На одном домике было написано "Перукарня", на другом "Готель Траянда", на третьем "Взуття", на четвертом – "Геть кацапiв з Украiни!" Нилу очень хотелось спросить, что все эти надписи значат, но шофер крутил баранку с таким сосредоточенным видом, что отвлекать его было страшновато.
Часика через два лихой и немного тряской езды скатились с очередной горки и поехали по внезапно начавшемуся асфальту вдоль длиннющего бетонного забора. По зеленым воротам с красной звездой Нил догадался, что это и есть воинская часть, но автобус к воротам не свернул, а покатил дальше и остановился только на перекрестке около зеленой будки с полосатым шлагбаумом.
– Тебе сюда, хлопец, – сказал шофер, и двери с механическим стоном распахнулись.
Нил вышел, поправил рюкзачок. Из будки показался солдат в расстегнутой гимнастерке. "Младший сержант", – по полоскам на погонах определил Нил.
– Тебе чего? – зевнув, спросил младший сержант.
– Не чего, а кого, – строго поправил Нил, глядя на открытую загорелую шею постового. – Начальника полетов майора Баренцева.
– А-а. – Младший сержант машинально застегнул пуговицу. – Это, как войдешь, третье строение слева. Второй этаж, левая квартира...
В сгущающихся сумерках Нил прошел по асфальтовой дорожке и сквозь редкие деревья увидел одинаковые трехэтажные серые домики и на одном из них разобрал вывеску "Военторг". Ощущение иноземности кончилось.
У третьего дома слева он остановился. Двери раскрылись и навстречу ему вышла красивая полная женщина, черноволосая и белолицая.
– Никак Нил? – певучим, ниже, чем у мамы, голосом произнесла она. – А остальные где же?
– Света с трапа упала, ногу сломала, – бодро сообщил Нил. – Федоровский при ней остался, в больнице, а я своим ходом. А где... майор Баренцев?
Он хотел сказать "папа", но вовремя сообразил, что это прозвучит вовсе несолидно.
– У Романа Ниловича большой день сегодня, – ответила женщина. – Генерал из Москвы прилетел, приказ привез. Об очередном звании...
– Подполковника дали? – по-взрослому отреагировал Нил. Женщина усмехнулась.
– Вы в дом-то проходите. И чемоданчик давайте донесу, нетяжелый...
Нил не успел выхватить чемодан из ее крепких рук и только потрусил следом.
– Роман Нилович предупредил, что сегодня сыночек приезжает, – говорила женщина, плавно ступая по бетонной лестнице. – Сейчас помоетесь с дороги, поужинаем и ляжете отдыхать...
– Не, я папу дождусь, – пробубнил он, поднимаясь следом.
– Он поздно будет. Увидит, что вы не спите, и рассердится. Вы лучше утром с ним поздороваетесь, только не сразу. Он сначала сердитый будет.
Последние слова женщина произнесла так грустно, что Нилу стало жалко ее, он безропотно вошел за ней в небольшую прихожую, из которой вело несколько дверей.
– Вам сюда, – сказала она. – Я вас в кабинете Романа Ниловича устроила. Вы чемодан распакуйте, достаньте чистое, а я пока ванную налажу.
Ванная отличалась от той, что у них дома, только отсутствием титана – горячая вода попадала в кран прямо из трубы, все равно, что холодная. Нил слышал, что в новых домах теперь так делают, но сам видел впервые, это ему понравилось и он принялся с увлечением баловаться с кранами, фыркая то от слишком горячей, то от слишком холодной воды. Новизна впечатлений набрала, видимо, критическую массу и вытеснила обиду. Он не удержался от вопля восторга, когда вышел из ванной и увидел на кухне, в самом центре накрытого стола, громадный арбуз, поблескивающий спелой, темно-красной внутренностью. Красивая женщина с улыбкой отрезала здоровенный ломоть и положила перед ним, ни слова не сказав о том, что сначала надо бы отведать более серьезных блюд – и сразу же стала ближе и роднее.
– А вас как зовут? – спросил он с набитым ртом.
– Мария Станиславовна.
– А папе вы кто?
– Я?.. Да пожалуй что и экономка, – ответила она после некоторого раздумья.
– А экономка – это кто?
– Вроде домработницы, только главнее.
– А что вот это белое, в желе?
– Это заливной амур. Рыбка такая. Доешьте свой арбуз и отведайте. И салат из красненьких. – Красненькие? Это помидоры?
