Доверься мне. Я не сделаю ничего плохого.
Рейни открыла глаза. В их прозрачной серой глубине светились огоньки. Никогда раньше он не видел таких, цвета мглистого полуночного неба. Не отрывая взгляда, он наклонился и поцеловал ее в левую щеку.
— Я уже говорил, что мне нравится твой профиль? Такая упрямая линия подбородка, такие выразительные скулы…
— Я похожа на картину Пикассо.
— Рейни, ты самая красивая женщина из всех, кого я знаю.
Он нашел ее губы. Напряжение уходило. Рейни обняла его за шею. Подалась навстречу.
У нее были полные губы, Куинси оценил их еще при первой встрече. Какая странная дихотомия — строгое, твердое лицо и невозможно грешный рот. О таких губах мужчины могут только мечтать. Ради таких губ расстаются с деньгами, пишут сонеты и продают души дьяволу. Прожив тридцать два года, Рейни так и не осознала, насколько сексуальна. И сейчас доверила такое богатство ему.
Рейни переступила с ноги на ногу. Рука Куинси, лежавшая на ее талии, ощутила слабый ритм зарождающегося в ней движения. Он воспринял это как сигнал двинуться ниже и приник губами к нежной коже шеи. Ее дыхание участилось. Пульс бился прямо под его языком.
— Расскажи мне что-нибудь, — прошептал Куинси, опускаясь к расстегнутому вороту рубашки и вдыхая аромат ее кожи.
— Не могу. Я… не могу… говорить.
— Мне не надо, чтобы ты что-то вспоминала. — Он взял ее руку и положил ладонь себе на грудь, чтобы она чувствовала биение его сердца. — Говори о чем хочешь. Говори. А я помолчу.
Он снова потянулся к ее шее.
— М-м, когда я была маленькой… м-м-м… то собиралась стать… гимнасткой. Выступать на Олимпиаде. М-м-м-м…
— У тебя спортивная фигура.
Куинси провел ладонью по ее спине, чувствуя под рукой все еще напряженные мышцы. Как и он, Рейни занималась бегом. Перед глазами возникла картина — они на постели, обнаженные, ее ноги… Пришлось сделать глубокий вдох.
Спокойно. Без спешки.
— Брала уроки?
Он уже расстегивал верхнюю пуговицу ее рубашки.
— Уроки?
— Да, уроки гимнастики.
— М-м-м… Нет…
— Любила смотреть соревнования? Он просунул ногу между ее ног и прикоснулся к обнажившейся ключице.
— Я смотрела… Олимпийские игры…
— Да, там есть что посмотреть.
Он справился с последней пуговицей, полы разошлись, и Рейни поежилась от прохладного ветерка, но не запротестовала.
— Мне больше нравится Надя Комэнечи, — сказал он, проникая под рубашку.
Кожа у Рейни была теплая и гладкая, живот плоский, подтянутый.
— Что?
— Она моя любимая гимнастка.
— А… О…
Куинси не стал снимать рубашку, а сосредоточился на губах, которые уже охотнее откликались на его поцелуи. Наступление началось. Губы, щеки, подбородок, мочка уха… Рейни повернула голову, подставляя губы, ее бедра уже уловили ритм желания и двигались все быстрее и быстрее.
Куинси расстегнул застежку у нее на спине, и бюстгальтер соскользнул вниз.
— Я думала, ты сделаешь это одной рукой, — прошептала Рейни. — Практики не хватает. Напомни мне в следующий раз, я я покажу, как это делается.
— Куинси, — шепнула она, — а не перейти ли нам на кровать?
Второго приглашения не потребовалось. Он поднял Рейни на руки и шагнул к кровати, но споткнулся о ее туфли. Им повезло — они упали на покрывало. Рейни беззвучно рассмеялась. Она оказалась сверху, и Куинси, воспользовавшись ситуацией, поцеловал сначала одну, а потом другую грудь. Рейни не оттолкнула его, а, наоборот, обхватила за плечи.
— Гимнастика… у тебя плохо с равновесием, Куинси.
Ее близость распаляла. Он хотел ее всю. Хотел слышать ее стоны. Хотел… Только не надо спешить. Помедленнее. Боже, он умрет, если не разденется.
Куинси стянул с Рейни рубашку. И в какой-то момент оказался на спине, под ней. Ее бледные груди казались белыми на фоне его смуглой кожи.
— Мне почему-то уже не до Олимпийских игр, — прошептала она.
— Что?
