для хождения по городу после десяти часов требовались специальные пропуска), взял билет – двадцатый ряд, справа, – и ряд и сторона были названы заранее. Зал погрузился в темноту, сеанс начался; минут через двадцать кто-то ко мне подсел.
– Добрый вечер, – тихо сказал Пронин. Он крепко пожал мою руку. – Ну, что случилось? Какую еще там рацию требует от вас Эдингер?
Я повторил все, о чем уже рассказывал Железнову, и со всей возможной точностью изложил свой разговор с Эдингером.
– Н-да, – задумчиво протянул Пронин, выслушав мой рассказ. – Предлог для отлучки придуман неплохо, но нетрудно было предвидеть, что немцы заинтересуются рацией…
Судя по его тону, мне показалось, что Пронин укоризненно покачал головой, хотя я и не видел его в темноте.
– Однако вам нельзя выходить из игры, придется бросить им эту подачку, – проговорил он. – Надо тянуть с немцами как можно дольше и ждать, ждать…
– Чего? – спросил я, подавляя возникающее раздражение. – Не кажется ли вам, что я напрасно провожу время? Вокруг меня все бурлит, я чувствую, какой интенсивной жизнью живет Железнов, в то время как меня держат в состоянии какого-то анабиоза.
– Не тревожьтесь, анабиоз скоро кончится… Спрашиваете, чего ждать? Видите ли, терпение – одна из главных добродетелей разведчика, хотя терпеть бывает иногда ох как трудно! Это только в кино да в романах разведчики непременно участвуют в приключениях, на самом деле они иногда годами выжидают, пока узнают какую-нибудь тайну.
– Но так можно ждать, ждать и ничего не дождаться, – возразил я.
– Да, можно и не дождаться, – немедленно согласился Пронин. – Но это уже не ваша забота. Вам приказано ждать, и ваше дело – ждать. Будьте Блей ком. Как можно лучше играйте роль Блейка. Проникните в его подноготную, изучите каждую книжку, каждую бумажку, каждую половицу в его квартире. Будьте Блейком и ждите. Это все, что я могу вам сказать. В один прекрасный день жизнь раскроет нам тайну Блейка. Это могло бы показаться случайностью, если бы мы не ждали этого случая в течение трехсот шестидесяти четырех дней. И возможно, в один из этих дней его агентура окажется в наших руках.
Он еще раз пожал мне руку.
– Так вот… – Даже здесь, в темноте, в отдалении от других зрителей, он не называл меня по имени. – Возвращайтесь – и побольше выдержки. Вы сами понимаете, что находитесь на острие ножа. Но приходится балансировать. Слишком велик выигрыш, чтобы стоило отказаться от борьбы. Наберитесь терпения, что-нибудь придумаем. Завтра Железнов передаст вам команду. Спокойной ночи!
Он отодвинулся и исчез в темноте так же, как расплывались передо мной на экране кадры какого-то детективного фильма.
Странное дело, хотя я в течение всей зимы совершенно не видел Пронина, если не считать этой пятиминутной встречи, у меня все время было ощущение, точно он находится где-то поблизости от меня. Впрочем, так оно и было в действительности; ощущение того, что в случае нужды, в исключительных обстоятельствах я всегда могу обратиться к нему за советом и получить от него помощь, делало меня самого более уверенным и решительным.
На другой день Железнов велел мне сказать Эдингеру, что рацию тот получит; от меня требовалось только оттянуть встречу с Эдингером на неделю.
Я так и поступил.
– Господин обергруппенфюрер, вы получите то, что хотите иметь, – сказал я ему по телефону. – Но я не могу сейчас покинуть Ригу, я прошу отложить нашу поездку на неделю.
– Хорошо, господин Берзинь, пусть будет по-вашему! – угрожающе ответил Эдингер. – Но помните, мое терпение истощается, больше вы не получите отсрочки ни на один день.
Я передал ответ Эдингера Железнову, и тот удовлетворенно вздохнул.
– Не беспокойтесь, Пронин не подведет!
И действительно, через четыре дня после моего свидания с Прониным Виктор подошел ко мне и сказал:
– Все в порядке, рацию можно предъявить. В воскресенье осмотрим ее сами, а в среду свезете Эдингера.
В воскресенье мы поехали на взморье.
Был серенький день, в небе клубились сизые тучи, с моря подувал неприятный холодный ветерок.
