— Нет, — покачала она белокурой головкой в ответ на вопрос о том, не было ли в последние дни каких-нибудь телефонных звонков с угрозами.
О долгах мужа она тоже ничего сказать не могла.
Вообще, по всему было видно, что, привыкшая кормиться с ладошки, в дела мужа Елена никогда не вникала и ничего о них не знает. А быть может, она, чисто подсознательно стараясь отгородиться от того кошмара, который довелось пережить утром, всячески демонстрировала свою полную непричастность ко всем этим его заморочкам. Этого обстоятельства тоже не следовало сбрасывать со счета. По крайней мере, в настоящий момент никакой дополнительной информации она дать не могла. Или не хотела. Что, в общем-то, для Волкова особой разницы не представляло.
Оставив обеих женщин в комнате обсуждать скорбные детали предстоящих похорон, он вышел на кухню, где мужик в ватнике вставлял стекла.
— Во рвануло, а? — обернулся мужик.
— Да уж…
— А вы кем хозяину-то будете?
— Да уж теперь никем не буду.
— Эт-та точно, Тишкин корень… Петр вышел из кухни и, пройдя через переднюю, шагнул на площадку. Рабочие почти исправили толстую дверь. На всякий случай он осмотрел укромные углы, но все уже было тщательно выметено. Даже кровь замыта. Не найдя ничего любопытного, он вернулся в квартиру. Ирина прощалась с хозяйкой, обещая позвонить в понедельник.
Петр тоже попрощался с Еленой, поблагодарил за посильную помощь, произнес еще несколько стандартных, но нелицемерных фраз, взял Ирину под локоть и спустился вместе с ней к машине.
— Ира, значит, теперь любые перемещения по городу только вот так, — забравшись в джип, ткнул он пальцем в пассажирское сиденье. — Только со мной. А хорошо бы вообще никаких перемещений, пока я во всем не разберусь.
— А похороны?
— Решим мы этот вопрос, — он воткнул передачу.
Свой органайзер Виктор Гольдберг заполнял аккуратно: никаких сокращений, понятных одному только обладателю, никаких загадочных значков. Было очевидно, что многие записи, судя по почерку, он делал в процессе возлияний и поэтому сам себе их растолковывал на тот случай, если наутро или через несколько дней их смысл будет утрачен.
Например: «Вика — черненькая, блядища, „Аустерия“. Позвонить в субботу. Секретарша?» Далее следовал номер телефона.
Или: «Вагиф — что-то гонит насчет нефтепродуктов. Наверняка наебет. Но пообщаться надо». И опять номер.
Волков выписал себе телефон Шамиля — судя по цифрам, это была трубка — и несколько телефонов, против которых значилось Оля, Ольга или Оленька.
Доставив Ирину домой, он присел на диван в гостиной и снял трубку запараллеленного со спальней аппарата.
С четвертой попытки все-таки удалось дозвониться до той самой Оленьки.
— Добрый вечер, Оля. Извините, что дома вас беспокою. Это Волков, я к вам в офис вчера заходил, помните?
— Ничего-ничего, помню, конечно. Здравствуйте, — прощебетала Ольга, даже не поинтересовавшись, откуда у него ее домашний телефон.
— Оленька, тут вот какое дело…
— Да-а?.. — кокетливо пропела она.
— Мне что-то с начальством вашим никак не связаться. Это что, до понедельника невозможно?
— Я не знаю. На выходных они обычно сами мне звонят, ну… если что-нибудь нужно, иногда… А что?
— Да, в общем-то, ерунда, но… мне бы телефон бухгалтера вашего, домашний. Мне Виктор Аркадьевич давал, но я задевал куда-то.
— Сейчас, — разочарованно сказала Оленька. — Я посмотрю. Вот, записывайте… Только она от нас уволилась не так давно, а нового еще нет.
— Да это не важно, мне она как раз и нужна. Спасибо.
— Да не за что. Звоните… если что.
— Это обязательно, — искренне пообещал Волков и повесил трубку.
В квартире бухгалтера долго не снимали трубку, но наконец ответили: «Алло?»
— Добрый вечер. Валентина Олеговна?
— Да, я.
— Извините, это Волков вас беспокоит некий. Петр Сергеевич. Мне необходимо срочно с вами встретиться. Это возможно?
— А что случилось? Вы кто?
