– Он всего-навсего сообщил Араторну о вашем приходе и о том, что Кравчук велел цыгану меня отравить. О, конечно, это такая мелочь, – язвительно усмехнулась она, – но, ежели б я их разговора не подслушала, вас бы тут ждали штыки да пули!
– А разве маменька не учила вас, что подслушивать за дверью нехорошо? – улыбнулся рябой, но тут же осекся, услышав, как Вайда тихонько выругался по-цыгански. – Простите великодушно, сударыня, мне мою вольность, однако задумайтесь на минуточку: ежели б Данила был тем самым предателем, каковым вы его считаете, разве он не сказал бы Араторну, что мы придем вовсе не отравить, а освободить вас?
Елизавета смотрела непонимающе. И вдруг осознание всей нелепости ее поступка обрушилось на нее, как ушат ледяной воды. А и в самом деле – Данила не сказал этого! Что же происходит?!
– Так, значит... – она запнулась, и рябой договорил за нее:
– Так, значит, он никакой не предатель, а действовал по нашему с Вайдою наущению, Араторна в ловушку заманивая. А вы всю нашу задумку поломали, и как нам теперь того мессира повязать – один бог знает.
– Да ну, подумаешь, большое дело! – раздался слабый голос Данилы. – Я его уже повязал. Лежит как миленький у барыни под кроватью... там, где меня нашел да откуда вытягал.
– Он тебя развязал?! Выходит, ты отплатил ему черной неблагодарностью? – негромко спросил рябой, тихонько посмеиваясь.
Вайда уже хохотал не сдерживаясь, и Елизавете ничего не оставалось, как присоединиться к нему.
– Как и я тебе, Данила! – едва смогла она выговорить. – Я ж тебе тоже отплатила черной неблагодарностью! Ха-ха-ха! Прости, ради бога! Ха-ха-ха!
Данила единственный не пожелал разделить общего веселья.
– Будет вам насмехаться, – пробормотал обиженно, ощупывая свою бедную головушку. – Время уходит, дело делать надобно!
– Он прав, – сказал рябой, помогая Даниле подняться. – Ну, Вайда, давай, как условились!
Что-то такое прозвучало в его голосе... что-то такое, взявшее Елизавету за сердце... но она не успела ни вспомнить, ни осознать этого, потому что Вайда схватил ее за руку и потащил куда-то в узкую щель в темноте, потом поволок вверх по ступенькам – и вдруг чистый, свежий, живой ветер закружил, задурманил Елизавете голову, и ноги ее подкосились.
* * *
...Ей привиделся пожар в римских катакомбах и та последняя дверь, которую надо было распахнуть, чтобы спастись. И вот эта дверь отворилась, Елизавета кинулась вперед – и упала в объятия Алексея! Она вскрикнула так счастливо, так блаженно, что от звука собственного голоса очнулась – но Алексея рядом не было, видение истаяло, как истает этот иней, покрывавший пожухлую, пожелтевшую траву, на которой лежала Елизавета.
Она села, недоумевая, почему запах дыма все еще щекочет ноздри. А, вон что – рядом догорает костерок; серая слоистая пелена, придавленная ветром, стелется по земле.
Елизавета огляделась. Вокруг маленькой полянки смыкалась золотистая березовая рощица, пронизанная матовым белым светом, который, чудилось, исходил от стройных стволов. На востоке сквозь серые облака пробивался розовый рассветный луч.
У Елизаветы вновь закружилась голова. Вайда подхватил ее, помог сесть.
– Ох и намаялась же ты, девонька! – сокрушенно произнес цыган и подал Елизавете закопченный котелок. – Чуть что – с ног валишься. Хлебай, хлебай! – подал и деревянную ложку, а сам принялся подстругивать в котелок ломоть крепко просоленной и провяленной рыбы. – Кавардак когда-нибудь едала? Меня один яицкий казак научил его готовить. Чего тут только нет: рыба, лук, сухари толченые, пшено... Как, вкусно?
Елизавета рассеянно кивнула. Она не могла есть это крутое варево, душа не принимала, но суетливая домашняя скороговорка Вайды успокаивала, наполняя душу радостной уверенностью: коли удалось выбраться из Жальника, то небось и до дому повезет добраться.
Словно подслушав ее мысли, Вайда улыбнулся.
– Коли отвага кандалы трет, так ведь она и мед пьет! Не бойся, деточка, все одолеем, уйдем – только нас и видели. Нашему брату, цыгану-бродяге, два дерева, только два дерева дай: так спрячемся, что десять человек нас не найдут. Дело это плевое: ведь мы лесные бродяги!