Мы ехали по невеселой, заснеженной дороге, мимо необитаемых дач, хозяева которых были разметены ветром войны в разные стороны.
– Кажется, за мной снова установлена слежка, – высказал я Железнову свое предположение. – Эдин­гер вот-вот готов сорваться.
– Вы не ошибаетесь, хотя он никогда не обходил вас. своим вниманием, – согласился Железнов. – Он боится, как бы вы вообще не замели следов к своей рации.
– Значит, за нами следят? – спросил я.
– Разумеется, – подтвердил Железнов. – Ну и пускай. Доставим немцам удовольствие перехитрить английского разведчика.
Перед одной из самых унылых и невзрачных дач Железнов остановился.
Вдалеке на дороге маячила неподвижная фигура какого-то долговязого субъекта.
Железнов, не обращая на него внимания, распахнул незапертую калитку.
– Входите и запоминайте все, запоминайте каждую мелочь, запоминайте как можно внимательнее! – предупредил он меня. – Эдингер должен сразу почувствовать, что все здесь для вас привычно.
Мы подошли к веранде, Железнов достал из кармана ключи, отпер наружную дверь, потом дверь, ведущую с веранды в дом. Внутри дача казалась не такой уж заброшенной: простая мебель аккуратно стояла по местам, словно комнаты были покинуты своими жильцами совсем недавно.
Из кухни спустились в погреб. Железнов повернул выключатель, вспыхнула электрическая лампочка, он отодвинул от стены большую бочку, обнаружилась дверка, ведущая в соседнее помещение.
Мы проникли туда, и на большом ящике, сколоченном из толстых досок, я увидел радиопередатчик.
– А антенна? – поинтересовался я.
– Видели петуха над входом? – в свою очередь спросил меня Железнов. – Его хохолок из металлических прутьев, торчащих в разные стороны?
– Слабая маскировка, – заметил я. – Как же это немцы не обнаружили ее до сих пор?
– Они и не могли обнаружить, – объяснил Железнов. – Этот петух сидит на крыше всего второй день.
– Так ведь немцы это тоже заметят?
– Петуха заметили бы, но пустые крыши не запоминаются, – пояснил Железнов. – Эдингер, конечно, упрекнет своих сотрудников в ротозействе… – Он кивнул на рацию. – Умеете на ней работать?
– Более или менее, – признался я. – Любительски.
– Достаточно, – сказал Железнов. – Можете сообщить своему шефу, что с вами говорят дважды в месяц, каждое четырнадцатое и двадцать восьмое число, от четырнадцати до пятнадцати, на волне одиннадцать и шесть десятых. Ваши позывные: “Правь, Британия!” – и в ответ продолжение. Знаете гимн англичан? “Британия, правь над волнами!” Иван Николаевич сказал: не надо оригинальничать, чем проще, тем достовернее. И не вздумайте сказать, что вы непосредственно связываетесь с Лондоном, вы говорите с резидентом Интеллидженс сервис, находящимся в Стокгольме.
– Но ведь от меня потребуют код? – спросил я.
– Будет и код, – согласился Железнов. – За три дня вам придется основательно его выучить.
Уходя, Железнов извлек из кармана небольшой пульверизатор и распылил перед дверьми какой-то порошок.
– Зачем это? – удивился я.
– Пыль, цемент, – объяснил Железнов. – Вернувшись сюда, вы сразу узнаете, был ли здесь кто-нибудь после нас.
Мы вышли. Ничто не нарушало унылого спокойствия зимнего дня в опустелом дачном поселке. Только долговязый субъект переместился поближе к нашей даче.
Мы сели в машину, и Железнов с пренебрежительным равнодушием поехал прямо на незнакомца, заставив его поспешно отскочить в сторону.
На следующий день я позвонил в гестапо.
– Господин обергруппенфюрер, это Берзинь, – назвался я. – Вам угодно прогуляться со мной в среду за город?
– В среду или в четверг? – почему-то переспросил Эдингер.
– Мне кажется, среда более приятна для разговоров, – ответил я.
– Хорошо, пусть будет в среду, – согласился он.
Это был довольно торжественный выезд: впереди два мотоциклиста, затем лимузин Эдингера, в ко­то­ром находились Эдингер, я и еще двое гес­та­пов­цев, как выяснилось в дальнейшем, инженер, спе­ци­а­лист по связи, и радист, и, наконец, сзади открытая ма­шина с охраной.
