– Наша разведка наблюдает за вами вот уже шесть лет, и вы все время работали только на свою страну. Поэтому вы поймете меня, если я скажу, что пошел в полицию для того, чтобы служить Германии…
Я уже видел, что мне придется стать свидетелем очередного словоизвержения на тему о величии германского рейха, но на этот раз мне показалось, что Эдингер говорил не ради рисовки, на этот раз он нуждался в самоутверждении…
Увы, он был не из тех, кому можно было что-либо объяснить! Поэтому я молчал.
И так же, как всегда, Эдингер внезапно спустился с заоблачных высот риторики на залитую кровью землю.
– Как это ни печально, но я хочу огорчить вас, господин Блейк, – внезапно произнес он. – Вас окружают подозрительные люди, вы прикрываете коммунистов и партизан…
Я похолодел… Так, кажется, говорится в романах?.. Во всяком случае, я испытал весьма неприятное ощущение. Черт знает, что он мог узнать! Было бы глупо и обидно так просто, ни за понюшку табаку погибнуть в здешних застенках…
– Вы уверены в своем шофере? – строго спросил меня Эдингер. – У нас о нем самые неблагоприятные сведения. И то, что я сейчас говорю об этом, – свидетельство доверия, которое я еще не утратил к вам…
У меня немного отлегло от сердца, хотя я еще не знал, что нужно от меня Эдингеру.
– Не знаю, как он сумел провести такого опытного разведчика, каким являетесь вы, капитан Блейк, – упрекнул меня Эдингер, – но у нас есть данные о том, что некий господин Чарушин или тот, кто скрывается под этим именем, связан с рижским коммунистическим подпольем…
Но я уже взял себя в руки. В том, что говорил Эдингер, не заключалось ничего экстраординарного: всегда можно было ожидать, что гестапо нападет на след кого-нибудь из нас. Гораздо важнее было понять, почему он считает возможным или нужным сообщить мне о провале Железнова. Эдингер, как я полагал, опять играл со мной в доверие. Но поскольку он не сомневался в том, что я капитан Блейк, он пытался выяснить, не связан ли я, англичанин, с союзниками Англии по войне, с русскими партизанами и коммунистами, и, выдавая мне Железнова, давал возможность порвать эти связи, если они существовали. Для гестапо капитан Блейк был гораздо более значительной фигурой, чем шофер Чарушин; предоставляя мне возможность отмежеваться от своего шофера, тем самым гестапо пыталось сохранить меня для себя.
Поэтому Эдингер пошел еще дальше. В его глазках, совсем как у хорька, когда тот настигает свою жертву, загорелись желтые искорки, он лег грудью на стол и негромко сказал:
– Донесения о Чарушине лежат у меня в столе, и я совершенно доверительно скажу вам, что через день или два отдам приказ об аресте этого человека. Лично вы можете не беспокоиться: вас потревожат лишь на самое короткое время…
Что мне оставалось делать? Высказать свое недоверие Чарушину? Усилить подозрения Эдингера? Это не было бы полезно. Решительно взять под свою защиту? Тоже вызвало бы подозрения. Следовало лишь удивляться и удивляться.
– Удивительно! – воскликнул я. – Чарушин – отличный шофер, я очень им доволен. Он не вызывает подозрений даже у такой недоверчивой женщины, как госпожа Янковская!
Как раз у Янковской-то Железнов и вызывал подозрения. Я приплел ее потому, что она пользовалась значительным влиянием в нацистских кругах, но ответ Эдингера поверг меня в изумление.
– Госпожа Янковская! – насмешливо сказал он. – Хоть она и ваша сотрудница, знаете вы ее недостаточно. Кто вам сказал, что это не она направила наше внимание на вашего шофера?
Если в этом была хоть доля правды, то налицо предательство. Она действовала вопреки мне и против меня.
