— Совершенно без разницы. В гостиницу какую-нибудь, только в хорошую. Есть такие?
— На Хабаре вообще все есть. В Москве, может, денег и больше крутится, не спорю, но там же… А здесь все свое, настоящее. Меха, лес, золото, дикоросы, икра, рыба, зверье разное, да мало ли… Камни всякие, Якутия вон, под боком, алмазы. Если б Москва эта еще и вздохнуть дала, а то ведь душит, зараза. Все соки высосала, падла. А здесь же и япошки, и америкосы толкутся, деньги суют, только дай… Да что говорить-то! Отделяться надо, одно слово.
Они ехали пустынными ночными улицами, потом грузовик повернул налево, съехал по покатому спуску и остановился.
— Вон, смотри, — Константин показал рукой направо, — видишь, вон там здание высотное? Это «Интурист», гостиница. Пойдешь вон туда, там ступеньки, лестница наверх, поднимешься и направо. Не заблудишься.
— А где мы сейчас, территориально?
— На Амурском бульваре.
— Да? А вокзал вроде тоже где-то здесь.
— Вокзал там, — Костя кивнул налево. — Бульвар в него упирается. Здесь вообще все просто: три бугра, а между ними Амурский бульвар и Уссурийский. По среднему бугру Карлуша идет, это проспект Карла Маркса, он теперь Муравьева— Амурского называется — центральная магистраль. На вокзал тебе по Амурскому, там еще рынок будет по дороге, если икры там свежей или рыбы домой в гостинец захватить. А в аэропорт по Карлуше. За полтинник всякий отвезет. Только около гостиницы не садись, лохов заряжают. Ну чего, бывай?
— А сумку?
— Да! Вот ведь, забыли бы. Константин спрыгнул на землю и, обойдя грузовик, забрался в «кунг».
— Держи, — забирая у него свою сумку, Гурский протянул деньги.
— Да ладно… Мне все равно по пути было. Еще и веселей.
— Держи-держи, — Александр засунул ему сложенные банкноты в нагрудный карман мехового жилета. — Я же не последние даю. А если в следующий раз не будет, ты меня на халяву покатаешь. Идет?
— Идет. Слушай, а ты вообще сам-то откуда?
— Из Питера.
— Да? А мне чего-то показалось, что с Запада откуда-то.
— Так. Стоп. Ты уже второй. Питер, это где, по-твоему?
— Как где? На Камчатке. Петропавловск.
— Ах, во-от оно что…
— А что?
— Да я — из другого! Из Санкт-Петербурга.
— Ну вот. Я и смотрю. А у нас тут Питером Петропавловск называют. Он же — «Петро…»
— То-то мне здесь знакомый один — вы, мол, как из Питера своего сюда залетаете, так сразу в отвязку.
— Так и есть, рыбаки после моря да вояки в отпуск. Там же куда пойдешь? Все всех знают. А Хабара, — столица Дальнего Востока. Здесь погулять милое дело. Да и под боком, лететь-то часа четыре всего. А ты, выходит, далеко забрался. Смотри, осторожней. Тут криминал…
— Ага.
— А вообще народ у нас душевный.
— Да я заметил.
— Ну, давай, топай, замерзнешь, — Костя протянул руку.
— Счастливо. И смотри, скрупулезней у меня через Амур, — улыбнувшись, Гурский пожал Костику руку.
— Так это ж такое дело, что… — Константин развел руки, забрался в кабину и захлопнул дверцу.
Грузовик просигналил клаксоном, мигнул фарами и, натужно взревев, пополз на подъем.
Гурский закинул сумку на плечо и зашагал по скрипучему снегу к широкой каменной лестнице.
Войдя через наполненный сухим горячим ветром стеклянный тамбур в ярко освещенный вестибюль гостиницы, Адашев-Гурский стянул с головы шерстяную шапку и глубоко вздохнул.
В первые секунды у него даже не было сил подойти к стойке администратора, он просто стоял посреди холла, чуть прикрыв глаза, и впитывал в себя запах чистоты и комфорта.
Ему чудилось, что скитается он за этой проклятой трубкой не неделю без малого, а многие годы.
— Вы поселяться? — подошел к нему один из секьюрити в безукоризненном костюме, белоснежной рубашке и темном галстуке.