– Они. А потом горячее будет и чай с пирогами.
– А арбуза еще дадут?
– Обязательно. Если поместится.
Но уже и горячее – запеченные в сметане колбаски со смешным названием "купаты", – несмотря на всю вкусность, в живот залезало с большим трудом, так что пришлось отказаться и от чая, и от арбуза. Сразу потянуло в сон...
Проснулся он на расстеленном диванчике в отцовском кабинете – в одних трусиках, укутанный легким летним одеялом. За окнами было совсем-совсем темно, только из прихожей сквозь застекленную дверь лился электрический свет.
"Как же я оказался здесь? Хорошо бы, если сам пришел. А если заснул прямо за столом, и Мария Станиславовна принесла меня сюда на руках, как маленького, раздела и баиньки уложила? Неудобно... Хорошая она все-таки, Мария Станиславовна, папина экономичка. И на маму похожа, такая же большая и сильная..."
Низкий женский голос тихо и протяжно цел за стеной:
Гой да та на гори та жнецы жнуть.
Гой да та на гори та жнецы жнуть...
"И поет красиво..." – успел подумать Нил, и тут, совсем некрасиво и немузыкально, зато громко грянули мужские голоса:
А по-пид горою
Ге-эй, долиною
Казаки вдуть,
Казаки идуть...
"Это ж папа... Папа!" Но тут снова запела Мария Станиславовна, и Нил замер, прислушиваясь:
Гой да по-переду Сагайдачный
А по-заду Дорошенько
Ведуть вийско, вийско запорижско
Хорошенько...
"Какой странный язык, но все понятно. Только вот "запарижско"... Наверное, из-за Парижа. Забрались туда, за Наполеоном гоняясь, а теперь вот возвращаются".
Когда эти же слова подхватили, безбожно фальшивя, мужские голоса, Нил стряхнул с себя оцепенение, нащупал в темноте рубашку и штаны, оделся, и вышел из комнаты.
Голоса доносились с кухни. Нил зашел туда и тихонько встал у самых дверей. Его не заметили: Мария Станиславовна сидела к нему спиной, а двое мужчин – один толстый, лысый, с красным круглым лицом, а другой, наоборот, худой, чернокудрый, с лицом желтым и длинным, как лошадиная морда – самозабвенно орали, закатив глаза. До Нила не сразу дошло, что тот первый, толстый и красный – это его отец. Он подождал, пока допоют куплет, и тихим, дрожащим голосом сказал:
– Здравствуй, папа.
– О-о-о, сынуля! – загрохотал толстый и тяжко встал, едва не опрокинув стул. Огляделся тяжелым взглядом, сообразил, что к сыну никак не протиснуться, и снова сел. – А ну-ка, через под стол проюркни, шагом марш! Мариечка, еще прибор и стаканчик для дорогого гостя. Это же сынок ко мне приехал, знаешь?
– Догадалась уже, Роман Нилович, – без тени насмешки сказала Мария Станиславовна и встала подать прибор для Нила.
Тем временем сам Нил прополз под столом и взобрался уже на папино колено.
– Вот, Петр Николаевич, рекомендую, мой пузан, – сказал отец длиннолицему военному (проползая под столом Нил разглядел у того на брюках генеральский лампас) и обратился к сыну: – Ну что, чудо, много двоек-то в году нахватал?
Нил, чьи губы уже тянулись к багровой, складчатой щеке отца, замер. Пузан? Ведь писал же он отцу, что за год шесть килограммов согнал, и теперь единственный в классе подтягивается на турнике, забирается без ног по канату, на силомере выжимает больше любого третьеклассника, бегал за младшие классы в районной эстафете, прыгает через коня с кувырком, садится на продольный и поперечный шпагат. И про отметки тоже писал – что год закончил без троек, с твердой пятеркой по чтению (во второй четверти разрешили читать бегло, и тут уж Нил своего не упустил). Пять с плюсом по физкультуре, а по пению экзальтированная (мамино слово!) музычка прямо в табель вкатила шестерку. Даже по чистописанию Лариса Степановна четверку за год нарисовала, сказав при этом: "Вот видишь, Баренцев, можешь, когда захочешь". А большей похвалы от нее ни один мальчишка не слыхал!
– Ни одной... – чуть слышно пробормотал он.
– Слышишь, Петр Николаевич, ни одной! И по поведению небось пятерка? Нил кивнул.
