Посмотреть. В общем, чокнутый.
— А семья? — спросил я.
— У нас никогда не было детей, — вздохнула Мими.
— А его семья?
— А почему вы не записываете? — удивилась она.
Я постучал себя пальцем по лбу и улыбнулся.
— Если в этот компьютер что-то попало, значит, навечно.
Мими удовлетворенно кивнула.
— Отец у него умер, — продолжала она. — А мать еще жива. Живет в Суампскотте. — Мими покачала головой.
— А чего головой качаете? — спросил я.
— Да он ее просто ненавидит.
— Мать?
— Ну да, — Мими снова покачала головой и грустно улыбнулась. — Да, Чернушка — еще тот подарочек.
— Чернушка? — насторожился я.
— Ну, мамаша Гордона.
— А почему Чернушка?
— Да девичья фамилия у нее такая. Роза Мэри Блэк, — ответила Мими. — Все всегда называли ее Чернушка.
— Господи-Боже ты мой, — только и смог прошептать я.
Глава 24
— Это Фелтон, — решительно заявил я.
Было субботнее утро. Сюзан, Хоук и я сидели за стойкой, пили кофе и жевали итальянские булочки, которые по пути снова прикупил Хоук.
На стойке лежал коричневый конверт, переданный Белсоном. Внутри находился сравнительный анализ отпечатков голосов.
Сюзан открыла холодильник и выставила на стойку банку вишневого варенья и сливочный сыр. Затем уселась поудобнее, намазала на булочку тонюсенький слой сыра и, положив сверху вишенку, откусила маленький кусочек.
— Это он, Сюзан, сто процентов, — кивнул Хоук.
— Возможно, — проговорила Сюзан, проглотив свой кусочек. — Вполне возможно.
Я налил себе вторую чашку кофе и положил полную ложку сахара.
— Вот и объясняются все символы, — сказал я. — Красная роза, черные женщины. Роза Мэри Блэк, она же Чернушка.
Сюзан аккуратно разрезала булочку пополам и положила обе части в импортный немецкий тостер — достаточно широкий, чтобы вместить обе половинки. Я нажал на выключатель.
— Я знала, что ее зовут Роза, — кивнула Сюзан. — Но он никогда не говорил ее девичью фамилию.
— В этом есть что-то необычное? — спросил я.
— Да вообще-то, нет. Многие пациенты говорят «моя жена», «моя мать», «мой отец». Просто родственники. Они и в мыслях не называют их по именам.
Тостер подал сигнал, Сюзан вынула булочку и положила на тарелку Хоука.
— И у него были с ней какие-то неприятности, да? — спросил я.
Сюзан задумчиво наблюдала, как Хоук намазывает на булочку сливочный сыр. Как и все, что он делал, это действие было выполнено без единого лишнего движения. Но я знал, что он положил ровно столько, сколько нужно.
— Если он и в самом деле одержим тайной злобой по отношению к матери, — проговорила наконец Сюзан, — а мать зовут Роза Мэри Блэк, да к тому же есть и еще кое-какие факты, которые я уже знаю, то он вполне может выражать эту злобу в искаженной форме и направлять ее на тех, кто каким-то образом символизирует для него Розу Мэри Блэк.
— Как, например, негритянки, — поддержал Хоук. — И оставлять на месте убийства розу.
— Все правильно, — согласилась Сюзан. — А если объект его злобы еще и безгранично силен в его представлении, злоба вполне может сочетаться со страхом. А если злоба и страх каким-то образом связаны еще и с сексом, это тоже будет отражаться на его действиях. И тоже в искаженной, извращенной форме.
— То есть он может связывать их и насиловать пистолетом, — уточнил я.
— Совершенно верно, — ответила Сюзан, держа обеими руками кофейную чашку и рассматривая меня сквозь пар.
— Ну а как, подходит Фелтон под это описание? — спросил я.
Сюзан продолжала задумчиво смотреть на меня. Потом медленно поднесла чашку ко рту и сделала глоток. В гостиной, на журнальном столике, громко и ритмично тикали часы. Хоук подлил всем еще кофе.
Я взглянул на Сюзан. Сюзан взглянула на меня. И закрыла глаза.
— Да, — прошептала она. — Подходит. И даже больше, чем вы можете себе это представить.