— Да… не хотелось бы по телефону. Ваш директор бывший погиб, ведется расследование, необходимо уточнить кое-какие детали. Не хотелось бы до понедельника тянуть. Время дорого, вы же понимаете…
— Понимаю… Но я же уволилась. Меня вообще в городе быть не должно, у меня самолет. Просто приболела вот… Но я все равно завтра улетаю. Нет. Нет у меня времени. Хотите, присылайте в понедельник повестку. Но предупреждаю, меня уже не будет. А по телефону вызывать на допрос вообще незаконно. Я расписаться должна в получении повестки, так?
— Все так.
— Трубку имею право повесить.
— Имеете. Только зря вы так. Ведь человек погиб все-таки. Давайте… давайте я в аэропорт завтра подъеду, и мы с вами без протокола побеседуем. Согласны? Я вас очень прошу. Ну не наряд же мне за вами, в самом-то деле, посылать. Ну подумайте сами: соседи, то-се… Давайте лучше по-хорошему, а? Без протокола, несколько вопросов буквально, чисто технических…
— А вы имеете право наряд выслать?
— Преступление тяжкое, дерзкое. Вы, возможно, важный свидетель…
— Хорошо. Давайте в аэропорту. В одиннадцать. Там, в зале отправления, справа — стойка бара напротив входа. Вот около нее.
— Это Пулково-два, что ли?
— Да. Как я вас узнаю? Вы что, в форме будете?
— Да нет. Зачем же. Я только буденовку на голову надену.
— Хорошо, — хмыкнула Валентина Олеговна. — У меня тогда в руках будет каравай. До завтра.
— Всего наилучшего. — Волков повесил трубку.
Достал из пачки сигарету и прикурил ее.
— Петя, — вошла в комнату Ирина. — Ты останешься?
— Конечно, — Петр поднялся с дивана. — Поедем куда-нибудь, поужинаем.
— А может, дома?
— Не трусь. Поехали. Тебе сейчас только с готовкой возиться…
— Да я вообще ничего не хочу.
— Надо поесть.
— Отец. Теперь вот — Виктор… А в меня промазали. Что им от нас надо?
— Разберемся. Поехали ужинать.
Глава 32
На следующее утро, категорически запретив Ирине выходить из дома и открывать дверь незнакомым людям, в том числе милиции, почтальонам, беженкам из горячих точек региональных конфликтов, просящим впустить их на минуточку, чтобы перепеленать смертельно простуженного младенца, голым, случайно захлопнувшим дверь соседям и разносчикам бесплатной сахарной ваты, Волков сел в машину и поехал в аэропорт.
С трудом найдя место для парковки, он наконец воткнулся на освободившийся пятачок, взглянул на часы, вышел, застегнул куртку и направился к стеклянным дверям.
У стойки бара, придерживая рукой багажную тележку со стоящей на ней большой дорожной сумкой, стояла высокая женщина. Копна ее ярко-рыжих волос спадала на воротник длинного черного кожаного плаща. Явно кого-то ожидая, она всматривалась в лица всех входящих.
Петр шагнул в ее сторону, поймав себя на том, что поступает чисто рефлекторно.
Даже если она и не бухгалтер Гольдберга, не сделать этого единственного невольного шага было бы попросту ненормально.
— Валентина Олеговна?
— Да, — улыбка чуть тронула тонкие черты ее лица. — А где буденовка?
— Я же не спрашиваю, где ваш каравай… Здравствуйте.
— Добрый день. Только учтите, у меня скоро самолет.
— Хорошо-хорошо. Я вас не задержу. Давайте присядем. Вам кофе? Еще что— нибудь?
— Нет, только кофе.
Петр расплатился, взял две чашки и поставил на белый пластиковый столик.
— Что вас интересует? — Валентина Олеговна, присев на стул, размешивала ложечкой сахар.
— А почему вы не спрашиваете, как погиб Гольдберг?
— Вы же сами сказали: «тяжкое преступление». Значит, убили. А как — для меня не принципиально, я не люблю кровавых деталей. И вообще… это ведь у вас ко мне вопросы. Давайте ближе к делу.
— Хорошо… Как вы считаете, могли быть у Виктора Аркадьевича враги?
— Судя по обстоятельствам его кончины, считаю — да.