– Но позвольте, – возразил я. – Я наблюдал за Чарушиным достаточно тщательно. Он выполняет весьма серьезные поручения. Конечно, он не посвящен в мои отношения с вами, он убежден, что служит британским интересам…
– Вы серьезный разведчик, Блейк, но в данном случае этот Чарушин играет на ваших английских чувствах, – укоризненно сказал Эдингер. – Его подослали к вам, и если он вас еще не убил, то только потому, что ему удобно прятаться в вашей тени. Мы давно к нему присматриваемся. Впрочем, не буду скрывать: так же, как и к вам. Но если вас не в чем упрекнуть, ваш шофер уличен…
Вот когда я убедился, как был прав Пронин, удерживая меня от участия в каких бы то ни было делах Железнова, – он видел дальше и больше меня. Молодые бойцы часто ропщут, когда их держат в резерве, но опытные командиры лучше знают, кого и когда надо ввести в бой.
– Не смею больше спорить, – холодно произнес я, показывая, однако, своим видом, что я еще не вполне убежден Эдингером. – Я только прошу вас повременить с арестом: мне хочется самому убедиться в предосудительных связях Чарушина.
– Своей защитой Чарушина вы компрометируете себя! – раздраженно ответил Эдингер. – Вас как англичанина волнует не существо, а форма. Я заверяю вас, что с вашим шофером будет поступлено по закону. Положитесь на нас, предоставьте его собственной судьбе, поймите, для вас это наилучший выход…
Эдингера вообще трудно было переубедить, а в данном случае просто невозможно. По-видимому, он нацелился на Железнова очень основательно.
А может быть, и не только на Железнова! Но все это могло быть и провокацией, прямых улик против меня не имелось. Выполняя приказание Пронина, я вел себя очень осмотрительно, но мне могли неспроста сообщить о предстоящем аресте Железнова: исчезни Железнов, будет очевидно, что это я предупредил его…
Туг опять появился гауптштурмфюрер Гаусс.
Вероятно, когда Эдингер говорил Гауссу о “задании особой важности”, он хотел показать мне образец немецкой быстроты и аккуратности.
– Разрешите, господин обергруппенфюрер? – спросил Гаусс деревянным голосом.
– Да-да! – сказал Эдингер. – Узнали что-нибудь? Гаусс молча подал Эдингеру узкий листок бумаги.
Эдингер взглянул на него и тотчас передал мне. На листке значилось: “Мадона, Стрелниеку, 14”.
– Это все? – спросил Эдннгер.
– Адрес ветеринарного врача Озолса, – ответил Гаусс. – Он живет в Мадоне.
Возможно, подумал я, этот адрес и послужит ключом к списку…
Я поблагодарил Эдингера и поспешил откланяться. Мне не хотелось возвращаться к скользкому разговору о Чарушине.
– Помните, о том, что произойдет с вашим шофером, не знает никто, – предупредил меня на прощание Эдингер. – Вы еще будете мне благодарны.
– Можете быть уверены, господин обергруппенфюрер, – заверил его я. – Хайлитль!
Я отсалютовал Эдингеру поднятой рукой и заторопился вниз, в машину.
– Давай! – сказал я.
Железнов включил мотор и удивленно посмотрел на меня.
– Что это ты как будто не в себе?
– Плохи, брат, наши дела, – ответил я. – Гестаповцы собираются тебя арестовать.
Нельзя было не заметить: Железнов встревожился, но он тут же взял себя в руки.
– Как так? – спросил он.
– Предупредил сам Эдингер, – объяснил я. – Уж не знаю, донес кто-нибудь или они сами, но говорит, что гестапо располагает данными о твоих связях с рижским подпольем…
Железнов задумчиво покачал головой.
– Задача…
– Какая же тут может быть задача? – возразил я. – Медлить нечего, придется скрыться.
Железнов вздохнул.
– Не так это просто, и тем более непросто, что это может бросить тень на вас…
Мы обращались друг к другу то на “вы”, то на “ты”, в моменты, когда особенно остро ощущали нашу духовную близость, говорили на “ты”, а когда возвращались к служебным делам, переходили на “вы”, на этот раз “ты” и “вы” смешались в нашем разговоре.
– Вы недооцениваете важности возложенного на вас задания, – укоризненно сказал Железнов. – Ради него можно многим пожертвовать.
– Но ведь не тобой же? – перебил я его. – Что, если нам удрать вдвоем?
– Вы понимаете, что говорите? – резко возразил Железнов. – Мы не имеем права уйти, пока не обнаружим всех этих агентов. Вы понимаете, чем это может грозить после нашей победы? Это все равно, что оставить грязь в ране. Рану можно вылечить в месяц, а можно лечить десять лет.
