В руке он держал пластиковый пакет. Родман его не взяла, а вот детектив Олбрайт взял и поднес к свету…
— Господи! Чтоб меня…
Он выпустил пакет, и тот упал на сиреневый ковер, став похожим на лужицу крови.
— Это… — Закончить ассистенту не удалось. С его лица еще не сошла серовато-зеленая тень, в глазах застыло выражение ужаса. — Мы обнаружили это… в брюшной полости.
Кроманьонец не шевелился. Куинси стиснул покрывало с такой силой, что на руке вздулись бугры сухожилий. Рейни наклонилась и медленно подняла пакет, предназначенный для временного хранения вещественных улик. Она держала его за самый уголок, будто готовую ужалить змею. Что-то похожее на клочок рождественской оберточной бумаги. Ярко-красный с белыми завитушками. Глянцевый. Вот только…
Да это и есть бумага, поняла вдруг Рейни. Точнее, была. Дешевая белая бумага вроде той, что используется в копировальных аппаратах. Просто она пропиталась кровью. И завитушки были не завитушками, а буквами, написанными, по всей вероятности, пчелиным воском. Буквы складывались в слова и проявились только после того, как полежали, по словам ассистента, в животе Элизабет Куинси.
— Записка.
— Прочти, — шепнул Куинси.
— Нет.
— Читай!
Рейни закрыла глаза. Слова она уже разобрала.
— Здесь написано… Написано следующее: «Тебе бы лучше поторопиться, Пирс. Одна еще осталась».
— Кимберли, — сказала Гленда Родман.
С кровати раздался странный звук. Куинси наконец вышел из состояния неподвижности. Плечи задрожали. Тело начало раскачиваться взад и вперед. А потом с его губ слетел низкий пугающий звук. Смех. Сухой, пробирающий до костей.
— Послание в бутылке, — пропел он. — Послание в гребаной бутылке!
Его трясло. Голова упала на грудь. Смех сменился всхлипами.
— Кимберли… Рейни, забери меня отсюда. Она так и сделала.
17
Район Гринвич-Виллидж, Нью-Йорк
В Нью-Йорк возвращались молча; Рейни — за рулем, Куинси — на соседнем сиденье, отвернувшись к окну. Глаза у него были закрыты, но она знала — он не спит. У них оставалось около часа. Рейни не хотелось думать о том, как пойдет разговор. Бедняжка Кимберли, которая только что похоронила старшую сестру. Бедняжка Кимберли, которой теперь предстояло узнать, что кто-то зверски убил ее мать и что следующая на очереди, по всей вероятности, она сама.
Куинси пора приходить в себя, подумала Рейни, потому что часики уже тикают, а брать тайм-аут в такой игре — непозволительная роскошь.
— Рассказывай, — коротко бросил он.
— Мы нашли машину Мэнди. Я собиралась позвонить тебе утром и сообщить последние новости.
— Кто-то поработал с ремнем безопасности.
— Да. И кто-то был рядом с ней в кабине во время аварии. Это доказывают следы на втором ремне. Кроме того, офицер Эмити нашел несколько волосков на чехле. Их можно использовать как доказательство…
— Доказательство чего? Какого преступления? Того, что человек сидел когда-то в кабине машины Мэнди?
— Мы с этим поработаем. Офицер Эмити — хороший парень, он что-нибудь придумает. А теперь скажи мне, почему ты отправился к своей бывшей именно вчера вечером?
— Беспокоился. Элизабет… Бетти никогда не уходила из дома надолго. Я не мог дозвониться ей целый день, такого раньше не случалось.
— Интересно, знал ли об этом он.
— Возможно.
Куинси наконец повернулся к ней. На его лице отпечатались свежие морщины. На висках стала более заметна седина, как будто в эти последние часы кто-то щедро посыпал их солью. Опытный агент ФБР, человек, всю свою жизнь занимавшийся изучением самых ужасных сцен насилия. Сейчас он отчаянно пытался спасти свою единственную оставшуюся в живых дочь. Помогал ли ему сейчас богатый профессиональный опыт, или знание того, на что способны люди, лишь усугубляло ситуацию? Рейни не могла ответить на этот вопрос.
