О жене и двух дочерях Тацу рассказывал редко, но с большой гордостью. Гораздо позже я узнал, что в семье еще был мальчик, погибший при обстоятельствах, о которых безутешный отец предпочитал не рассказывать.
Вернувшись в Японию, мы некоторое время общались, однако потом в моей жизни появились Миямото и Бенни. У нового Джона Рейна друзей быть не могло.
Тем лучше и безопаснее, потому что у Тацу возникла навязчивая идея. Он считал, что на ЛДП работает наемный убийца. В конце восьмидесятых ему стало казаться, что слишком много главных свидетелей, финансовых реформаторов и молодых, но настырных противников политического статус-кво умирают естественной смертью. Наемный убийца, образ которого он нарисовал, был как две капли воды похож на меня.
Коллеги считали, что таинственный наемник существует только в воображении Тацу, а мерещащиеся повсюду заговоры лишь мешали его карьерному росту. С другой стороны, такое упорство по-своему его защищало: никому не хотелось, чтобы он умер естественной смертью, таким образом подтвердив собственную теорию. Наоборот, все наемные убийцы Токио желали Тацу здоровья и долголетия. Хотя, если он узнает слишком много, ситуация тут же изменится.
К счастью, пока мой бывший друг в безопасности. Но надолго ли? Я хорошо знал Тацу. Во Вьетнаме он овладел основами контрразведки гораздо быстрее американских коллег. Несмотря на «ознакомительный» характер поездки, Тацу приобрел множество ценных практических навыков. Вместо того чтобы целыми днями спокойно писать отчеты, он рвался на поле боя, в самую гущу событий.
Руководство пришло в ужас от такого усердия. Сколько раз Тацу мне жаловался, что никто не принимает его всерьез. Упорство, настойчивость и отвага так и пропали даром. Надеюсь, горький опыт чему-нибудь его научил.
Хотя верится с трудом. Тацу — настоящий самурай и будет служить господину, несмотря на обиды и жестокое обращение. Для таких, как он, нет ничего выше верности.
Странно, что Кейсацучо занимается расследованием взлома. Наверное, в смерти Кавамуры было нечто, привлекшее внимание Тацу. Уже не в первый раз мне казалось, что приятель смотрит на меня в старое зеркало, но видит лишь неясный силуэт и не может понять, кто перед ним.
— Ничего не говори, — прервал мои размышления Гарри. — Я знаю правила.
Я внимательно смотрел на своего помощника, словно определяя допустимую степень откровенности. Гарри может очень мне пригодиться. С другой стороны, об истинной сущности моей работы слишком много ему знать не следует. И того, что известно, более чем достаточно. Например, он видел, что отчет подписан Тацу, и вполне возможно, уловил сходство между таинственным убийцей и мной. Естественно, полной уверенности у него нет и быть не может, равно как и четкого представления о происходящем.
Да, Гарри способен стать настоящей проблемой.
— О взломе я не знал, а с этим Кавамурой вообще что-то не так...
Я рассказал о высоком белом парне из поезда.
— Если бы дело было в Нью-Йорке, я бы решил, что это карманник, — задумчиво протянул Гарри.
— Сначала я тоже так подумал, но что светит белому карманнику в Токио? Да на него, разинув рты, смотрят все прохожие!
— Может, этот парень и пришил Кавамуру?
Я покачал головой.
— Не думаю, слишком рискованно. Наверное, этот белый был чьим-то связным.
— Хорошо, допустим, все именно так... с каких пор Кейсацучо ведет расследования взломов?
— Чего не знаю, того не знаю, — честно произнес я. — Может, все дело втом, что Кавамура занимал высокий пост?
— Хочешь, чтобы я собрал информацию? — спросил Гарри.
Следовало промолчать, но мне претила мысль, что я дублировал чьи-то действия. Однажды со мной такое уже случалось... Неужели Бенни все же нанял кого-то еще? Гарри поможет мне установить правду.
— Ты ведь все равно будешь рыться в файлах Кейсацучо?
Парень потупился.
— Да, пожалуй. Не могу отказать себе в удовольствии.