— Ну, это разумеется. Я имею в виду…
— Послушайте, я у него проработала чуть больше полугода. Сначала, я уж и не помню, кто нас познакомил, но это не важно, короче говоря, ему нужно было сдать квартальный отчет. От него ушел очередной бухгалтер, что, в общем-то, не удивительно, и я просто свела баланс и сходила вместе с ним в налоговую инспекцию. Работа была пустяковая, деятельности за отчетный период почти не было. Он мне заплатил. Потом уговорил, чтобы я расписалась в новой банковской карточке, он, дескать, меня приказом оформит, но на работу мне ходить не обязательно. Просто поставить подпись в чистых платежках и чековой книжке. Я проконсультировалась, выяснила, что чисто юридически ответственности на мне практически никакой, за все отвечает первое лицо, то есть он, директор, и согласилась. Мы договорились: я делаю только квартальные отчеты, он мне за это платит. Всю деятельность он осуществляет сам. Почему нет? При его оборотах ему вообще никто не нужен.
— И?..
— И все. Я еще один отчет сдала, за третий квартал, налоги мы заплатили, на зарплату какие-то крохи наскребли. И все.
— И вас это устраивало?
— Что?
— Такая работа.
— А не было никакой работы. Нисколько меня это не обременяло. Так… посидеть раз в три месяца пару вечеров да получить деньги. Чисто символические, но все-таки. Он, правда, говорил постоянно о перспективах, об инвестициях каких— то фантастических в грядущем, но это все говорят. В общем, меня общение с ним не напрягало. Да мы почти и не виделись. Так что вряд ли я смогу вам чем-то помочь. О личных его связях ничего не знаю, а о деловых… — Она чуть изогнула изящную линию нижней губы и пожала плечами.
— Да… — Петр достал сигареты. — Вы разрешите?
— Конечно.
— Негусто, конечно, но… что ж поделаешь. — Волков закурил сигарету и положил пачку на стол. — А вас что же, никто не провожает разве?
— Никто. А почему вы спрашиваете?
— Да нет, просто я подумал, может, я мешаю…
— Не мешаете. Трогательная церемония произойдет при встрече.
— Да? А куда вы летите, если не секрет?
— В Мюнхен. К мужу.
— Даже так?
— А что вас удивляет?
— Да ничего, в общем-то… А надолго?
— Если без протокола, — улыбнулась Валентина Олеговна, — то, так и быть, скажу: возможно, насовсем.
— Ну во-от… — протянул расстроенно Петр. — Как красивая женщина, так сразу… И ведь у них там и так все есть: и климат, и изобилие, и душевное благополучие. А у нас? Водка, кураж да женщины красоты чудесной. Что ж они у нас последнее-то забирают?
— Так уж и последнее… На ваш век хватит. И того, и другого, и третьего.
— Нет! — Волков мотнул головой. — Ваше отсутствие будет невосполнимо.
— В плане генофонда нации? — улыбаясь, хитро прищурилась Валентина.
— Именно! — кивнул Петр. — И вообще… Как это никто вас не провожает? А я? Родина вас провожает — в моем лице!
Он поднялся, подошел к стойке и вернулся к столу, поставив на него два бокала с коньяком и тарелочку с бутербродами.
— Нет-нет, что вы, я… — покраснела вдруг Валентина.
— И никаких «нет». Я настаиваю. Родина мне не простит.
Валентина подняла на него пронзительно-зеленые глаза:
— Где ж она раньше-то была…
— Так ведь… всего же не объять. Столько дел. За удачу! — Он поднял бокал.
— Спасибо вам, — она отпила глоток и поставила бокал на стол.
— Ну вот, а то как-то не по-людски.
— Позволите? — она показала глазами на пачку сигарет. Волков привстал и щелкнул зажигалкой.
— Спасибо. Я вообще-то не курю, но…
— А родители? Они как?
— Старенькие. Но у меня сестра с ними живет, так что… И потом, я же не на луну улетаю.
— Слава Богу! Сестра… на вас похожа?
— Да-а. Она у меня очень даже… Так что давайте, налаживайте тут душевное благополучие, если о генофонде нации печетесь.
— Ну, это процесс длительный, скрупулезный. Да и потом, нация-то, она хоть и под покровом Богородицы пребывает, но уж больно лукава. Злодейства как такового на дух не приемлет, а злодей отдельный, персонифицированный, ей тем не менее импонирует. Вот, например, Разин Степан Тимофеевич: год рождения утрачен, род занятий — лихой человек. Народ воспел его поступок — предумышленное убийство беззащитной девушки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40