— Ясно, что некий Тристан Шендлинг старается подставить тебя, — спокойно сказала она. — Покупает машину на твое имя. Маскируется под тебя, появляясь у дома Бетти. Есть и что-то еще, да? Что-то, о чем знаете вы двое, ты и Родман, но о чем вы не сказали местным копам.
— Вся сцена убийства — симуляция. Когда они изучат место преступления, то выяснят, например, что окно в ванной было разбито не снаружи, а изнутри.
— Но ведь осколки лежат в доме, на полу ванной.
— Верно. Однако когда все осколки будут сложены вместе и вставлены в раму, то угол излома стекла покажет, что оно было разбито изнутри. Убрать стекло не трудно, но вот с мелкими осколками ничего не поделаешь. Так что преступник уже находился в доме, когда разбивал окно. И я не сомневаюсь, что когда полиция получит отчет из охранной компании, то узнает, что система сигнализации была отключена.
— Он попал в дом вместе с Элизабет, — пробормотала Рейни. — Тот самый мужчина, подходящий под твое описание. Тот, которого в десять вечера видела соседка.
— Я тоже так думаю. Далее, возьмем само место преступления. Характер и масштабы беспорядка не соответствуют самому преступлению. Следы борьбы в каждой комнате, но след крови, оставленный самой жертвой, в действительности невелик. На мой взгляд, борьба была недолгой. Все остальное — кровь и беспорядок — случилось уже потом.
— То есть он хотел, чтобы сцена преступления выглядела хуже, чем на самом деле.
— Он хотел, чтобы сцена преступления производила определенный эффект — вызывала ужас и отвращение. Надо признать, ему хорошо удается то, что он делает.
— Тело, — прошептала Рейни.
— Тело, — сухим, отстраненным тоном профессионала аналитика повторил Куинси. — В результате вскрытия суд-медэксперт установит, что жертва была убита довольно быстро, по крайней мере относительно быстро. Свидетельств изнасилования обнаружено не будет, хотя положение тела вроде бы указывает на это. Отсутствие ссадин на запястьях и лодыжках говорит о том, что связывали ее уже после смерти. Подозреваю, что так же после смерти произведено вскрытие живота и расчленение.
— Но зачем?
— Он хотел, чтобы все указывало на нападение сексуального садиста. Но не настоящее, а представленное как настоящее. Такое, которое мог бы совершить эксперт по нaсильственным преступлениям, человек, умышленно убивший свою бывшую жену и знающий, как замаскировать хладнокровное убийство под садистское.
— Дешевый фокус, — заметила Рейни. — Полиция быстро разберется, что к чему.
— Я бы не был в этом так уверен.
— Но остается еще тот неоспоримый факт, что вскоре после убийства на тебе не было ни капли крови, ни синяков, ни каких-либо других следов борьбы.
— Они скажут, что это лишь указывает на более, чем представлялось вначале, контролируемый характер преступления. В канализационных трубах найдут свидетельства того, что преступник умывался после убийства. Зная, насколько предусмотрителен наш не установленный противник, я не удивлюсь, если он, вымыв руки, вылил в раковину какое-то количество крови той же, что и у меня, группы. Или, может быть, у него самого та же группа крови. Откуда мне знать?
К концу этого небольшого монолога в голосе Куинси зазвучали нотки отчаяния.
— Но есть еще записка, — упорствовала Рейни. — Она-то ясно доказывает, что убийство совершено кем-то, чтобы отомстить тебе.
— Записка не поможет.
— Конечно, поможет.
— Нет. — Куинси покачал головой. По губам скользнула знакомая ей невеселая усмешка. — Записка… Видишь ли, Рейни, почерк там мой. Не знаю, как это получилось, но… Как будто этот человек… как будто он — это действительно я.
Кимберли сидела за видавшим виды кухонным столом, пила кофе и старалась придумать, как пережить второй выходной, когда зазвенел звонок. Сосед Бобби, объявив, что останется на ночь у подружки, уже ушел на работу. В результате у нее остался целый свободный день, который надо было как-то убить, и целая квартира для этого занятия. Нужно как следует выспаться. Сделать зарядку. Съесть гору свежих овощей и фруктов. Прочистить голову.