– Посоветоваться с Прониным? – предложил я. – Он подскажет.
– Это конечно, – согласился Железнов. – Но, пожалуй, и Пронин здесь… – Он замолчал, видно было, что ему нелегко прийти к какому-нибудь решению. – Надо протянуть какое-то время и успеть… – Он не договорил и опять задумался. – Вот если бы удалось хоть на время отстранить Эдингера…
Железнов резко повернул машину за угол.
– Ну а как с адресом? – поинтересовался он. – Эдингер обещал узнать?
– Адрес в кармане, – сказал я. – Можно браться за поиски.
– Вот это здорово! – оживился Железнов. – Обидно будет, если меня возьмут…
Но я – то понимал, что это просто невозможно. Задание, разумеется, должно быть выполнено, но и жертвовать Железновым тоже нельзя. Нам опять предстояло найти выход из безвыходного положения…
И я подумал о Янковской. Почему бы не заставить эту даму послужить нам? Она недолюбливала Эдингера и была расположена ко мне, в ее расчетах я занимал не последнее место. Почему бы не бросить на чашу весов самого себя?
Я повернулся к Железнову.
– Поворачивай! – сказал я. – Двигай в гостиницу, к Янковской.
– Зачем? – удивился Железнов. – Дорога каждая минута.
– Пришла одна идея, – сказал я. – Попробуем побороться.
– А мне нельзя познакомиться с этой идеей? – спросил Железнов. – Как говорится, ум хорошо, а два…
Но я боялся, что он меня не одобрит, да и не был уверен, что сумею эту идею как следует изложить.
– Двигай-двигай! – повторил я. – Авось рыбка и клюнет…
Не могу сказать, чтобы Железнов чрезмерно доверчиво отнесся к моим словам, однако он подчинился и поехал к гостинице.
Янковская не отозвалась на мой стук, я подумал, что ее нет дома, но дверь оказалась незапертой и, когда я ее толкнул, поддалась.
Янковская спала на диване, поджав ноги. Она не услышала моего стука, но как только я, ничего еще не сказав, сел возле нее, она сразу открыла глаза.
– У меня неприятности, – с места в карьер заявил я. – Только что был у Эдингера. Он сказал, что установлены мои связи с партизанами…
Янковская сразу села, сон с нее как будто рукой смахнуло.
– Какая глупость! – воскликнула она. – Они ничего не поняли.
Этой фразой она выдала себя, но я не подал вида, что в чем-то ее подозреваю.
– Чего не поняли? – спросил я. – Кто?
– Ах, да ничего не поняли! – с досадой отозвалась она. – Ваш Чарушин в самом деле очень подозрителен, но вы-то, вы-то при чем? Самое ужасное в том, что если этот маньяк вздумает привязаться, от него невозможно отцепиться, он ничего не захочет признавать…
Она встала, прошлась по комнате, закурила.
– А вы-то чего нервничаете? – спросил я. – Ну арестуют меня, убьют, вам какая печаль?
– В том-то и дело, что вас нельзя арестовывать! – воскликнула она. – Тейлор мне этого никогда не простит!
Беспокоилась она, конечно, не столько обо мне, сколько о себе.
– Вот что, поедем к Гренеру, – решительно сказала она. – Надо что-то предпринять…
Она опять пришла в то деятельное состояние, когда трудно было ее остановить.
Мы спустились вниз.
Янковская раздраженно посмотрела на Железнова, сейчас она не пыталась скрыть своей неприязни к нему.
– Ах это вы? – враждебно сказала она и кивнула куда-то в сторону. – Вы нам не нужны!
Железнов вопросительно взглянул на меня.
– Вы нам не нужны! – вызывающе повторила она. – Выходите из машины!
– Ладно, Виктор, – сказал я. – Не стоит спорить с капризной женщиной.
Он вылез на тротуар.
– Я пойду домой, – сказал он.
– Куда хотите, – ответила Янковская. – У вас хватает дел без господина Берзиня.
Я не хотел ей перечить. Янковская была человеком действия, и, если бралась за дело, лучше было с нею не спорить.
– Садитесь! – почти крикнула на меня Янковская и села сама за руль.