— Тогда вперед! Найдешь что-нибудь интересное — сообщи. Только смотри, осторожнее! А то расслабишься и наделаешь глупостей!
Это предупреждение относилось к нам обоим.
3
Велев Гарри быть осторожным, я вспомнил Джимми Кахоуна, моего школьного приятеля. Он был Джимми до тех самых пор, пока не стал Клёвым Чокнутым.
Мы ушли в армию, едва нам исполнилось семнадцать. Помню, лейтенант потребовал письменное разрешение от родителей.
— Видите ту женщину? — спросил он. — Дайте ей двадцать долларов и попросите написать заявление от имени вашей матери.
Женщина согласилась. Позднее я понял, что так она зарабатывала себе на жизнь.
Мы с Джимми познакомились через его младшую сестру Дейдр. Очень красивая черноволосая ирландка в отличие от многих хорошо относилась к странному, застенчивому чужаку, каким я себя чувствовал в Драйдене. Один идиот сказал Джимми, что она мне нравится. Естественно, это было правдой, однако Кахоуну не хотелось, чтобы за сестрой увивался косоглазый парень. Он был крупнее меня, но я избил его до полусмерти. После этого Джимми меня зауважал, а мы с Дейдр начали встречаться, к тихому ужасу всего города.
Я сказал девушке, что, после того как вернусь из армии, мы поженимся, а она обещала ждать.
— Присмотри за Джимми, ладно? — попросила Дейдр. — Иногда он ведет себя совсем по-детски.
Мы с Кахоуном заявили лейтенанту, что хотим служить вместе, и тот обещал помочь. Не знаю, чья это заслуга, но все вышло, как нам мечталось. Сначала мы попали в подготовительный центр в Форт-Брагге, а потом в одну и ту же часть, где прошли инструктаж по совместной программе министерства обороны и ЦРУ, которая называлась «Профильное обучение». Наверное, это была шутка какого-то чиновника или неуклюжая попытка скрыть истинное назначение программы, потому что «Профильное обучение» подходило ей не больше, чем питбулю имя Ласточка.
Целью программы была подготовка кадров для разведки и диверсионной деятельности в Камбодже, Лаосе и Северном Вьетнаме. Выпускников отправляли в горячие точки на две-три недели, а порой и на месяц. Жить приходилось в походных условиях, не вступая в контакт даже с собственным командованием.
Мы были лучшими из лучших, маленькой мобильной группой, призраками, пробирающимися сквозь джунгли. Почти не спали и не пользовались инсектицидом, чтобы не почувствовали вьетнамцы. Все было очень серьезно.
Нас отправили в Камбоджу в то самое время, когда Никсон официально заявил, что уважает суверенитет этой страны. Если бы об операции кто-нибудь узнал, господину президенту пришлось бы признать, что он лгал не только конгрессу, но и всему народу. Поэтому наш отряд был не просто тайной, факт его существования категорически отрицался американским правительством. Порой приходилось брести по лесу нагишом, чтобы в случае атаки партизаны не нашли американского оружия или одежды. Иногда провизию не сбрасывали неделями: командование опасалось, что пилота могут сбить и взять в плен. Когда одного из нас убивали, семья получала телеграмму с сообщением: «Погиб на границе».
Сначала все шло хорошо. Перед каждой операцией мы подолгу обсуждали, что стоит делать, а что нет. Естественно, каждый слышал о том, что делают с пленными иностранцами камбоджийцы. Но в молодых сердцах не было места страху! Мы же профессионалы, готовые выполнить свой долг перед страной. Сейчас, вспоминая об этом, я начинаю истерически хохотать.
Клёвым Чокнутым Джимми стал после того, как заснул во время первой же перестрелки. Воздух бороздили трассирующие пули; сидя на корточках, мы вслепую стреляли по укрывшимся за деревьями камбоджийцам. Бой продолжался несколько часов, а подкрепление с воздуха мы вызвать не могли, потому что находились на запрещенной территории. «Да пошли вы!..» — громко выругался Джимми и заснул. Всем показалось, что это круто. «Как ты мог заснуть, чокнутый?» — недоумевали мы, когда перестрелка закончилась. «Я знал, что все будет клёво!» — сказал Джимми. С тех пор он и стал Клёвым Чокнутым. Думаю, кроме меня, его настоящего имени никто и не знал.