Прихлебывая черный кофе и ощущая на плечах тяжесть очередной бессонной ночи, Кимберли размышляла о том, сколько кварталов надо пробежать, чтобы снова почувствовать себя человеком.
Звонок повторился. Она неохотно встала и нажала кнопку интеркома.
— Да?
— Кимберли, это папа.
О нет! Она ткнула пальцем в кнопку, чтобы открыть входную дверь.
Старое восьмиэтажное здание обходилось без лифта. На то, чтобы подняться наверх, ему потребуется несколько минут. Надо что-то сделать. Набрать десять фунтов. Выспаться сразу за четверо суток. Опрокинуть пузырек витаминов, чтобы придать немного блеска давно не стриженным, давно не мытым волосам. Брюки от старого фэбээровского костюма висели на Кимберли пузырящимся мешком. Из-под надетой на голое тело футболки выступала обтянутая тонкой кожей ключица.
Кимберли так и стояла посреди маленькой кухоньки, когда в дверь наконец осторожно постучали. Она не хотела открывать, хотя и не могла бы объяснить почему.
Во второй раз постучали сильнее. Сердце уже гулко колотилось в груди. Она медленно пересекла комнату. Медленно! открыла дверь. Перед ней стоял отец в сопровождении женщины, которую Кимберли ни разу в жизни не видела.
— Извини, — хрипло сказал он. Потом он обнял дочь, и она, даже не зная, что случилось, расплакалась.
Полчаса спустя все трое сидели в той комнате, где стоял телевизор; Кимберли на полу, по-индейски, ее отец и его подруга, Рейни Коннер, на диване. Кимберли уже извела одну пачку салфеток. То, что казалось поначалу невыносимым, позже стало казаться ужасным, а потом все ушло, и осталось только оцепенение. Опустив голову, девушка тупо смотрела на потертый синий коврик, изо всех сил стараясь выстроить вертящиеся в голове слова в определенном смысловом порядке.
«Твоя мать мертва.
Твою мать убили.
Кто-то охотится на твою семью. Он убил Мэнди. Он убил Бетти. Весьма вероятно, что в следующий раз он придет за тобой».
— Ты не знаешь… не знаешь, кто это сделал? — спросила она, наконец, заставляя себя думать, заставляя себя складывать слова, заставляя себя не разваливаться на части. Она же сильная. Мама всегда так говорила.
«Твоя мать мертва. Твою мать убили.
Кто-то охотится на твою семью. Он убил Мэнди. Он убил Бетти. Весьма вероятно, что в следующий раз он придет за тобой».
— Нет, — тихо ответил отец. — Мы над этим работаем.
— Вероятно, это кто-то, чье дело ты расследовал, да? Кто-то, кого ты поймал или почти поймал. А может, ты поймал его отца, сына или брата.
— Возможно.
— Тогда вычисли его! Собери старые имена… вычисли, кто и когда уже вышел на свободу, и арестуй ублюдка! Нужно лишь произвести отсев, отобрать лишнее!
Голос звучал пронзительно, и Кимберли сама с трудом его узнавала.
— Мы над этим работаем, — повторил отец.
— Не понимаю. — Голос девушки дрогнул. К глазам снова подступили слезы. — Мэнди… Мэнди всегда тянуло к сомнительным мужчинам. Но мама… Мама была такая осторожная. Не разговаривала с незнакомыми. Не представляю, как она могла позволить кому-то войти в дом. Она была слишком умна, чтобы поддаться на сладкие речи.
— Ты давно с ней разговаривала?
— Я… Да, давно. Я была… занята. Кимберли опустила голову.
— Она звонила мне два дня назад. Беспокоилась о тебе.
— Знаю.
— Я тоже беспокоился о тебе.
— Знаю.
Куинси ждал. Многозначительная пауза. Но она тоже училась и тоже знала кое-что. Идти по стопам отца трудно. Когда-то он казался дочери почти богом. Однако позднее, уже не будучи новичком в его профессии, Кимберли наблюдала за старыми приемами психологического воздействия сильным чувством. Впервые разгадав один из фокусов отца, она испытала гордость. Какая проницательность! Но после похорон Мэнди в ней не осталось никаких чувств. Только пустота.