— Белсон сделал анализ двух голосов, — сообщил я. — Один — того, кто прислал мне кассету, где утверждал, что он Красная Роза. Второго записал мой автоответчик после этой позорной программы Джимми Уинстона. Так вот, анализ показал, что говорил один и тот же человек.
— Я послушаю, — попросила Сюзан.
Я подошел к магнитофону и вставил кассету. Сюзан слушала, подложив руку под подбородок. Я трижды прокрутил обе записи.
Сюзан сидела не шевелясь, задумчиво глядя на магнитофон. Мы с Хоуком ждали. Наконец, Сюзан с шумом выдохнула воздух.
— Похоже, что он, — сказала она. — Я, конечно, не уверена: это может быть и кто-нибудь другой, но может быть и он.
Я вынул из магнитофона кассету. Хоук расслабленно откинулся на стуле, поставил его на две задние ножки и начал медленно и лениво покачиваться, слегка опираясь локтями на стойку. Я подумал, что он мог бы и не держаться.
Сюзан отняла руку от подбородка.
— Сейчас я тоже уверена, что это он, — проговорила она. — Но я абсолютно ничего не смогу сказать в суде как свидетель. Если все эти преступления совершил человек с такой же, как у него, патологией, то вовсе не обязательно, что это был именно он. Я могу назвать целую кучу людей со схожей патологией, которые тоже вполне могут совершить все эти преступления.
— Что же им мешает? — спросил Хоук.
— Не знаю, — пожала плечами Сюзан. — Характер, влияние других людей, степень воздействия со стороны матери, уровень собственного интеллекта, желание вылечиться... А иногда и просто случайность.
— Может, какое-то вмешательство свыше, — тихо пробормотал Хоук.
— Да брось ты, — улыбнулась Сюзан.
Хоук посмотрел на нее и тоже улыбнулся. Ни одна улыбка в мире не излучала такого душевного тепла.
— Значит, он, — заключил я.
— Да, — кивнул Хоук.
— Да, — согласилась Сюзан.
— Но мы не можем это доказать, — продолжал я.
— А отпечатки голоса? — спросила Сюзан.
— Доказывают только то, что мне дважды звонил один и тот же человек. Но это еще не значит, что звонил именно Красная Роза. И вовсе не доказывает, что тот, кого они взяли, не Красная Роза. Даже если ты недвусмысленно заявишь, что это наверняка его голос, ты не докажешь, что он Красная Роза.
— Недвусмысленно... Ну и словечки у тебя, — хмыкнул Хоук.
— Всегда держись поближе ко мне, — посоветовал я ему. — Может, когда-нибудь тоже станешь таким же умным.
— А если в моем журнале записано, что Фелтон был на приеме в тот день, когда ты гонялся за нашим ночным гостем? — не сдавалась Сюзан.
— Вместе с еще семерыми или сколькими там пациентами? — возразил я.
— А убийства? — подал голос Хоук.
— Убийства? — не поняла Сюзан.
— Сопоставь дни убийств с датами твоих сеансов, — объяснил я.
— Зачем?
— Посмотришь, что получится, — хмыкнул Хоук.
— Сейчас принесу журнал, — кивнула Сюзан и отправилась в кабинет.
— Значит, мы уверены, что это он, но никак не можем это доказать, — со вздохом заключил Хоук. — Рано или поздно придется что-то предпринимать.
— Знаю, — вздохнул я.
Вернулась Сюзан с журналом регистрации.
— Назови мне даты убийств, — попросила она.
Я знал их наизусть и без запинки продиктовал ей.
Сюзан быстро записала их своим красивым и совершенно неразборчивым почерком. Элегантный, состоящий из грациозных линий и штрихов, этот почерк обладал исключительным шармом и очарованием, но был совершенно непонятным. Часто Сюзан и сама не могла прочитать, что написала несколько дней назад.
Пока мы с Хоуком убирали посуду и полоскали чашки, Сюзан пролистала журнал. Я закрыл крышкой банку с вишневым вареньем, положил в контейнер сыр и убрал все в холодильник. Хоук вымыл руки и вытер их бумажным полотенцем.
— Вот сукин сын, — вдруг пробормотала Сюзан.
Мы с Хоуком обернулись.
— Обычно Фелтон приходит ко мне два раза в неделю, — пояснила она. — В разные дни, но обязательно дважды в неделю. Так вот, все убийства, кроме первого, произошли на следующий день после приема.