Железнов пожал плечами и спокойно, как всегда, точно ему ничто не угрожало, пошел по улице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Я уже видел, что мне придется стать свидетелем очередного словоизвержения на тему о величии германского рейха, но на этот раз мне показалось, что Эдингер говорил не ради рисовки, на этот раз он нуждался в самоутверждении…
Увы, он был не из тех, кому можно было что-либо объяснить! Поэтому я молчал.
И так же, как всегда, Эдингер внезапно спустился с заоблачных высот риторики на залитую кровью землю.
– Как это ни печально, но я хочу огорчить вас, господин Блейк, – внезапно произнес он. – Вас окружают подозрительные люди, вы прикрываете коммунистов и партизан…
Я похолодел… Так, кажется, говорится в романах?.. Во всяком случае, я испытал весьма неприятное ощущение. Черт знает, что он мог узнать! Было бы глупо и обидно так просто, ни за понюшку табаку погибнуть в здешних застенках…
– Вы уверены в своем шофере? – строго спросил меня Эдингер. – У нас о нем самые неблагоприятные сведения. И то, что я сейчас говорю об этом, – свидетельство доверия, которое я еще не утратил к вам…
У меня немного отлегло от сердца, хотя я еще не знал, что нужно от меня Эдингеру.
– Не знаю, как он сумел провести такого опытного разведчика, каким являетесь вы, капитан Блейк, – упрекнул меня Эдингер, – но у нас есть данные о том, что некий господин Чарушин или тот, кто скрывается под этим именем, связан с рижским коммунистическим подпольем…
Но я уже взял себя в руки. В том, что говорил Эдингер, не заключалось ничего экстраординарного: всегда можно было ожидать, что гестапо нападет на след кого-нибудь из нас. Гораздо важнее было понять, почему он считает возможным или нужным сообщить мне о провале Железнова. Эдингер, как я полагал, опять играл со мной в доверие. Но поскольку он не сомневался в том, что я капитан Блейк, он пытался выяснить, не связан ли я, англичанин, с союзниками Англии по войне, с русскими партизанами и коммунистами, и, выдавая мне Железнова, давал возможность порвать эти связи, если они существовали. Для гестапо капитан Блейк был гораздо более значительной фигурой, чем шофер Чарушин; предоставляя мне возможность отмежеваться от своего шофера, тем самым гестапо пыталось сохранить меня для себя.
Поэтому Эдингер пошел еще дальше. В его глазках, совсем как у хорька, когда тот настигает свою жертву, загорелись желтые искорки, он лег грудью на стол и негромко сказал:
– Донесения о Чарушине лежат у меня в столе, и я совершенно доверительно скажу вам, что через день или два отдам приказ об аресте этого человека. Лично вы можете не беспокоиться: вас потревожат лишь на самое короткое время…
Что мне оставалось делать? Высказать свое недоверие Чарушину? Усилить подозрения Эдингера? Это не было бы полезно. Решительно взять под свою защиту? Тоже вызвало бы подозрения. Следовало лишь удивляться и удивляться.
– Удивительно! – воскликнул я. – Чарушин – отличный шофер, я очень им доволен. Он не вызывает подозрений даже у такой недоверчивой женщины, как госпожа Янковская!
Как раз у Янковской-то Железнов и вызывал подозрения. Я приплел ее потому, что она пользовалась значительным влиянием в нацистских кругах, но ответ Эдингера поверг меня в изумление.
– Госпожа Янковская! – насмешливо сказал он. – Хоть она и ваша сотрудница, знаете вы ее недостаточно. Кто вам сказал, что это не она направила наше внимание на вашего шофера?
Если в этом была хоть доля правды, то налицо предательство. Она действовала вопреки мне и против меня.
– Но позвольте, – возразил я. – Я наблюдал за Чарушиным достаточно тщательно. Он выполняет весьма серьезные поручения. Конечно, он не посвящен в мои отношения с вами, он убежден, что служит британским интересам…
– Вы серьезный разведчик, Блейк, но в данном случае этот Чарушин играет на ваших английских чувствах, – укоризненно сказал Эдингер. – Его подослали к вам, и если он вас еще не убил, то только потому, что ему удобно прятаться в вашей тени. Мы давно к нему присматриваемся. Впрочем, не буду скрывать: так же, как и к вам. Но если вас не в чем упрекнуть, ваш шофер уличен…
Вот когда я убедился, как был прав Пронин, удерживая меня от участия в каких бы то ни было делах Железнова, – он видел дальше и больше меня. Молодые бойцы часто ропщут, когда их держат в резерве, но опытные командиры лучше знают, кого и когда надо ввести в бой.