— Да, — кивнул Гурский. — Обязательно. Заполнив регистрационную карточку, он вошел в лифт и, поднимаясь на свой этаж, прикинул, что дома сейчас все еще девять вечера вчерашнего дня и, значит, вполне можно позвонить Тарасовой домой и выяснить, куда же, в конце концов, девался Сталин. А потом отзвониться Петьке.
Лифт мягко остановился, двери распахнулись.
Александр справился у дежурной по этажу, сможет ли он позвонить из номера в Петербург по автомату. Девушка взглянула на его небритую, опухшую рожу, красные от недосыпа глаза и снисходительно сказала, что у него в номере два телефонных аппарата, один из которых спутниковый, и звонить он может хоть в Гонолулу. Если деньги есть.
— Ну, это мы понимать можем… — сказал Гурский и пошел по мягкому ковролину, поглядывая на нумерацию дверей.
Лена оказалась дома, и от нее Александр узнал, что фигуру Сталина администрация в последний момент решила отправить бригаде, которая стоит сейчас в Петропавловске-Камчатском. «Так вышло, уж извини, я не знала…»
Он позвонил дежурной и спросил, не знает ли она случайно, когда летают самолеты на Камчатку. Она ответила, что, мол, если есть погода — всегда. В частности, сегодня рейс в десять утра, с минутами.
— О'кей, — сказал Гурский и повесил трубку.
Закурил сигарету и задумался.
Потом, собрав волю в кулак, еще раз позвонил дежурной и попросил разбудить его в восемь.
Заперев дверь номера, разделся догола и пошел под душ. Встав под обжигающе горячие струи, он осознал, насколько промерз в продуваемой сквозняками кабине грузовика, ибо отогреваться стал только минут через пять.
Потом он побрился, растерся большим махровым полотенцем и пошел звонить Волкову. Дома того не оказалось, и Александр позвонил на трубку.
Поговорив с Петром, он забрался наконец в чистую постель и поплотнее укутался в одеяло.
«Откуда они могут знать про Камчатку?» — думал он, засыпая.
Глава 39
Аэроплан накренился на одно крыло и, войдя в вираж, стал плавно снижаться, заходя на посадку в камчатском аэропорту Елизово.
Гурский приподнял на окошке шторку и увидел внизу серое водное пространство, покрытое шугой.
«Ну вот и океан, — подумал он. — Все. Дальше не поеду. Как бы там ни вышло. Нет дальше русской земли. Пусть Петька что угодно говорит. Там дальше — страна антиподов, они вниз головой ходят. У меня так не получится. Меня стошнит».
Повесив на плечо дорожную сумку, он вышел из здания аэропорта на небольшую площадь и осмотрелся. Невдалеке, памятником самому себе, возвышался затихший навсегда старый трудяга — грузопассажирский самолет.
— Как в город попасть, не скажете? — спросил Гурский у мужчины, стоящего неподалеку.
— А вон «микрики» в Питер, — кивнул тот на стоянку маршрутных такси.
— А здесь что?
— Елизово.
— Спасибо, — Александр подошел к микроавтобусу и, забравшись вовнутрь, спросил у водителя, где удобней выйти, чтобы поблизости оказалась гостиница.
— До конца езжай, до КП. Там и рынок, и гостиница. Все что надо.
Скоро «микрик» заполнился пассажирами и тронулся с места. Гурский, потеснившись, поставил сумку на колени, откинулся на спинку мягкого сиденья и поглядывал в окно. На Камчатке он был впервые, и все ему было любопытно: и поросшие лесом сопки (вроде и такие же, как те, по которым он ехал в грузовике пару суток назад, но все-таки чуть иные), и бухта с немногочисленными кораблями, которую дорога огибала уже в Петропавловске, и вздымающиеся вдали вулканы (неужели в самом деле вулканы?).
— Это вон там что — вулкан? — спросил он у соседа.
— Корякский. А вон тот, над которым облачко, — Авачинский.
— А чего это над ним облачко? Взорваться хочет?
— Кто ж его знает, — зевнул сосед. — Может, и хочет, ему не запретишь…
На конечной остановке Адашев-Гурский выбрался из «микрика» и сразу увидел закрепленную кусками коричневого скотча на боковой стене торгового павильона афишу выставки музея восковых фигур. Из надписи на ней выходило, что размещается экспозиция в Доме быта.