— А когда он начал посещать твои сеансы? — спросил я.
— Через две недели после первого убийства.
Мы замолчали. Лишь жужжание посудомоечной машины нарушало тишину комнаты.
— Значит, что-то на этих сеансах побуждало его к действию, — проговорила, наконец, Сюзан.
— Совсем не обязательно, — пожал плечами Хоук.
— Знаю, — нахмурилась Сюзан, сразу превратившись в доктора Сильверман, размышляющую о странностях человеческого поведения. — Но совпадение просто поразительное.
— Так в чем же тут дело? — спросил я.
Сюзан покачала головой, потом встала, подошла к окну и выглянула на залитую утренним светом Линнейн-стрит. Мы молча ждали. Хоук снова уселся на стул, я остался стоять, прислонившись спиной к раковине. Наконец Сюзан обернулась.
— По-моему, тут дело во мне, — проговорила она.
— Как так? — удивился я.
— Скорее всего я выбрала не ту тактику. И вообще я для него не подходила. Приятная женщина, обладающая какой-то властью и полномочиями. Ему было легко перенести на меня те чувства, которые он испытывал к матери.
— Но ведь ты, наверное, и хотела, чтобы так произошло? — спросил Хоук.
— Да, я предполагала, что в дальнейшем научу его управлять этими чувствами, потому что я не его мать и наши взаимные усилия постепенно изменят его состояние...
— Но получилось совсем наоборот, — закончил я.
— А получилось так, что весь его гнев к матери переключился на меня. Во мне была такая же недосягаемость и... О, Господи, у нас в университете даже есть семинар на эту тему. Здесь же все так просто. Его потребность в косвенном, символическом сексуально-карательном наказании просто усилилась из-за этого переключения. Да плюс еще случайная связь между мной и его проблемами.
— О, Боже, мне, бедному работяге, вас и не понять, — пожаловался Хоук. — Такие заумные речи тут говорите.
— Я же тебе сказал — держись за меня и всему научишься, — сказал я.
— Спасибо за предоставленную возможность, сэр, — ухмыльнулся Хоук.
Сюзан полностью ушла в свои мысли и не обращала на нас никакого внимания.
— Я должна была дать ему направление на серьезное лечение, — проговорила она наконец. — Я же чувствовала его сексуальное возбуждение во время нашей первой беседы.
— Но решила, что справишься сама, — вздохнул я.
— И помогу справиться ему.
— И через какое-то время наверняка справилась бы, — поддержал я.
— Погибло уже четыре женщины, — нахмурилась Сюзан. — У нас нет больше времени.
* * *
... «Ее дружок приходил к Мими. Соврал насчет какой-то проверки по поводу продажи облигаций, но это был он. Огромный, грозного вида, с переломанным носом. Он, точно. Она говорила с ним. Значит, она знает. — Он чувствовал, что сейчас вот-вот взорвется, словно бомба. — Значит, она знает». У него появилось такое чувство, какое всегда возникало, когда он уделывал этих чернокожих девах. Нажимал на курок и чувствовал, что взрывается... «Сука. Все разболтала, тварь паскудная. Никому нельзя доверять. Ни матери, ни жене, то есть бывшей жене, ни Ей — никому. От каждой жди потом подарочка...»
Перед глазами снова встали связанные негритянки. Фантазия всегда спасала его в минуты отчаяния. Он представил, как складывает в спортивную сумку свое «оборудование»: пластырь, веревку, пистолет. Представил Ее, с черными волосами и такими темными глазами. «Вот бы расправиться сразу со всеми, — подумал он. — Уделать всех скопом, всех в одной комнате». Он представил себе жену — бывшую жену. Как беспомощно она валяется на полу. Представил Ее. И себя. Как он стоит над ними и победно смотрит на этих мелких тварей сверху вниз. Он открыл тайник и вытащил пистолет «Смит-и-Вессон» тридцать восьмого калибра. С никелированным десятисантиметровым стволом и ореховой рукояткой. Нигде не зарегистрированный. Есть еще и служебный. Лежит в кобуре в ванной, рядом с аккуратно сложенной формой. А этот он взял в доме матери после похорон отца. Она до сих пор не знает, что он у него. Он повертел отцовский пистолет в руках и положил в спортивную сумку. Достал из тайника рулон пластыря и моток бельевой веревки и бросил следом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
— А семья? — спросил я.