Куинси встал с дивана. Прошелся по комнате как делал всегда, когда сталкивался с особенно запутанным делом. Кимберли вдруг заметила, какой он бледный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
— Господи! Чтоб меня…
Он выпустил пакет, и тот упал на сиреневый ковер, став похожим на лужицу крови.
— Это… — Закончить ассистенту не удалось. С его лица еще не сошла серовато-зеленая тень, в глазах застыло выражение ужаса. — Мы обнаружили это… в брюшной полости.
Кроманьонец не шевелился. Куинси стиснул покрывало с такой силой, что на руке вздулись бугры сухожилий. Рейни наклонилась и медленно подняла пакет, предназначенный для временного хранения вещественных улик. Она держала его за самый уголок, будто готовую ужалить змею. Что-то похожее на клочок рождественской оберточной бумаги. Ярко-красный с белыми завитушками. Глянцевый. Вот только…
Да это и есть бумага, поняла вдруг Рейни. Точнее, была. Дешевая белая бумага вроде той, что используется в копировальных аппаратах. Просто она пропиталась кровью. И завитушки были не завитушками, а буквами, написанными, по всей вероятности, пчелиным воском. Буквы складывались в слова и проявились только после того, как полежали, по словам ассистента, в животе Элизабет Куинси.
— Записка.
— Прочти, — шепнул Куинси.
— Нет.
— Читай!
Рейни закрыла глаза. Слова она уже разобрала.
— Здесь написано… Написано следующее: «Тебе бы лучше поторопиться, Пирс. Одна еще осталась».
— Кимберли, — сказала Гленда Родман.
С кровати раздался странный звук. Куинси наконец вышел из состояния неподвижности. Плечи задрожали. Тело начало раскачиваться взад и вперед. А потом с его губ слетел низкий пугающий звук. Смех. Сухой, пробирающий до костей.
— Послание в бутылке, — пропел он. — Послание в гребаной бутылке!
Его трясло. Голова упала на грудь. Смех сменился всхлипами.
— Кимберли… Рейни, забери меня отсюда. Она так и сделала.
17
Район Гринвич-Виллидж, Нью-Йорк
В Нью-Йорк возвращались молча; Рейни — за рулем, Куинси — на соседнем сиденье, отвернувшись к окну. Глаза у него были закрыты, но она знала — он не спит. У них оставалось около часа. Рейни не хотелось думать о том, как пойдет разговор. Бедняжка Кимберли, которая только что похоронила старшую сестру. Бедняжка Кимберли, которой теперь предстояло узнать, что кто-то зверски убил ее мать и что следующая на очереди, по всей вероятности, она сама.
Куинси пора приходить в себя, подумала Рейни, потому что часики уже тикают, а брать тайм-аут в такой игре — непозволительная роскошь.
— Рассказывай, — коротко бросил он.
— Мы нашли машину Мэнди. Я собиралась позвонить тебе утром и сообщить последние новости.
— Кто-то поработал с ремнем безопасности.
— Да. И кто-то был рядом с ней в кабине во время аварии. Это доказывают следы на втором ремне. Кроме того, офицер Эмити нашел несколько волосков на чехле. Их можно использовать как доказательство…
— Доказательство чего? Какого преступления? Того, что человек сидел когда-то в кабине машины Мэнди?
— Мы с этим поработаем. Офицер Эмити — хороший парень, он что-нибудь придумает. А теперь скажи мне, почему ты отправился к своей бывшей именно вчера вечером?
— Беспокоился. Элизабет… Бетти никогда не уходила из дома надолго. Я не мог дозвониться ей целый день, такого раньше не случалось.
— Интересно, знал ли об этом он.
— Возможно.
Куинси наконец повернулся к ней. На его лице отпечатались свежие морщины. На висках стала более заметна седина, как будто в эти последние часы кто-то щедро посыпал их солью. Опытный агент ФБР, человек, всю свою жизнь занимавшийся изучением самых ужасных сцен насилия. Сейчас он отчаянно пытался спасти свою единственную оставшуюся в живых дочь. Помогал ли ему сейчас богатый профессиональный опыт, или знание того, на что способны люди, лишь усугубляло ситуацию? Рейни не могла ответить на этот вопрос.