– Не смею больше спорить, – холодно произнес я, показывая, однако, своим видом, что я еще не вполне убежден Эдингером. – Я только прошу вас повременить с арестом: мне хочется самому убедиться в предосудительных связях Чарушина.
– Своей защитой Чарушина вы компрометируете себя! – раздраженно ответил Эдингер. – Вас как англичанина волнует не существо, а форма. Я заверяю вас, что с вашим шофером будет поступлено по закону. Положитесь на нас, предоставьте его собственной судьбе, поймите, для вас это наилучший выход…
Эдингера вообще трудно было переубедить, а в данном случае просто невозможно. По-видимому, он нацелился на Железнова очень основательно.
А может быть, и не только на Железнова! Но все это могло быть и провокацией, прямых улик против меня не имелось. Выполняя приказание Пронина, я вел себя очень осмотрительно, но мне могли неспроста сообщить о предстоящем аресте Железнова: исчезни Железнов, будет очевидно, что это я предупредил его…
Туг опять появился гауптштурмфюрер Гаусс.
Вероятно, когда Эдингер говорил Гауссу о “задании особой важности”, он хотел показать мне образец немецкой быстроты и аккуратности.
– Разрешите, господин обергруппенфюрер? – спросил Гаусс деревянным голосом.
– Да-да! – сказал Эдингер. – Узнали что-нибудь? Гаусс молча подал Эдингеру узкий листок бумаги.
Эдингер взглянул на него и тотчас передал мне. На листке значилось: “Мадона, Стрелниеку, 14”.
– Это все? – спросил Эдннгер.
– Адрес ветеринарного врача Озолса, – ответил Гаусс. – Он живет в Мадоне.
Возможно, подумал я, этот адрес и послужит ключом к списку…
Я поблагодарил Эдингера и поспешил откланяться. Мне не хотелось возвращаться к скользкому разговору о Чарушине.
– Помните, о том, что произойдет с вашим шофером, не знает никто, – предупредил меня на прощание Эдингер. – Вы еще будете мне благодарны.
– Можете быть уверены, господин обергруппенфюрер, – заверил его я. – Хайлитль!
Я отсалютовал Эдингеру поднятой рукой и заторопился вниз, в машину.
– Давай! – сказал я.
Железнов включил мотор и удивленно посмотрел на меня.
– Что это ты как будто не в себе?
– Плохи, брат, наши дела, – ответил я. – Гестаповцы собираются тебя арестовать.
Нельзя было не заметить: Железнов встревожился, но он тут же взял себя в руки.
– Как так? – спросил он.
– Предупредил сам Эдингер, – объяснил я. – Уж не знаю, донес кто-нибудь или они сами, но говорит, что гестапо располагает данными о твоих связях с рижским подпольем…
Железнов задумчиво покачал головой.
– Задача…
– Какая же тут может быть задача? – возразил я. – Медлить нечего, придется скрыться.
Железнов вздохнул.
– Не так это просто, и тем более непросто, что это может бросить тень на вас…
Мы обращались друг к другу то на “вы”, то на “ты”, в моменты, когда особенно остро ощущали нашу духовную близость, говорили на “ты”, а когда возвращались к служебным делам, переходили на “вы”, на этот раз “ты” и “вы” смешались в нашем разговоре.
– Вы недооцениваете важности возложенного на вас задания, – укоризненно сказал Железнов. – Ради него можно многим пожертвовать.
– Но ведь не тобой же? – перебил я его. – Что, если нам удрать вдвоем?
– Вы понимаете, что говорите? – резко возразил Железнов. – Мы не имеем права уйти, пока не обнаружим всех этих агентов. Вы понимаете, чем это может грозить после нашей победы? Это все равно, что оставить грязь в ране. Рану можно вылечить в месяц, а можно лечить десять лет.