— То самое.
Она нашла шрам на его левом плече и поцеловала его. Потом другой, на предплечье. Третий — над ключицей.
— Кто это сделал?
— Джим Беккет.
— Ты убил его?
— Это сделала его бывшая жена.
— Молодец.
Рейни покрывала поцелуями его грудь, живот. Ее волосы щекотали. Боже, эта женщина убивала его.
— Куинси, я не хочу быть такой, как моя мать.
— Ты не такая.
— У нее было столько мужчин. Каждую ночь…
— Если завтра появится кто-то новенький, я его пристрелю.
— Хорошо.
— Рейни?
Она прижала палец к его губам:
— Ничего не говори. Прибереги на потом. — Она стянула джинсы и откинулась на спину. Развела ноги. Подняла бедра. Куинси смотрел ей в глаза, чувствуя, что наполняется хрупкой надеждой и мрачной решимостью.
— Рейни, жизнью можно наслаждаться.
— Я не знаю как.
— Я тоже. Будем учиться вместе.
Она обвида его ногами. Он стиснул зубы и медленно вошел в нее. Все его тело тут же напряглось. Ее лицо исказилось. Он замер, сдерживая желание. Глубокий вдох. Не спешить. Ее черты смягчились. Тело расслабилось. Лицо осветилось улыбкой. Она пошевелилась. Еще. И еще.
— Спокойно…
— Ну же… пожалуйста…
Он опустил голову. Все. Больше никакого контроля. Никаких мыслей. Только Рейни. Ее вскрик. Ее тело. Ее доверчивый взгляд.
Она снова вскрикнула. Удивленно. Восторженно. Куинси еще успел увидеть выражение счастья на ее лице. А потом все растворилось в темной дрожащей бездне.
Рейни уснула первая. Куинси тоже собирался вздремнуть, но не смог сомкнуть глаз. Белое покрывало сбилось к ногам. В окна все еще струился свет. Он лежал на спине, голова Рейни покоилась на его плече, рука — на груди. Время от времени Куинси проводил ладонью по обнаженному изгибу плеча, наслаждаясь ощущением ее близости.
Какое это, оказывается, чудо — смотреть на спящую женщину. Темные, с медным отливом, волосы обрамляли бледное лицо. Длинные ресницы казались пятнышками сажи на белой коже. Розовые губы слегка приоткрылись, словно створки раковины. Наполовину женщина, наполовину ребенок. И все это — его.
Куинси снова притронулся к ее плечу. Рейни пробормотала что-то невнятное, но не проснулась.
— Я никогда не обижу тебя, Рейни, — тихо сказал Куинси. Потом его взгляд переместился на телефон, который должен был вот-вот зазвонить и вернуть их к реальности. Вернуть в рискованную игру, затеянную психопатом-убийцей.
Он подумал о дочери, такой юной, гордой и смелой, сидящей сейчас в номере отеля и усердно изучающей финансовые отчеты. Подумал о Рейни, о ее дерзко и решительно вздернутом подбородке, о том, как светло стало в комнате, когда она переступила через порог. Подумал о себе, постаревшем, набравшемся опыта, и решил, что из ошибок надо извлечь урок.
Вывод ясен. Хватит оплакивать утраченное. Пора начать драться за то, что осталось.
31

Виргиния
Конфеты прибыли в начале четвертого, их доставил рассыльный, стройный молодой парень в коричневом костюме и с роскошными карими глазами. Мэри расписалась в получении, подмигнула рассыльному и почувствовала себя намного лучше, когда тот залился румянцем. Она отнесла невзрачный пакет в спальню, торопливо сняла упаковочную бумагу и обнаружила небольшую темно-зеленую коробочку, завернутую в золотую фольгу. Не «Годива» — название конфет было ей незнакомо.
Мэри подняла крышку и сразу ощутила аромат сладко-горького шоколада и миндаля. Двенадцать трюфелей, четыре ряда по три конфеты. Каждая посыпана кокосовой стружкой и украшена цельным засахаренным орехом. Чудесная коробка, чудесные трюфели. У детектива просто слюнки потекут.
Она закрыла коробку и посмотрела на себя в зеркало. Темные круги под глазами лежали теперь под густым слоем пудры. Кардиган из розового шелка скрывал синяки на руках. Завивка на горячие бигуди сотворила чудо с волосами. Она выглядела хорошо. Даже больше, чем просто хорошо. Она выглядела прекрасно. Идеальная супруга знаменитого врача, надежно защищенная от мелких неприятностей доброй пригоршней таблеток.