— Ясно, что некий Тристан Шендлинг старается подставить тебя, — спокойно сказала она. — Покупает машину на твое имя. Маскируется под тебя, появляясь у дома Бетти. Есть и что-то еще, да? Что-то, о чем знаете вы двое, ты и Родман, но о чем вы не сказали местным копам.
— Вся сцена убийства — симуляция. Когда они изучат место преступления, то выяснят, например, что окно в ванной было разбито не снаружи, а изнутри.
— Но ведь осколки лежат в доме, на полу ванной.
— Верно. Однако когда все осколки будут сложены вместе и вставлены в раму, то угол излома стекла покажет, что оно было разбито изнутри. Убрать стекло не трудно, но вот с мелкими осколками ничего не поделаешь. Так что преступник уже находился в доме, когда разбивал окно. И я не сомневаюсь, что когда полиция получит отчет из охранной компании, то узнает, что система сигнализации была отключена.
— Он попал в дом вместе с Элизабет, — пробормотала Рейни. — Тот самый мужчина, подходящий под твое описание. Тот, которого в десять вечера видела соседка.
— Я тоже так думаю. Далее, возьмем само место преступления. Характер и масштабы беспорядка не соответствуют самому преступлению. Следы борьбы в каждой комнате, но след крови, оставленный самой жертвой, в действительности невелик. На мой взгляд, борьба была недолгой. Все остальное — кровь и беспорядок — случилось уже потом.
— То есть он хотел, чтобы сцена преступления выглядела хуже, чем на самом деле.
— Он хотел, чтобы сцена преступления производила определенный эффект — вызывала ужас и отвращение. Надо признать, ему хорошо удается то, что он делает.
— Тело, — прошептала Рейни.
— Тело, — сухим, отстраненным тоном профессионала аналитика повторил Куинси. — В результате вскрытия суд-медэксперт установит, что жертва была убита довольно быстро, по крайней мере относительно быстро. Свидетельств изнасилования обнаружено не будет, хотя положение тела вроде бы указывает на это. Отсутствие ссадин на запястьях и лодыжках говорит о том, что связывали ее уже после смерти. Подозреваю, что так же после смерти произведено вскрытие живота и расчленение.
— Но зачем?
— Он хотел, чтобы все указывало на нападение сексуального садиста. Но не настоящее, а представленное как настоящее. Такое, которое мог бы совершить эксперт по нaсильственным преступлениям, человек, умышленно убивший свою бывшую жену и знающий, как замаскировать хладнокровное убийство под садистское.
— Дешевый фокус, — заметила Рейни. — Полиция быстро разберется, что к чему.
— Я бы не был в этом так уверен.
— Но остается еще тот неоспоримый факт, что вскоре после убийства на тебе не было ни капли крови, ни синяков, ни каких-либо других следов борьбы.
— Они скажут, что это лишь указывает на более, чем представлялось вначале, контролируемый характер преступления. В канализационных трубах найдут свидетельства того, что преступник умывался после убийства. Зная, насколько предусмотрителен наш не установленный противник, я не удивлюсь, если он, вымыв руки, вылил в раковину какое-то количество крови той же, что и у меня, группы. Или, может быть, у него самого та же группа крови. Откуда мне знать?
К концу этого небольшого монолога в голосе Куинси зазвучали нотки отчаяния.
— Но есть еще записка, — упорствовала Рейни. — Она-то ясно доказывает, что убийство совершено кем-то, чтобы отомстить тебе.
— Записка не поможет.
— Конечно, поможет.
— Нет. — Куинси покачал головой. По губам скользнула знакомая ей невеселая усмешка. — Записка… Видишь ли, Рейни, почерк там мой. Не знаю, как это получилось, но… Как будто этот человек… как будто он — это действительно я.
Кимберли сидела за видавшим виды кухонным столом, пила кофе и старалась придумать, как пережить второй выходной, когда зазвенел звонок. Сосед Бобби, объявив, что останется на ночь у подружки, уже ушел на работу. В результате у нее остался целый свободный день, который надо было как-то убить, и целая квартира для этого занятия. Нужно как следует выспаться. Сделать зарядку. Съесть гору свежих овощей и фруктов. Прочистить голову.
Прихлебывая черный кофе и ощущая на плечах тяжесть очередной бессонной ночи, Кимберли размышляла о том, сколько кварталов надо пробежать, чтобы снова почувствовать себя человеком.
