Там у нее сейчас милиции полный дом.
— Что говорят?
— Говорят — граната. Тян… вытянутая?
— На растяжке.
— Вот. Да. Они так и говорят. Он дверь открыл, а она и взорвалась. У соседей двери раскурочило, говорит, а у них стекла вылетели на кухне. Его уже увезли.
— Когда это было?
— Часа полтора назад. Мне туда ехать?
— Она просила?
— Говорит, если можешь…
— А ты можешь?
— Нет… — она опять помотала головой.
— Ну и не надо. Что тебе там делать? На кровищу смотреть? — сказал Петр и сразу пожалел о своих словах.
Ирина вздрогнула, как от удара, съежилась и забралась с головой под одеяло.
— Господи… — глухо стонала она в подушку. — Господи, что же это такое происходит?
«Что-что, — подумал Волков. — Да ничего. Живем мы здесь, будь оно неладно».
Глава 24
Адашев-Гурский, безусловно, отчасти лукавил, когда категорически отказывался от поездки на Дальний Восток, ссылаясь на непреодолимую высотобоязнь и отвращение к общепиту.
Будучи по сути своей барином и лентяем, он тем не менее, возможно, опять— таки в силу чисто генетической своей природы, был жутким авантюристом.
В раннем детстве, например, ему, как и всякому ребенку, строго-настрого запрещали прикасаться к электроприборам, бездоказательно утверждая, что, дескать, вот сюда сунешься — убьет. Именно поэтому однажды он и снял с новенького по тем временам радиоприемника «Рекорд» черную заднюю крышку из толстого картона и ткнул пальцем в какую-то там ерундовину, что находилась внутри и непреодолимо тянула к себе тем, что с виду была наиболее опасна.
Его шарахнуло так, что он чуть не потерял сознание и, видимо, остался жив только потому, что, падая, выдернул руку из смертоносного нутра включенного в сеть приемника.
Его жутко вздули, но он был счастлив впервые в жизни он пережил тот сладостный миг, когда, переступив через собственный страх, ты прикасаешься к тому, что может и должно, по логике вещей, тебя убить, но ангел-хранитель распахивает свои крыла, и смертельная опасность обжигает, но не лишает тебя жизни и возможности повторить этот опыт вновь и вновь.
Боялся ли Гурский летать самолетом? Безусловно.
Но и получал от этого колоссальное удовольствие. Мог ли он лишить себя подвернувшейся вдруг возможности слетать на край света? Да никогда в жизни. Ради этого можно было примириться и с неизбежностью изжоги, которую сулила казенная еда. А хороший глоток выпивки был тем непременным компонентом, без которого путешествие и не путешествие вроде, а так, командировка какая-то.
Александр, стянув с себя черный шерстяной шлем, шагнул в поданный к дверям автобус и поехал через летное поле к аэроплану.
Стоя на пронизывающем ветру у трапа в ожидании посадки, он вдруг увидел знакомое лицо.
— Ольга! — окликнул он.
— Привет, ты это куда?
— В Хабаровск. А ты?
— Я дальше, в Петропавловск. Надо же, тысячу лет…
— Столько не живут. Меньше гораздо.
— Кто ж считает?
— Я. Каждую встречу с тобой.
— А ты совсем не меняешься, как я погляжу, — улыбнулась она.
— А какой смысл?
Пассажиры переместились плотнее к трапу и стали потихоньку втягиваться в самолет.
— У тебя какое место?-спросила Ольга.
— Рядом с тобой, естественно.
— А я не одна.
— Непруха, выходит. А я уж губы раскатал. Вечно с тобой так.
— Ты все о своем… Познакомься лучше. Очаровательная миниатюрная девушка с ярко выраженными азиатскими чертами лица протянула Гурскому руку:
— Лана.
— Александр, — Адашев склонился к протянутой руке, прикоснулся к ней губами, распрямился и произнес: — Лучше… Да тут оба варианта лучше. За кем теперь ухлестывать-то прикажешь?
— Ладно тебе, не пугай ребенка, — Оль|га шагнула на трап. — Пошли, Лана.
В полупустом салоне самолета Гурский выбрал место возле окна и позвал Ольгу к себе. Лана устроилась рядом с ними, через проход.
— Ну? — сказал, усевшись в кресле поудобнее, Александр. — Докладывай.
— Ну что… — Ольга, сев рядом, распах-Днула шубку, встряхнула золотистыми воло-рсами и улыбнулась. — Давай ты рассказывай. Женат?