– А где Данила? – спохватилась Елизавета, и в глазах Вайды вспыхнули насмешливые искорки.
– Что, снова желаешь его по башке огреть?
Елизавета вспыхнула, как лиственка при лесном пожаре:
– Ладно тебе! Я же ничего не знала! Скажи лучше: Данила сможет уйти из Жальника?
– Уйдет, куда денется. И не один, – хмыкнул Вайда и вдруг привстал, вытянув шею: – Да вот же они, гляди!
В желтом березняке мелькали три фигуры, и Елизавета увидела Данилу, а рядом с ним – высокого человека, одетого как купец средней руки: в поддевке серого немецкого сукна со сборками на поясе, сапогах до колен, мерлушковой шапке и овчинном тулупчике. Лицо его было сильно побито оспинами, и Елизавета подумала, что это тот самый колдун, друг Вайды. Ну а третьим в этой компании был Араторн – в его черной сутане с капюшоном.
Итак, ее враг теперь у нее же в плену! Полностью в ее власти!.. Елизавете обрадоваться бы этой мысли, но она неприязненно воскликнула, глядя на рябого:
– Зачем этого черного дьявола сюда привели? Оставили бы там, куда его Данила запихнул, – да и весь сказ.
Рябой смотрел на нее непонимающе.
– Via, moglie ! – вдруг воскликнул он, и Елизавета едва не рухнула где стояла, услыхав знакомый голос.
– Араторн?! – прошептала она, не веря себе, но тот нахмурился, попятился:
– Non ho capito!
Данила, увидев выражение лиц Вайды и Елизаветы, сложился пополам от смеха:
– Да ни хрена он не понимает, вот ей-богу!
– Врет, врет! – встрепенулась Елизавета. – Я сама слышала, как он говорил по-русски, и замечательно говорил!
– Так это когда-а было! – пренебрежительно махнул рукой Данила. – С тех пор у него память отшибло.
– Данила прав. – Человек в черной сутане откинул капюшон, и у Елизаветы зарябило в глазах, когда она увидела еще одно сплошь рябое лицо. – Похоже, от удара по голове у Араторна и впрямь отшибло память. С великим трудом мы привели его в сознание, но он чуть не умер, увидав себя в Жальнике. Сейчас он уверен, что ему тринадцать лет, зовут его Петруччио Боско...
– Lei e italiano? – перебила Елизавета, недоверчиво глядя на Араторна. – Di quale citta e? Ты итальянец?
– Sono di Napoli, – буркнул тот, отстраняясь от нее. – Via, signora! Ecco peccato, gran peccato!
Несколько мгновений Елизавета неотрывно смотрела в его испуганные злые глаза, потом со вздохом повернулась к друзьям.
– Это правда. Это невероятная правда! Ему кажется, что он мальчик из Неаполя... и он боится и ненавидит женщин. Наверное, он еще не вступил в Орден, но очень хочет стать примерным монахом. Что же нам с ним делать? С собой тащить?
– В пяти верстах отсюда есть монастырь, – задумчиво сказал Данила. – Хорошо бы его туда отправить. Он нашего бога ненавидел, пусть же грехи замаливает!
– Кому он там нужен, басурман! – проворчал Вайда. – На этом тарабарском наречии там никто и слова не молвит.
Однако рябой неожиданно поддержал Данилу:
– Это была бы самая справедливая месть Ордену! А что до тарабарского наречия, то, я слышал, настоятель того монастыря человек образованный, латынь наверняка знает. Ничего, как-нибудь столкуются! – И он спросил по-итальянски, не желает ли Петруччио Боско сделаться монахом во Всесвятском монастыре.
Глаза Араторна вспыхнули детской радостью, и рябой с Елизаветою вдвоем подробнейшим образом пояснили непонятливому «мальчишке», как дойти до монастыря. После этого рябой увел его за кусты, обменялся одеждою и вернулся к товарищам, а высокая, мрачная, черная фигура скрылась среди деревьев, наконец-то исчезнув – как хотелось верить в это! – и из жизни Елизаветы.
Несколько раз истово перекрестившись, она повернулась к Даниле:
– А как же Кравчук? Того и гляди, в погоню кинется.
Почему-то она не могла спросить об этом у рябого. Эти седые волосы, эти холодноватые голубые глаза будоражили ей душу, наполняли смятением. Но лицо, побитое оспою!.. Нет, ей все мерещится, как всегда, мерещится.