— У нас никогда не было детей, — вздохнула Мими.
— А его семья?
— А почему вы не записываете? — удивилась она.
Я постучал себя пальцем по лбу и улыбнулся.
— Если в этот компьютер что-то попало, значит, навечно.
Мими удовлетворенно кивнула.
— Отец у него умер, — продолжала она. — А мать еще жива. Живет в Суампскотте. — Мими покачала головой.
— А чего головой качаете? — спросил я.
— Да он ее просто ненавидит.
— Мать?
— Ну да, — Мими снова покачала головой и грустно улыбнулась. — Да, Чернушка — еще тот подарочек.
— Чернушка? — насторожился я.
— Ну, мамаша Гордона.
— А почему Чернушка?
— Да девичья фамилия у нее такая. Роза Мэри Блэк, — ответила Мими. — Все всегда называли ее Чернушка.
— Господи-Боже ты мой, — только и смог прошептать я.
Глава 24
— Это Фелтон, — решительно заявил я.
Было субботнее утро. Сюзан, Хоук и я сидели за стойкой, пили кофе и жевали итальянские булочки, которые по пути снова прикупил Хоук.
На стойке лежал коричневый конверт, переданный Белсоном. Внутри находился сравнительный анализ отпечатков голосов.
Сюзан открыла холодильник и выставила на стойку банку вишневого варенья и сливочный сыр. Затем уселась поудобнее, намазала на булочку тонюсенький слой сыра и, положив сверху вишенку, откусила маленький кусочек.
— Это он, Сюзан, сто процентов, — кивнул Хоук.
— Возможно, — проговорила Сюзан, проглотив свой кусочек. — Вполне возможно.
Я налил себе вторую чашку кофе и положил полную ложку сахара.
— Вот и объясняются все символы, — сказал я. — Красная роза, черные женщины. Роза Мэри Блэк, она же Чернушка.
Сюзан аккуратно разрезала булочку пополам и положила обе части в импортный немецкий тостер — достаточно широкий, чтобы вместить обе половинки. Я нажал на выключатель.
— Я знала, что ее зовут Роза, — кивнула Сюзан. — Но он никогда не говорил ее девичью фамилию.
— В этом есть что-то необычное? — спросил я.
— Да вообще-то, нет. Многие пациенты говорят «моя жена», «моя мать», «мой отец». Просто родственники. Они и в мыслях не называют их по именам.
Тостер подал сигнал, Сюзан вынула булочку и положила на тарелку Хоука.
— И у него были с ней какие-то неприятности, да? — спросил я.
Сюзан задумчиво наблюдала, как Хоук намазывает на булочку сливочный сыр. Как и все, что он делал, это действие было выполнено без единого лишнего движения. Но я знал, что он положил ровно столько, сколько нужно.
— Если он и в самом деле одержим тайной злобой по отношению к матери, — проговорила наконец Сюзан, — а мать зовут Роза Мэри Блэк, да к тому же есть и еще кое-какие факты, которые я уже знаю, то он вполне может выражать эту злобу в искаженной форме и направлять ее на тех, кто каким-то образом символизирует для него Розу Мэри Блэк.
— Как, например, негритянки, — поддержал Хоук. — И оставлять на месте убийства розу.
— Все правильно, — согласилась Сюзан. — А если объект его злобы еще и безгранично силен в его представлении, злоба вполне может сочетаться со страхом. А если злоба и страх каким-то образом связаны еще и с сексом, это тоже будет отражаться на его действиях. И тоже в искаженной, извращенной форме.
— То есть он может связывать их и насиловать пистолетом, — уточнил я.
— Совершенно верно, — ответила Сюзан, держа обеими руками кофейную чашку и рассматривая меня сквозь пар.
— Ну а как, подходит Фелтон под это описание? — спросил я.
Сюзан продолжала задумчиво смотреть на меня. Потом медленно поднесла чашку ко рту и сделала глоток. В гостиной, на журнальном столике, громко и ритмично тикали часы. Хоук подлил всем еще кофе.
Я взглянул на Сюзан. Сюзан взглянула на меня. И закрыла глаза.
— Да, — прошептала она. — Подходит. И даже больше, чем вы можете себе это представить.