— Нет.
— А ведь был.
— Это когда было…
— А дети?
— Культурный чеснок семян не дает.
— Нет, ну ты нисколько не меняешься… Даже внешне.
— А ты все хорошеешь. Надо было все-таки на тебе жениться.
— А я, между прочим, тоже развелась.
— Ну так и… За чем же дело стало? Ты мне до сих пор снишься.
— Ой, Гурский… Я же тебя знаю, как если бы сама тебя родила. Тебе оно надо?
— Нет.
— А чего болтаешь?
— Беседуем же.
— Ну вот. А вдруг бы я поверила?
— А я и не вру, ложь унижает. Снишься. В эротических снах.
— Да иди ты…
— Это грубо. И неженственно.
— С тобой иначе нельзя.
— А вот это спорно. Ладно, зачем на Камчатку-то?
— Девчонок набирать в кордебалет.
— Почему туда?
— Там коллектив есть один, национальный. Девки, говорят, обалденные. Колоритные, и вообще… очень пластичные. А у нас новая программа. А ты зачем?
— Да я так… В Хабаровске, говорят, девки обалденные, очень пластичные и вообще… Убедюсь и обратно. А то ведь на слово никому верить нельзя, правда?
— Ты чем теперь занимаешься-то?
— Взгляни мне в глаза. Чем я, по-твоему, могу заниматься?
— Ну… всем, чем угодно.
— Правильно. Ничем.
— Так не бывает.
— Еще как бывает, у Берзина спроси. Он в этом деле вообще профессионал.
— Жив еще, курилка?
— А что ему сделается. Он архетип, и как архетип бессмертен. За встречу? — Гурский встряхнул фляжку.
— Подожди, вроде взлетаем. Двигатели взвыли, самолет, набирая скорость, побежал вперед, оторвался от земли и, сделав левый разворот, задрал нос свечкой, набирая высоту. Потом, когда он вновь принял горизонтальное положение, его тряхнуло, будто бы он, ложась на курс, ткнулся в некие невидимые рельсы, по которым и предстояло перемещаться далее. Светящиеся над дверью салона табло погасли, и Гурский облегченно вздохнул.
— Ну что? — Он отвинтил у фляги крышку.
— Может, подождем? Кормить должны.
— Это еще когда. У меня здесь с соком, можно и без закуски. Ну?
— Давай, — Ольга протянула руку. Александр передал ей флягу.
Дальнейший полет проходил без каких-либо особенных событий. Стюардесса разнесла еду и напитки. Гурский купил у нее два шкалика водки, ибо глупо было пить коктейль с горячей закуской, спросил:
— А что это гудит так громко у меня слева за окном?
— Двигатель.
— А нельзя его на время обеда выключить? Мы вот с моей спутницей беседуем и почти не слышим друг друга.
— Можно. Только мы с вами тогда свалимся, — очаровательно улыбнулась стюардесса.
— Ну, вам видней… — снисходительно согласился Александр. — Ольга, извини, я здесь не командую.
— Ничего-ничего, — кивнула она. — Я не в претензии, пусть гудит.
— Но я не собираюсь орать во время еды. А наклоняться к тебе столики мешают. Ты читаешь по губам? Я нет.
— Я тоже. Не страшно. Закусывай.
— Как скажешь.
Они пообедали, выпили кофе, Гурский тайком выкурил в туалете сигарету и, вернувшись на место, застал Ольгу спящей. Он аккуратно забрался в свое кресло, хлебнул еще из фляжки и тоже заснул.
Глава 25
Проснулся Адашев оттого, что кто-то тихонько толкал его в плечо:
— Просыпайтесь, пожалуйста. Красноярск.
— Мне же в Хабаровск… — растерянно пробормотал он, решив спросонья, что его завезли куда-то не туда.
— Хабаровск дальше, здесь дозаправка. Выходите, пожалуйста, — терпеливо настаивала стюардесса.
— А где все? — насторожился Александр, оглядев пустой салон.
— Да вышли уже. Это вас никак не разбудить.
— Так мы с вами наконец-то наедине?
— Ну выходите, выходите, пожалуйста. Автобус ждет.
— Протестовать не вправе… — Он выбрался из кресла и, натягивая пуховик, побрел по проходу к выходу из самолета.
— Позвольте хоть под локоток поддержать, — обернулся к стюардессе, шагнув на трап.