– Не кинется, барыня! – радостно воскликнул Данила. – Господин, – почтительный кивок в сторону рябого, – явился к нему в Араторновом обличье и уверил, что получил секретный приказ немедля отправиться в Санкт-Петербург, прихватив вас с собою.
Елизавета восхищенно захлопала в ладоши.
– А тебя куда подевали? – спросила она, улыбаясь уже успокоенно.
– Как так? – озадачился Данила.
– Тебя Араторн тоже с собою взял? Или другую причину для Кравчука выдумали, чтоб тебе исчезнуть?
– Да какую причину? – не мог понять Данила. – Ушел, да и вся недолга!
– Так-таки ушел? То есть ты в бегах?! – ахнула Елизавета.
Лицо Данилы вытянулось. Он беспомощно водил взглядом по лицам сотоварищей, а не менее растерянные Вайда и рябой тупо глядели друг на друга.
– Ах ты, господи! – стукнул себя по лбу Вайда. – Забыли! Про Данилу-то забыли!
– Гляди, Вайда, не бей себя сильно, а то память тоже отшибет! – расхохоталась Елизавета, но мрачный голос рябого прервал ее смех:
– Мы-то забыли, а вот они, кажется, нет.
Все повернулись в ту сторону, куда он указывал, – и на миг каждому захотелось поверить, что видит страшный сон, не более: через рощицу пробирались вооруженные солдаты, а впереди, тяжело переваливаясь, с обнаженной саблею в руке, спешил Кравчук.
Рябой пришел в себя раньше других. Схватив за руку Елизавету, он ринулся прочь. Рядом бежал Данила, а Вайда что-то замешкался.
Елизавета испуганно позвала его, но цыган, спокойно улыбаясь, махнул рукой:
– Ничего, ничего. Ужо я их обведу вокруг пальца!
Елизавета приготовилась бежать, пока не засекутся ноги, однако, едва первые деревья скрыли их от преследователей, рябой остановился и заставил Елизавету обернуться.
– Погляди-ка, – шепнул он, – предивное будет зрелище!
– Ой, бежимте, барин! – нетерпеливо топтался рядом Данила. – Ой, бежимте, ради Христа, ради боженьки!
– Тш-ш, ты, – шикнул рябой. – Смотри лучше!
Елизавета и Данила, затаив дыхание, всматривались меж деревьев – и видели престранную картину! Вайда лежал подле поваленной полусгнившей березы и старательно драл с нее кору.
– Чудеса! – вскричал один из стражников, выбежавший на поляну. – Цыган сквозь бревно лезет! Бревно трещит, а он лезет!
Служивые стали столбом, глядя на что-то остававшееся невидимым Елизавете, рябому, Даниле – и, очевидно, Кравчуку, потому что его чуть удар не хватил от ярости.
– Черти-дьяволы! – вскричал он, расталкивая ошеломленных стражников. – Да он вас морочит! Цыган возле бревна ползет и кору дерет. Так и ломит ее, вон, глядите сами! Очнитесь же, хватайте его!
Но тщетно пытался он рассеять цыганское наваждение. Стражники так и не тронулись с места, а Вайда, не поднимаясь с земли, вызверился:
– Чего ты тут шумишь, олух! Гляди, сгоришь!
И Кравчук, оглядевшись, в панике ломанул сквозь рощу, бестолково размахивая руками и вопя:
– Пожар! Горим! Пожар!
Следом с криками бежали солдаты.
Ну а Вайда подхватился, стряхнул палую листву и неторопливо приблизился к восхищенным друзьям:
– Все, ребятушки. Пошли. Теперь нам бояться нечего, а путь-то неблизкий.
Елизавета кинулась ему на шею:
– Да как же, Вайда... Как же тебе удалось?!
Цыган ослепительно улыбнулся:
– Слыхала такое словцо: «глаза отводить»? Вот я им глаза и отвел, вокруг пальца обвел.
– Только ли им? – тихо промолвил рябой, и Вайда с раскаянием уставился на него.
– Хасиям, ромалэ! Прости, баро! Совсем из головы вон!
– Ничего, – усмехнулся рябой. – Ты же здесь – значит, дело поправимо.
– Думаешь, пора? – осторожно спросил Вайда, скользя взглядом от рябого к Елизавете.
– Думаю, пора, – с улыбкой, но твердо сказал его товарищ.
Елизавета с Данилою непонимающе переглянулись.
– Ну, коли так... – Вайда отчаянно встряхнул головой, словно наконец-то решился на что-то невыразимо трудное, и замер с закрытыми глазами, вытянув вперед напряженные руки с растопыренными пальцами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53