В продолжение всей дороги Эдингер са­мо­до­воль­но молчал, но, подъезжая к даче, внезапно об­ра­тился ко мне:
– Не указывайте мне местонахождения своей рации, Блейк…
По всей вероятности, ему очень хотелось поразить меня. Утверждающим жестом он указал на дачу с железным петухом.
– Здесь?
Кажется, я неплохо разыграл свое изумление, потому что у Эдингера вырвался довольный смешок.
– Видите, Блейк, нам все известно, – самодовольно произнес он. – Я лишь хотел проверить, насколько вы правдивы. – Он подошел к калитке и пригласил меня идти вперед. – Показывайте.
Я открыл двери и посмотрел под ноги: не было никаких следов, но и не было пыли; кто-то, кто был здесь после Железнова и меня, подмел пыль, уничтожая свои следы.
Мы прошли в кухню, спустились в погреб, я сдвинул бочку, и мы очутились перед передатчиком.
Я слегка поклонился Эдингеру.
– Прошу вас. – И не преминул слегка его упрекнуть: – А вы еще сомневались во мне!
Эдингер обернулся к инженеру:
– Ознакомьтесь, господин Штраус.
Инженер наклонился, радист подал ему отвертку, он быстро отвинтил какую-то деталь, осмотрел, заглянул еще куда-то. Все это делалось очень быстро, квалифицированно, со всем знанием предмета.
– Да, господин обергруппенфюрер, это английский аппарат, – подтвердил он. – Изготовлен на Острове.
– Тем лучше, – одобрительно сказал Эдингер и обратился ко мне: – Когда вы на нем работаете?
– Дважды в месяц, – объяснил я. – Четырнадцатого и двадцать восьмого, от четырнадцати до пятнадцати, одиннадцать и шесть десятых.
– О, вы совсем молодец! – похвалил меня Эдингер. – Теперь я понимаю, почему среда приятнее четверга. Сегодня четырнадцатое.
Он взглянул на часы, позвал радиста:
– Пауль!
Взглянул на меня:
– Позывные?
– “Rule Britannia!” – сказал я.
– Отзыв?
– “Britannia rules the waves!”
– Отлично, – сказал Эдингер. – Сейчас тринадцать сорок. Благодарю вас, господин Берзинь, за то, что вы выбрали такое подходящее время. Ганс, к аппарату! Слышали позывные… И затем переходите на прием.
Потянулись минуты томительного ожидания.
Ганс работал.
Я, конечно, понимал, что в этот день все было предусмотрено с обеих сторон, но все же облегченно вздохнул, когда заметил, что Ганс услышал ответ…
Эдингер властно указал мне на аппарат:
– Говорите!
Я стал вести разговор с помощью изученного мною кода, разговор от имени Блейка, о каких-то текущих делах, о положении в Риге, о всяких слухах, побранил немцев…
Эдингер и его сотрудники напряженно прислушивались и всматривались в меня.
– Это Лондон? – спросил Эдингер, когда я закончил разговор.
– Нет, Стокгольм, майор Хавергам, – объяснил я. – Резидент нашей службы, через него я связываюсь с Лондоном.
– Молодец, Берзинь! – еще раз похвалил меня Эдин­гер. – Порядка ради мы попытаемся запеленговать вашего Хавергама, но, я вижу, вы ведете честную игру…
В Риге он потребовал от меня код, и я по памяти написал у него в кабинете большинство условных обозначений, а затем, спустя день, привез ему аккуратно переписанную табличку.
– Отлично, Блейк, – одобрил обергруппенфюрер. – Теперь мы сами будем связываться с вашим Хавергамом, очередь за агентурной сетью. Если она будет того стоить, вы получите железный крест.
“Или пулю в затылок, – подумал я. – Кто знает, захотите ли вы и дальше возиться с Дэвисом Блейком!”
– Эту сеть не так просто подготовить к передаче, – уклончиво сказал я. – Но я постараюсь.
Однако Эдингер был так доволен моим подарком, что я мог еще какое-то время тянуть с передачей агентуры.
Что касается рации, мне больше не пришлось ее видеть; не знаю, что уж там передавали и принимали немцы, но, судя по тому, что Эдингер не высказывал мне никаких претензий, “майор Хавергам” находился на должной высоте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43