— Белсон сделал анализ двух голосов, — сообщил я. — Один — того, кто прислал мне кассету, где утверждал, что он Красная Роза. Второго записал мой автоответчик после этой позорной программы Джимми Уинстона. Так вот, анализ показал, что говорил один и тот же человек.
— Я послушаю, — попросила Сюзан.
Я подошел к магнитофону и вставил кассету. Сюзан слушала, подложив руку под подбородок. Я трижды прокрутил обе записи.
Сюзан сидела не шевелясь, задумчиво глядя на магнитофон. Мы с Хоуком ждали. Наконец, Сюзан с шумом выдохнула воздух.
— Похоже, что он, — сказала она. — Я, конечно, не уверена: это может быть и кто-нибудь другой, но может быть и он.
Я вынул из магнитофона кассету. Хоук расслабленно откинулся на стуле, поставил его на две задние ножки и начал медленно и лениво покачиваться, слегка опираясь локтями на стойку. Я подумал, что он мог бы и не держаться.
Сюзан отняла руку от подбородка.
— Сейчас я тоже уверена, что это он, — проговорила она. — Но я абсолютно ничего не смогу сказать в суде как свидетель. Если все эти преступления совершил человек с такой же, как у него, патологией, то вовсе не обязательно, что это был именно он. Я могу назвать целую кучу людей со схожей патологией, которые тоже вполне могут совершить все эти преступления.
— Что же им мешает? — спросил Хоук.
— Не знаю, — пожала плечами Сюзан. — Характер, влияние других людей, степень воздействия со стороны матери, уровень собственного интеллекта, желание вылечиться... А иногда и просто случайность.
— Может, какое-то вмешательство свыше, — тихо пробормотал Хоук.
— Да брось ты, — улыбнулась Сюзан.
Хоук посмотрел на нее и тоже улыбнулся. Ни одна улыбка в мире не излучала такого душевного тепла.
— Значит, он, — заключил я.
— Да, — кивнул Хоук.
— Да, — согласилась Сюзан.
— Но мы не можем это доказать, — продолжал я.
— А отпечатки голоса? — спросила Сюзан.
— Доказывают только то, что мне дважды звонил один и тот же человек. Но это еще не значит, что звонил именно Красная Роза. И вовсе не доказывает, что тот, кого они взяли, не Красная Роза. Даже если ты недвусмысленно заявишь, что это наверняка его голос, ты не докажешь, что он Красная Роза.
— Недвусмысленно... Ну и словечки у тебя, — хмыкнул Хоук.
— Всегда держись поближе ко мне, — посоветовал я ему. — Может, когда-нибудь тоже станешь таким же умным.
— А если в моем журнале записано, что Фелтон был на приеме в тот день, когда ты гонялся за нашим ночным гостем? — не сдавалась Сюзан.
— Вместе с еще семерыми или сколькими там пациентами? — возразил я.
— А убийства? — подал голос Хоук.
— Убийства? — не поняла Сюзан.
— Сопоставь дни убийств с датами твоих сеансов, — объяснил я.
— Зачем?
— Посмотришь, что получится, — хмыкнул Хоук.
— Сейчас принесу журнал, — кивнула Сюзан и отправилась в кабинет.
— Значит, мы уверены, что это он, но никак не можем это доказать, — со вздохом заключил Хоук. — Рано или поздно придется что-то предпринимать.
— Знаю, — вздохнул я.
Вернулась Сюзан с журналом регистрации.
— Назови мне даты убийств, — попросила она.
Я знал их наизусть и без запинки продиктовал ей.
Сюзан быстро записала их своим красивым и совершенно неразборчивым почерком. Элегантный, состоящий из грациозных линий и штрихов, этот почерк обладал исключительным шармом и очарованием, но был совершенно непонятным. Часто Сюзан и сама не могла прочитать, что написала несколько дней назад.
Пока мы с Хоуком убирали посуду и полоскали чашки, Сюзан пролистала журнал. Я закрыл крышкой банку с вишневым вареньем, положил в контейнер сыр и убрал все в холодильник. Хоук вымыл руки и вытер их бумажным полотенцем.
— Вот сукин сын, — вдруг пробормотала Сюзан.
Мы с Хоуком обернулись.
— Обычно Фелтон приходит ко мне два раза в неделю, — пояснила она. — В разные дни, но обязательно дважды в неделю. Так вот, все убийства, кроме первого, произошли на следующий день после приема.