— А где тут у вас Дом быта? — спросил он у прохожего.
— А вон, на горке, — ответил тот и указал на большое бетонное здание в паре сотен метров.
«Вот прямо сразу мы туда и отправимся, — решил Александр, шагая по дороге. — Либо — да, либо — нет. Но только сразу».
Он поднялся по металлическим ступеням и вошел в вестибюль Дома быта. На стене увидел наклеенный листок бумаги с красивой стрелочкой и надписью: «Выставка». Стрелка указывала в сторону лестничных ступеней.
Гурский поднялся на второй этаж и вновь увидел такую же стрелку, она указывала на некую дверь. Он открыл дверь и оказался в небольшом помещении, в котором находился аптечный киоск и вход в женскую парикмахерскую. На стене висела стрелочка и указывала на дверь, ведущую куда-то во внутренний коридор. Александр вошел и в эту дверь и увидел на стене коридора стрелочку: «Выставка».
«Ну правильно… — думал он, шагая длинным пустым коридором. — Последняя стрелочка укажет мне на последнюю дверь, я ее открою, а там улица. А выставка уехала. И теперь Агасфер мне имя. Такие вот казаки-разбойники. Заколдованная она, эта трубка, что ли? Вот ведь Петр подсуропил…»
Из коридора Адашев-Гурский (по стрелочке) вышел на лестницу черного хода и, увидев на стене бумажку с надписью: «Выставка, 5 этаж», устало вздохнул и стал подниматься по ступеням.
Осилив лестничные марши, он наконец добрался до пятого этажа и, войдя в очередной коридор, обернулся (по стрелочке) налево.
Широченная металлическая дверь была открыта нараспашку, дверной проем задрапирован темно-зеленой тканью, а рядом, в раскрытых дверях соседнего помещения, стоял стол с разложенными на нем пачками входных билетов и табличкой: «Касса».
— А Сталин у вас есть? — нервно спросил Гурский у пожилой женщины-кассира.
— Есть, — улыбнулась она. — И Сталин, и Ленин.
— Вот счастье-то… Билетик мне, пожалуйста.
— Пожалуйста. А вы сумочку свою у нас здесь можете оставить. И куртку, если хотите. Там, в зале, душно, народу очень много.
— Вот спасибо, — Александр осторожно обошел стол и снял куртку, положив ее вместе с сумкой на какие-то ящики.
Посетителей на выставке было очень много. Достаточно просторный зал был набит битком. Четыре экскурсовода одновременно говорили в разных местах экспозиции, контролер и два смотрителя изо всех сил следили за тем, чтобы посетители не заходили за красную ленточку и не трогали фигуры руками. Сталина Гурский увидел сразу.
Отец народов стоял почти в самом конце экспозиции, которая была выстроена в хронологическом порядке и начиналась у ближней, прямо напротив входа, стены зала с каких-то древних персонажей, а завершалась фигурами, стоящими почти рядом с контролером. Тут он и стоял. В компании с Владимиром Ильичом.
Александр пробрался сквозь плотную группу экскурсантов поближе.
В руке Иосиф Виссарионович держал не муляж. Он держал самую настоящую, старую, хорошо обкуренную трубку. В искусственном полумраке темного, подсвеченного только маленькими направленными светильниками зала видно этого практически не было.
Но Александр все-таки разглядел. По недоступной. разумению Гурского причине посетители особенно охотно «фотались» на память в компании именно этих исторических персонажей. Причем выделить какую-нибудь одну социально— имущественную группу народонаселения было невозможно. Забраться за огораживающую фигуры красную ленточку, чтобы сунув приятелю импортную «мыльницу» со вспышкой, запечатлеть себя меж двух упырей (дружески приобняв их за плечи или просто таращась в объектив), норовили и подвыпившие мужики, и отвязанная молодежь, и очень полные мамаши, волокущие в кадр упирающихся малолетних детей.
В силу этого обстоятельства возле данных объектов постоянно присутствовала вконец вымотанная сотрудница выставки, держа ситуацию под неусыпным контролем.
«Да, — рассудил Гурский, — попробуй только сунуться. Такой шкандаль подымется моментально…»
Он вышел из зала, благодарно кивнул кассиру и, протиснувшись мимо стола, вошел в большое пустое помещение с ящиками, на которых лежали его вещи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40