– Посоветоваться с Прониным? – предложил я. – Он подскажет.
– Это конечно, – согласился Железнов. – Но, пожалуй, и Пронин здесь… – Он замолчал, видно было, что ему нелегко прийти к какому-нибудь решению. – Надо протянуть какое-то время и успеть… – Он не договорил и опять задумался. – Вот если бы удалось хоть на время отстранить Эдингера…
Железнов резко повернул машину за угол.
– Ну а как с адресом? – поинтересовался он. – Эдингер обещал узнать?
– Адрес в кармане, – сказал я. – Можно браться за поиски.
– Вот это здорово! – оживился Железнов. – Обидно будет, если меня возьмут…
Но я – то понимал, что это просто невозможно. Задание, разумеется, должно быть выполнено, но и жертвовать Железновым тоже нельзя. Нам опять предстояло найти выход из безвыходного положения…
И я подумал о Янковской. Почему бы не заставить эту даму послужить нам? Она недолюбливала Эдингера и была расположена ко мне, в ее расчетах я занимал не последнее место. Почему бы не бросить на чашу весов самого себя?
Я повернулся к Железнову.
– Поворачивай! – сказал я. – Двигай в гостиницу, к Янковской.
– Зачем? – удивился Железнов. – Дорога каждая минута.
– Пришла одна идея, – сказал я. – Попробуем побороться.
– А мне нельзя познакомиться с этой идеей? – спросил Железнов. – Как говорится, ум хорошо, а два…
Но я боялся, что он меня не одобрит, да и не был уверен, что сумею эту идею как следует изложить.
– Двигай-двигай! – повторил я. – Авось рыбка и клюнет…
Не могу сказать, чтобы Железнов чрезмерно доверчиво отнесся к моим словам, однако он подчинился и поехал к гостинице.
Янковская не отозвалась на мой стук, я подумал, что ее нет дома, но дверь оказалась незапертой и, когда я ее толкнул, поддалась.
Янковская спала на диване, поджав ноги. Она не услышала моего стука, но как только я, ничего еще не сказав, сел возле нее, она сразу открыла глаза.
– У меня неприятности, – с места в карьер заявил я. – Только что был у Эдингера. Он сказал, что установлены мои связи с партизанами…
Янковская сразу села, сон с нее как будто рукой смахнуло.
– Какая глупость! – воскликнула она. – Они ничего не поняли.
Этой фразой она выдала себя, но я не подал вида, что в чем-то ее подозреваю.
– Чего не поняли? – спросил я. – Кто?
– Ах, да ничего не поняли! – с досадой отозвалась она. – Ваш Чарушин в самом деле очень подозрителен, но вы-то, вы-то при чем? Самое ужасное в том, что если этот маньяк вздумает привязаться, от него невозможно отцепиться, он ничего не захочет признавать…
Она встала, прошлась по комнате, закурила.
– А вы-то чего нервничаете? – спросил я. – Ну арестуют меня, убьют, вам какая печаль?
– В том-то и дело, что вас нельзя арестовывать! – воскликнула она. – Тейлор мне этого никогда не простит!
Беспокоилась она, конечно, не столько обо мне, сколько о себе.
– Вот что, поедем к Гренеру, – решительно сказала она. – Надо что-то предпринять…
Она опять пришла в то деятельное состояние, когда трудно было ее остановить.
Мы спустились вниз.
Янковская раздраженно посмотрела на Железнова, сейчас она не пыталась скрыть своей неприязни к нему.
– Ах это вы? – враждебно сказала она и кивнула куда-то в сторону. – Вы нам не нужны!
Железнов вопросительно взглянул на меня.
– Вы нам не нужны! – вызывающе повторила она. – Выходите из машины!
– Ладно, Виктор, – сказал я. – Не стоит спорить с капризной женщиной.
Он вылез на тротуар.
– Я пойду домой, – сказал он.
– Куда хотите, – ответила Янковская. – У вас хватает дел без господина Берзиня.
Я не хотел ей перечить. Янковская была человеком действия, и, если бралась за дело, лучше было с нею не спорить.
– Садитесь! – почти крикнула на меня Янковская и села сама за руль.
Железнов пожал плечами и спокойно, как всегда, точно ему ничто не угрожало, пошел по улице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43