— А когда он начал посещать твои сеансы? — спросил я.
— Через две недели после первого убийства.
Мы замолчали. Лишь жужжание посудомоечной машины нарушало тишину комнаты.
— Значит, что-то на этих сеансах побуждало его к действию, — проговорила, наконец, Сюзан.
— Совсем не обязательно, — пожал плечами Хоук.
— Знаю, — нахмурилась Сюзан, сразу превратившись в доктора Сильверман, размышляющую о странностях человеческого поведения. — Но совпадение просто поразительное.
— Так в чем же тут дело? — спросил я.
Сюзан покачала головой, потом встала, подошла к окну и выглянула на залитую утренним светом Линнейн-стрит. Мы молча ждали. Хоук снова уселся на стул, я остался стоять, прислонившись спиной к раковине. Наконец Сюзан обернулась.
— По-моему, тут дело во мне, — проговорила она.
— Как так? — удивился я.
— Скорее всего я выбрала не ту тактику. И вообще я для него не подходила. Приятная женщина, обладающая какой-то властью и полномочиями. Ему было легко перенести на меня те чувства, которые он испытывал к матери.
— Но ведь ты, наверное, и хотела, чтобы так произошло? — спросил Хоук.
— Да, я предполагала, что в дальнейшем научу его управлять этими чувствами, потому что я не его мать и наши взаимные усилия постепенно изменят его состояние...
— Но получилось совсем наоборот, — закончил я.
— А получилось так, что весь его гнев к матери переключился на меня. Во мне была такая же недосягаемость и... О, Господи, у нас в университете даже есть семинар на эту тему. Здесь же все так просто. Его потребность в косвенном, символическом сексуально-карательном наказании просто усилилась из-за этого переключения. Да плюс еще случайная связь между мной и его проблемами.
— О, Боже, мне, бедному работяге, вас и не понять, — пожаловался Хоук. — Такие заумные речи тут говорите.
— Я же тебе сказал — держись за меня и всему научишься, — сказал я.
— Спасибо за предоставленную возможность, сэр, — ухмыльнулся Хоук.
Сюзан полностью ушла в свои мысли и не обращала на нас никакого внимания.
— Я должна была дать ему направление на серьезное лечение, — проговорила она наконец. — Я же чувствовала его сексуальное возбуждение во время нашей первой беседы.
— Но решила, что справишься сама, — вздохнул я.
— И помогу справиться ему.
— И через какое-то время наверняка справилась бы, — поддержал я.
— Погибло уже четыре женщины, — нахмурилась Сюзан. — У нас нет больше времени.
* * *
... «Ее дружок приходил к Мими. Соврал насчет какой-то проверки по поводу продажи облигаций, но это был он. Огромный, грозного вида, с переломанным носом. Он, точно. Она говорила с ним. Значит, она знает. — Он чувствовал, что сейчас вот-вот взорвется, словно бомба. — Значит, она знает». У него появилось такое чувство, какое всегда возникало, когда он уделывал этих чернокожих девах. Нажимал на курок и чувствовал, что взрывается... «Сука. Все разболтала, тварь паскудная. Никому нельзя доверять. Ни матери, ни жене, то есть бывшей жене, ни Ей — никому. От каждой жди потом подарочка...»
Перед глазами снова встали связанные негритянки. Фантазия всегда спасала его в минуты отчаяния. Он представил, как складывает в спортивную сумку свое «оборудование»: пластырь, веревку, пистолет. Представил Ее, с черными волосами и такими темными глазами. «Вот бы расправиться сразу со всеми, — подумал он. — Уделать всех скопом, всех в одной комнате». Он представил себе жену — бывшую жену. Как беспомощно она валяется на полу. Представил Ее. И себя. Как он стоит над ними и победно смотрит на этих мелких тварей сверху вниз. Он открыл тайник и вытащил пистолет «Смит-и-Вессон» тридцать восьмого калибра. С никелированным десятисантиметровым стволом и ореховой рукояткой. Нигде не зарегистрированный. Есть еще и служебный. Лежит в кобуре в ванной, рядом с аккуратно сложенной формой. А этот он взял в доме матери после похорон отца. Она до сих пор не знает, что он у него. Он повертел отцовский пистолет в руках и положил в спортивную сумку. Достал из тайника рулон пластыря и моток бельевой веревки и бросил следом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22