Джимми не только вел себя как чокнутый, но и выглядел по-идиотски. Еще подростком, упав с мотоцикла, он едва не лишился глаза. Врачи сделали все возможное, однако поврежденный глаз не мог сфокусироваться на определенной точке. Поэтому Джимми смотрел не в глаза собеседнику, а куда-то вдаль. «Всенаправленное трехмерное зрение», — с улыбкой сообщал он.
В школе Джимми был довольно общительным, а во Вьетнаме сильно изменился и стал серьезным. Однажды военный полицейский с немецкой овчаркой хотел задержать его за хулиганское поведение в баре. Сделав вид, что самого полицейского не замечает, Джимми уставился на овчарку. Произошло что-то странное — заскулив, бедная собака испуганно попятилась. Не на шутку струхнув, полицейский решил оставить моего друга в покое. Об этом происшествии ходили легенды, и мало кому хотелось связываться с парнем, которого боятся даже собаки.
В джунглях ему не было равных. Не человек, а животное, которое умеет говорить. От его всенаправленного глаза и немногословности остальным парням было не по себе. Но когда вертолеты с продовольствием улетали, мы испуганно жались к Кахоуну.
Внезапно мои боевые товарищи превратились в ожившие трупы.
«Будь они прокляты, прокляты, — твердил я. — Будь я проклят».
Срочно требовалась передышка, и я решил пойти на джазовый концерт в клуб «Альфи». С тех пор как в шестнадцать лет я купил первую пластинку Билла Эванса, джаз стал для меня панацеей от всех бед.
У «Альфи» выступают джазисты со всей страны и иногда любители. Клуб мне очень нравится, потому что там всегда темно, никто ни на кого не обращает внимания, и, главное, играют отличный джаз. Небольшой зал с низкими потолками рассчитан всего на двадцать пять посетителей, и на концерт можно попасть только по предварительной записи. Такой роскоши при моей нынешней жизни я позволить себе не мог, зато хорошо знал хозяйку клуба — очень полную женщину с толстыми, как сосиски, пальцами и походкой вперевалочку, которая лет тридцать назад могла казаться сексуальной. Флиртовать с мужчинами ей было уже поздно, но она все равно флиртовала и была страшно благодарна за знаки внимания. Уверен, свободных месту «Альфи» сегодня не будет, зато я всегда могу рассчитывать на место в сердце Мамы, как я в шутку называл хозяйку.
Клуб находился в Роппонги, и я решил поехать на метро, не забывая об элементарных мерах безопасности. Перед тем как выйти из вагона, как обычно, выждал, пока не опустеет платформа. Кажется, за мной никто не следит, значит, со спокойным сердцем можно окунуться в ночную жизнь города.
Роппонги — больше чем просто район Токио. Это пряный коктейль из денег, секса и культур самых разных народов. Здесь полно проституток из Европы, приехавших в Японию, чтобы стать моделями. Ярко накрашенные, в туфлях на высоком каблуке, они лениво прохаживаются перед витринами бутиков, надеясь поймать клиента пожирнее. Лица у них пустые и надменные, а вид жалкий. На их фоне особенно хороши японские девушки с гладкой загорелой кожей и длинными волосами, похожими на крылья хищных птиц. Это приживалки. В обмен на любовь богатые бойфренды дарят им сумочки от Виттона и костюмы от Шанель. Дотошные иностранцы продают все, что угодно: от иголки до слона, а бойкие старушки дергают за рукав прохожих, упрашивая «сфотографироваться для семейного альбома». Кто-то сломя голову несется по улице, будто в Роппонги есть куда спешить, а некоторые, наоборот, фланируют, словно ожидая появления знаменитости. Хищники и жертвы — все холодные и насквозь фальшивые.
Клуб «Альфи» находится слева от станции, но я взял за правило подходить к нему с другой стороны, делая огромный крюк. Зазывалы уже были на местах, протягивая листовки, на которые я не обращал никакого внимания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36