымыли. Аллен шёпотом ругнулся.
— Но я обратил внимание, сэр, — тут констебль с невозмутимым видом вытащил из кармана сложенную бумажку, — ещё в машине, когда его укрывали одеялом и засовывали под него руки, что ладони немного грязные, как часто бывает у детей, а ногти наманикюрены. А потом разглядел, что два ногтя оборваны, а под другими застряли красные волокна. Я осторожно вычистил их перочинным ножиком.
И он скромно подал бумажку Аллену.
— Как вас зовут? — спросил Аллен.
— Грантли, сэр.
— Вам не надоело ходить в форме?
— Немножко.
— В таком случае, когда надоест окончательно, приходите ко мне.
— Спасибо, сэр.
Тревор Вере вздохнул чуть громче. Аллен посмотрел на его неплотно закрытые глаза с длинными ресницами и по-детски пухлые губы, которые так неприятно ухмылялись в то утро в «Дельфине», и осторожно коснулся лба. Лоб был холодный, влажный от испарины.
— Где его мать?
— Говорят, едет.
— Мне сообщили, что общаться с ней будет непросто. Не оставляйте ребёнка, пока вас не сменят. Если он заговорит, записывайте.
— Меня предупредили, что он вряд ли заговорит.
— Знаю, знаю…
В дверях показалась нянечка.
— Да, да. Я уже ухожу, — сказал Аллен. Он поехал в Скотленд-Ярд, перекусив по дороге яичницей с ветчиной и кофе.
На службе ему сообщили, что прибыл Фоке. Он вошёл в кабинет Аллена, как всегда, рассудительный, солидный и немыслимо опрятный и вкратце доложил, что близких родственников у Джоббинса, по-видимому, не было, однако хозяйка «Друга причала» слышала, как он упоминал о кузене — начальнике шлюза близ Марлоу. Проверили алиби у всего обслуживающего персонала театра, ничего подозрительного не обнаружили. Осмотр здания после спектакля был, похоже, весьма тщательным. В гримерных тоже не обнаружили ничего интересного, за исключением записки Гарри Грава, которую Дестини Мейд беспечно сунула в гримировальную коробочку.
— Весьма откровенная, — чопорно прокомментировал характер записки Фоке.
— В каком плане?
— В плане секса.
— О… Но никакой зацепки для нас?
— Вроде бы нет, мистер Аллен.
— А комната мальчика?
— Он делит её вместе с мистером Чарльзом Рэндомом. Груда комиксов. Нашли закладку на страничке с фигуристой дамочкой по имени Рана, которая на самом деле — вампир. Она разделывает олимпийских атлетов, оставляя на них роспись кровью: «Рана». На паренька это, похоже, сильно подействовало. Слово «Рана» нацарапано красным гримом на зеркалах в комнате и в туалете для зрителей, а также на стекле возле лестницы, по которой спускаются покидающие театр люди.
— Несчастный поросёнок.
— Хозяйка «Друга причала» предрекает, что мальчишка плохо кончит, и на чем свет стоит ругает его мать, которая выступает в кафе со стриптизом, играет там на гитаре. Она через раз забывает брать сына после спектакля, вот парень и болтается по округе, как утверждает миссис Дженси.
— Миссис?
— Дженси. Хозяйка паба. Очень приятная женщина. Блевиты живут не очень далеко оттуда, где-то на задворках Табард-стрит.
— Что-нибудь ещё?
— Да так, ничего особенного. Бэйли обнаружил в гримерных очень неплохие отпечатки, которые теперь позволят определить пальчики практически всех членов труппы. А на подставке скульптуры — какое-то месиво из отпечатков рук публики, наполовину стёртое тряпками уборщиц.
— Для нас ничего интересного?
— Ничего. Между прочим, на подставке из витрины практически нет никаких отпечатков. Подчёркиваю: не только следов рук вредного мальчишки — вообще ничьих. Абсолютно чистая поверхность. Ковёр, разумеется, в этом плане ничего и не мог дать. Наши ребята вырезали солидный кусок. Что-нибудь не так, мистер Аллен?
— Все так, кроме слова «солидный».
— По-моему, вполне нормальное слово, — удивлённо поднял брови Фоке.
— Обычно его употребляют в другом контексте.
— В другом так в другом, вам виднее.
— Извини. Я что-то начал цепляться ко всякой ерунде. Ты не мог бы сделать несколько звонков? Да, кстати, ты завтракал? Впрочем, можешь не отвечать. Хозяйка «Друга причала» наверняка угостила тебя самыми свежими яйцами.