— Это пожалуйста.
В небольшом зале аэропорта Гурский скользнул вокруг взглядом и, не найдя Ольги, отправился на второй этаж разыскивать буфет. Купил бутылку пива, выпил ее, спустился вниз и выяснил, что по местному времени, оказывается, в Красноярске уже глубокая ночь, а их рейс задерживается, ввиду отсутствия керосина, до десяти утра.
«Ну вот, приплыли… — подумал Гурский. — И что теперь делать?»
Он еще раз окинул взглядом зал и отметил, что не то что прилечь — присесть было негде. Очевидно, отсутствие керосина тормознуло здесь не только их рейс. Иные пассажиры, подстелив кое-что из вещей, оставшихся в ручной клади, спали прямо на полу. Многие смиренно сидели на корточках и, судя по всему, чувствовали себя при этом относительно комфортно или, по крайней мере, вполне привычно, что позволяло допустить наличие у всех этих людей опыта путешествия по этапу.
«Как на „пересылке“, — отметил Александр. — Вот уж воистину, Аэрофлот — летающий Гулаг».
Он направился к информационному окошку, возле которого сгрудилось несколько человек.
— Ваш рейс задерживается, — видимо, в который уже раз безразличным тоном повторяла сотрудница аэропорта. — Керосина нет.
— А утром точно будет? — склонился к окошечку офицер с погонами полковника.
— Должен быть.
— А может и не быть… — сказала, ни к ко-му не обращаясь, женщина с усталым лицом.
— Послушайте, — в свою очередь склонился к окошку Александр, — вы ведь обязаны нас где-то разместить на это время, в гостинице какой-нибудь.
— Я ничего не обязана.
— А вы вообще кто? Представьтесь, пожалуйста.
— Зинина моя фамилия, Светлана Викторовна. Вы еще запишите, запишите, все записывают, очень страшно…
— Пригласите начальника аэропорта.
— Его нет.
— Умер?
— Вы тут не умничайте, а то я сменного позову, он вам все растолкует. А вы еще и пьяный, нечего на меня дышать.
— Вот и позовите, — присоединился к Гурскому полковник.
— Не буду я никого звать.
— Еще как будете, — зло сказал Александр.
— И нечего на меня так зыркать, много вас тут… — она потянулась к телефонной трубке.
Через некоторое время к ним подошел хмурый мужчина в синей летной форме.
— Сменный заместитель начальника аэропорта, — представился он полковнику. — Сугак Алексей Алексеич. Что случилось?
— Ну как что… рейс задерживается, а это вот… — полковник повел рукой в сторону переполненного зала. — Даже присесть негде. До утра… — И почему-то посмотрел на Гурского.
— Керосина нет, — привычно бросил замначальника и тоже посмотрел на Александра.
— Ну хорошо, — пожал плечами Гурский, осознав, что неожиданно для самого себя стал делегатом от многочисленных угнетенных пассажиров в их борьбе с администрацией аэропорта за свои права. — Нам понятно, что нет керосина. Это мы понять можем. Но именно на этот случай у вас и должна быть гостиница. Мы же не в гости к вам домой напрашиваемся, мы все туг деньги заплатили.
— Была гостиница. Теперь нет, закрыли.
— И ничего нельзя сделать? — робко спросила женщина с усталым лицом.
— А что я могу?
— Вы можете открыть нам депутатский зал, — терпеливо подсказал Гурский. — Или как он теперь у вас называется — Ви Ай Пи? Вот мы и есть те самые персоны, мы, еще раз повторяю, честно заплатили за свои билеты, вступив тем самым с вами в договорные отношения. Мы свои обязательства выполнили, а вы нет. Вы создали нам проблемы и отказываетесь их решать.
— Ничего не могу сделать.
— Пустите в свой кабинет женщин с детьми, там хоть тепло наверняка.
— Не могу.
— Откройте депутатский зал.
— Не имею права.
Послушайте, ну что вы глупости говорите? Вы здесь самый главный на этот момент, вы и должны принимать решения в нештатных ситуациях. Посмотрите, — Гурский повернулся к залу, — это что, нормально? Женщин-то с детьми вы можете в этом зале устроить? Здесь же холодно.
— Еще и хуже бывало. И ничего.
— Да что тут… — обреченно обронила женщина и побрела в сторонку. Полковника нигде не было видно.
Толпа вокруг стала редеть, и скоро Гурский с представителем администрации аэропорта остался наедине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40