– И не дерешься, стекол не бьешь, уроков не прогуливаешь, взрослым не грубишь, рогатку в кармане не носишь?
Нил помотал головой.
– Вот оно, бабское воспитание! – с неожиданной злостью сказал отец. – Прям не мужика растят, а барышню кисельную! Музыка трень-брень, пинанины всякие, парле-франсе, ах, будьте любезны, только после вас... А потом удивляемся, откуда в армии такой солдат пошел – либо чурки "моя твоя не понимай", либо такие вот маменькины сыночки... А ну, ешь давай!
Отец плюхнул перед ним глубокую тарелку, с горкой наполненную всевозможной снедью – салат, грибы, сыр, мясо, колбаса, заливной амур, соленый огурец, а сверху длинный шматок сала.
– Не хочу...
Нил еле сдерживал слезы. Бабское воспитание! А вертолет на резиновом ходу, который выставлялся во Дворце пионеров и получил диплом? Неужели отец вообще ничего не помнит?!
– А ты через не хочу! Разговорчики, понимаешь! Зажрались на тортиках, да на конфеточках, понимаешь! Мне в твои годы принесет мать с фермы требухи или простокваши горшок – уже праздник! Хлебушку простому радовались бывало. Верно, Петр Николаевич?
Длиннолицый генерал молча кивнул. Нил подцепил вилкой лоскут колбасы и положил в рот.
– Во-во, давай, понимаешь, наворачивай... Попей вот...
Он налил в стакан из длинной темной бутылки что-то густое, красное.
– Ой, не надо бы, Роман Нилович, – подала голос Мария Станиславовна.
Отец злобно посмотрел на нее, а генерал откашлялся и мягко, вкрадчиво произнес:
– А вот тут, милая и уважаемая Мария Станиславовна, позвольте вам возразить. Лучше в порядочной взрослой компании, за семейным, так сказать, столом, чем со всякой шпаной под забором... Вот, помнится, у бати моего... – Он выразительно посмотрел наверх. Отец немедленно сделал значительное лицо и посмотрел туда же, – на даче в зимнем саду бильярд стоял, так бывало весь наш генералитет соберется и давай катать. Первый приз – бутылка коньяку марочного, второй – бутылка "Столичной", третий – "маленькая", причем все полагалось выпивать, не сходя с места. Не выпил – не мужик! Я тоже участвовал, бывало, так наберусь, что прямо под стол и свалюсь, и меня прямо на руках в спальню относили. А ведь еще в школу не ходил, да-с... И что же – вырос, и оснований в чем-либо собой стыдиться не нахожу никаких. Никаких решительно!
Отец энергично закивал, а Нил тем временем глотнул из стакана, и ему понравилось. Сладенько, пахнет виноградным соком и немного щиплет на языке. Он залпом допил стакан и потянулся за вторым.
– Это по-нашему! – расхохотался отец. – Только закусывать не забывай.
Нилу стало тепло и весело. Обида вновь отступила, откуда-то прорезался аппетит, и он принялся поглощать пищу, причавкивая от удовольствия.
– Мы еще тут из тебя мужика сделаем! – провозгласил отец. – Домой приедешь – мама с тещей обалдеют! В смысле, с бабушкой... Бывай здоров!
Он налил всем чего-то прозрачного, чокнулся только с генералом, выпил до дна и крякнул. Нил попробовал, тут же закашлялся, выплюнул.
– Горькая горячая гадость!
– Ой, да это ж я тебе водки по ошибке плеснул. Ну извини старика, вот тебе, на, запей.
Он придвинул Нилов стакан себе, а Нилу налил вина в свой, пустой.
– Ну-с, за присутствующих здесь дам!
– Роман Нилыч, горячишься, дорогой, – скривив рот, проговорил генерал. – Мы еще предыдущий тост не допили, а ты уже новый гонишь. Да еще какой! За дам надлежит полную, стоя и до дна.
Он долил вина в стакан Марии Станиславовны и в свой, а отцу наплескал до краев водки. Потом легко встал, держа стакан на отлете. Следом за ним поспешно и неуклюже вскочил отец. Поднялся и Нил. Его слегка кружило, ноги держали не очень хорошо, и это было смешно.
– Вот теперь – пожалуйста. Итак, пьем здоровье присутствующих здесь прекрасных дам! Генерал лихо осушил стакан, ловким, кошачьим движением приблизился к Марии Станиславовне, взяв за пальцы чуть приподнял ее белую, полную руку, поднес к губам и поцеловал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64