— Ничего не выйдет, — сказала Мэри своему отражению, схватила коробку и устремилась к двери.
Ее любовник оказался прав — пройдя по дороге, она обнаружила за кустами серебристый «хэчбэк» и в нем хорошо одетого темнокожего мужчину, который сделал вид, что изучает дорожную карту. Однако в тот момент, когда их взгляды встретились, в его глазах промелькнула растерянность и даже паника. Мэри обошла машину спереди и постучала в окно.
— Здравствуйте, — тут же сказал он, опуская стекло. — Я так надеялся, что кто-нибудь будет проходить мимо. Совсем заблудился, даже не представляю, где нахожусь. Надеюсь, вы мне поможете?
Он протянул ей смятую карту и беспомощно улыбнулся. Мэри, однако, заметила, что незнакомец несколько раз нажал на что-то левой ногой. Возможно, включил камеру наблюдения.
— Я знаю, что вы частный детектив, — сказала она.
— Говорю вам, мэм, на этих постоянно петляющих дорогах даже с картой не разберешься. Едешь, едешь, а потом вдруг…
— Вы ведь изучаете одну и ту же дорогу второй день подряд, не так ли? Позвольте…
Она указала на соседнее с водительским сиденье. Мужчина побледнел.
— Извините, дорогуша, но если вы покажете, как побыстрее выехать на шоссе 1-95…
— Хорошо, я покажу вам на карте. Мэри снова обошла машину спереди и, прежде чем детектив успел что-то сделать, открыла дверцу и опустилась на сиденье.
Внутри было душно. Платье неприятно облепило тело, а приборная доска оказалась теплой и немного липкой. Мэри с опозданием поняла, что ей следовало бы принести холодного чаю или лимонада. Трудно представить, кому захочется лакомиться шоколадными конфетами в такую жару. «Век живи — век учись», — подумала она и решительно протянула коробку:
— Мне почему-то показалось, что вам захочется чего-нибудь вкусненького, вот я и принесла.
— Мэм…
— Я не дура, так что, пожалуйста, не обращайтесь со мной так. И, ради Бога, перестаньте манерничать. Это всего лишь конфеты.
— Шоколадные?
В его голосе послышались новые нотки. Он бросил на Мэри еще один настороженный взгляд и, взяв коробку из ее рук, положил себе на колени. Однако стоило ему снять крышку, как по салону поплыл запах шоколада и миндаля. Слишком тяжелый, слишком сладкий для такой погоды. Детектив тут же закрыл коробку. Даже Мэри облегченно вздохнула.
— Спасибо, мэм, — вежливо сказал он и положил конфеты на приборную панель. — Должен признаться, у меня слабость к сладкому, но сейчас что-то не хочется. Недавно перекусил.
— Меня зовут Мэри Олсен, — сказала она, с опозданием протягивая руку. — Впрочем, вы это и так знаете.
Детектив, похоже, оказался в трудной ситуации и не знал, что делать.
— Фил де Бирс.
— Работаете на моего мужа.
— Дорогуша, я просто человек, которому выпал неудачный день. — Он тяжело вздохнул.
— Мой муж не очень-то меня любит, — сообщила Мэри. — Когда мы познакомились, я была всего лишь официанткой и мне так льстило это знакомство. Он, знаете ли, всемирно известный нейрохирург. Спасает человеческие жизни, помогает детям. Я очень горжусь его работой.
Филу де Бирсу ничего не оставалось, как кивнуть.
— Когда он попросил меня выйти за него замуж, я почувствовала себя самой счастливой девушкой на свете. Я тогда и понятия не имела, что ему нужно. Не понимала, что ему не нравится, как я одеваюсь, как разговариваю, как себя веду. Наверное, я была немного наивной. Я думала, мистер де Бирс, что он просит меня выйти за него замуж, потому что любит меня.
— Что-то я совсем запутался, — пробормотал детектив.
— Он ведь подозревает, что я обманываю его, верно? — Мэри повернулась и посмотрела ему прямо в глаза. — Думает, что я бегаю на свидания, встречаюсь у него за спиной с другими мужчинами. Почему? Потому что он всегда оставляет меня одну? Потому что запрещает встречаться с друзьями и родственниками? Я не работаю. У меня нет работы. Нет жизни. Нет увлечений. Мне нечем заняться, кроме как бродить по огромному пустому дому, ожидая, пока мой милый супруг вернется с работы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52