Звонок повторился. Она неохотно встала и нажала кнопку интеркома.
— Да?
— Кимберли, это папа.
О нет! Она ткнула пальцем в кнопку, чтобы открыть входную дверь.
Старое восьмиэтажное здание обходилось без лифта. На то, чтобы подняться наверх, ему потребуется несколько минут. Надо что-то сделать. Набрать десять фунтов. Выспаться сразу за четверо суток. Опрокинуть пузырек витаминов, чтобы придать немного блеска давно не стриженным, давно не мытым волосам. Брюки от старого фэбээровского костюма висели на Кимберли пузырящимся мешком. Из-под надетой на голое тело футболки выступала обтянутая тонкой кожей ключица.
Кимберли так и стояла посреди маленькой кухоньки, когда в дверь наконец осторожно постучали. Она не хотела открывать, хотя и не могла бы объяснить почему.
Во второй раз постучали сильнее. Сердце уже гулко колотилось в груди. Она медленно пересекла комнату. Медленно! открыла дверь. Перед ней стоял отец в сопровождении женщины, которую Кимберли ни разу в жизни не видела.
— Извини, — хрипло сказал он. Потом он обнял дочь, и она, даже не зная, что случилось, расплакалась.
Полчаса спустя все трое сидели в той комнате, где стоял телевизор; Кимберли на полу, по-индейски, ее отец и его подруга, Рейни Коннер, на диване. Кимберли уже извела одну пачку салфеток. То, что казалось поначалу невыносимым, позже стало казаться ужасным, а потом все ушло, и осталось только оцепенение. Опустив голову, девушка тупо смотрела на потертый синий коврик, изо всех сил стараясь выстроить вертящиеся в голове слова в определенном смысловом порядке.
«Твоя мать мертва.
Твою мать убили.
Кто-то охотится на твою семью. Он убил Мэнди. Он убил Бетти. Весьма вероятно, что в следующий раз он придет за тобой».
— Ты не знаешь… не знаешь, кто это сделал? — спросила она, наконец, заставляя себя думать, заставляя себя складывать слова, заставляя себя не разваливаться на части. Она же сильная. Мама всегда так говорила.
«Твоя мать мертва. Твою мать убили.
Кто-то охотится на твою семью. Он убил Мэнди. Он убил Бетти. Весьма вероятно, что в следующий раз он придет за тобой».
— Нет, — тихо ответил отец. — Мы над этим работаем.
— Вероятно, это кто-то, чье дело ты расследовал, да? Кто-то, кого ты поймал или почти поймал. А может, ты поймал его отца, сына или брата.
— Возможно.
— Тогда вычисли его! Собери старые имена… вычисли, кто и когда уже вышел на свободу, и арестуй ублюдка! Нужно лишь произвести отсев, отобрать лишнее!
Голос звучал пронзительно, и Кимберли сама с трудом его узнавала.
— Мы над этим работаем, — повторил отец.
— Не понимаю. — Голос девушки дрогнул. К глазам снова подступили слезы. — Мэнди… Мэнди всегда тянуло к сомнительным мужчинам. Но мама… Мама была такая осторожная. Не разговаривала с незнакомыми. Не представляю, как она могла позволить кому-то войти в дом. Она была слишком умна, чтобы поддаться на сладкие речи.
— Ты давно с ней разговаривала?
— Я… Да, давно. Я была… занята. Кимберли опустила голову.
— Она звонила мне два дня назад. Беспокоилась о тебе.
— Знаю.
— Я тоже беспокоился о тебе.
— Знаю.
Куинси ждал. Многозначительная пауза. Но она тоже училась и тоже знала кое-что. Идти по стопам отца трудно. Когда-то он казался дочери почти богом. Однако позднее, уже не будучи новичком в его профессии, Кимберли наблюдала за старыми приемами психологического воздействия сильным чувством. Впервые разгадав один из фокусов отца, она испытала гордость. Какая проницательность! Но после похорон Мэнди в ней не осталось никаких чувств. Только пустота.
Куинси встал с дивана. Прошелся по комнате как делал всегда, когда сталкивался с особенно запутанным делом. Кимберли вдруг заметила, какой он бледный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52