— Миссис Дженси действительно была настолько любезна, что…
— В таком случае, вот тебе список труппы и телефонные номера. Бери на себя первую половину, а я займусь второй. Проси всех явиться в театр к одиннадцати и не забудь про свой прославленный такт. Думаю, Перигрин Джей действительно предупредил всех, кроме Джереми, потому что ему просто в голову не пришло, что Аллен захочет увидеть и его.
Когда телефон зазвонил, трубку снял мистер Джонс. Перигрин увидел, как побелело его лицо, и почувствовал в душе что-то неприятное, холодное; шевельнулась какая-то неясная мысль, в природе которой он не стал разбираться.
— Да, конечно, — сказал в трубку Джереми и нажал на рычаг. — Похоже, я им тоже понадобился.
— Ума не приложу зачем. Тебя же не было в театре прошлым вечером.
— Да. Я был здесь. Работал.
— Может, они хотят, чтобы ты проверил перчатку. Джереми слегка дёрнулся, словно прикоснулся к обнажённому нерву, скривил губы, приподнял свои рыжие брови, буркнул: «Возможно», — и вернулся за свой рабочий стол в дальнем конце комнаты.
Перигрин с трудом дозвонился до миссис Блевит и был вынужден прослушать слезливый монолог, в котором под маской горя явственно прослеживались алчные расчёты на страховку. К тому же, у милой дамы определённо было тяжёлое похмелье. Мистер Джей назначил время встречи, сообщил, где находится госпиталь, и заверил, что для мальчика будет сделано все возможное.
— Они поймают того, кто сотворил это?
— Возможно, речь идёт о несчастном случае, миссис Блевит.
— Тогда за все отвечает дирекция, — безапелляционно заявила миссис. — Помните об этом.
На этом разговор закончился.
Перигрин повернулся к Джереми, который склонился над своим столом, однако, похоже, не работал.
— Как ты, Джер?
— В каком смысле?
— Ты неважно выглядишь.
— У тебя тоже вид не слишком цветущий.
— Не сомневаюсь. — Перигрин помолчал немного, потом спросил:
— Ты когда собираешься в «Дельфин»?
— Мне велели к одиннадцати.
— Я буду там раньше. Аллен займёт наш кабинет, а актёры смогут устроиться в круглом фойе или разойтись по своим гримерным.
— Их могут запереть, — заметил Джереми.
— Кого? Актёров?
— Гримерные, придурок.
— Не знаю, с какой стати, но в принципе могут. Кажется, это у них называется «обычной рутиной».
Джереми не ответил. Перигрин видел, как он на миг прикрыл глаза, провёл рукой по губам, а затем склонился над столом: что-то там вырезать из дощечки. Джереми взялся за бритву, но его рука дрогнула, и бритва соскользнула. Перигрин невольно обернулся.
— Слушай, Перри, будь другом, выметайся отсюда, а?
— Ладно. Увидимся позже.
И Перигрин вымелся на по-воскресному пустые улицы Блэкфрира, причём в чрезвычайно расстроенных чувствах и серьёзно озадаченный. Отовсюду нёсся нестройный перезвон колоколов, приглашающих на церковную службу. До одиннадцати заняться было совершенно нечем. «Можно сходить в церковь», — мелькнула мысль, но угасла в апатии. По большому счёту, его состояние вполне понятно: мистер Джей привык решать, привык подчинять себе любую ситуацию, а тут решать нечего, ситуация полностью вышла из-под контроля, а суперинтендант Аллен нисколько не походил на упрямого актёра.
"Я знаю, что мне делать, — подумал Перигрин. — У меня целых два часа. Я поступлю, как персонаж Филдинга или Диккенса. Я пойду пешком на север, в Хэмпстед, к Эмилии. Если собью ноги, то сяду на автобус или в метро, не хватит времени — возьму такси. В «Дельфин» мы с Эмилией отправимся вместе».
Принятое решение заставило его слегка приободриться. Перигрин отправился в путь, но мысли его разрывались между Эмилией, «Дельфином» и Джереми Джонсом.
* * *
Гертруда Брейс нервничала. Её любимый приём состоял в том, чтобы кинуть на собеседника пронзительный взгляд, а затем резко отвернуться. Это не столько смущало, сколько раздражало. Она охотно улыбалась, но всегда с оттенком иронии, то и дело отпуская ядовитые замечания. Аллен, который никогда не полагался на первые впечатления, решил, что женщина мстительна.
Поведение присутствующих только укрепило его в этом мнении. Они расположились в кабинете дирекции «Дельфина» мастерски-спокойно, но глаза и отдельные нотки в прекрасно поставленных голосах выдавали нервозность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37