.. А что из техникума поперли – так у нас на химическом лаборанткам лимитную прописку дают и общежитие... Да, на восемьдесят рэ, конечно, не разбежишься, ну, ничего, я тебя подрабатывать научу – не фиг на фиг! Значит, вечерком одевайся пофасонистей, подмажься... В ресторан пойдем!
* * *
Восемнадцать...
– Где это я? Что было?
– Было, родная... Правило у меня такое, для подобных случаев жизни – бокальчиками обменяться, быстро и незаметно для дамы. Если бы помыслы твои были чисты, гуляла бы сейчас с честно заработанной двадцаткой, а не валялась здесь, бледная, как спирохета... Так что, гражданочка Ильинская Ольга Владимировна, выходит, ты теперь моя со всеми потрохами.
– Паспорт отдай...
– Это же за какие такие заслуги?
– Я тебе денег дам...
– Сколько мне надо, у тебя нет.
– В менты сдашь?
– А что я с этого буду иметь? Нет уж, я тебя, Ольга Владимировна, намерен использовать с максимальной выгодой... Кофейку хлебнешь? Бодрит.
– Ты что задумал?
– Не боись, родное сердце, не расчлененку... Топорно работаешь, Ольга Владимировна. Кло-фелинчик твой – штука иногда нужная, но примитивная и, как видишь, небезопасная. Пора, дорогая, разнообразить арсенал, повышать квалификацию.
– Учить будешь?
– Чем иронизировать, лучше скажи – насчет хипеса как мыслишь? Никак. В картишки не интересуешься? Тоже нет. Где и на чем солидного клиента брать знаешь? Не знаешь. Почем сейчас доллар стоит? Тоже не знаешь. Знакомства в гостиницах есть? А в комиссионках?.. Учиться тебе и учиться, дорогая Ольга Владимировна, как завещал великий Ленин.
– Меня Линда кличут...
– А меня Ринго. Говорят, похож.
– Похож. А на самом деле как зовут?
– Виктор. Виктор Васютинский. Правда, родился под другой фамилией. Знаешь, какой?
– Ну?
– Штольц. Так что, наша встреча – знак судьбы.
– Штольц и Ильинская? Как в "Обломове"?
– Неужели читала?
– Я много чего читала...
* * *
Девятнадцать...
– Слушай, а как там твои папахен с мамахеном? Может, проведаем, устроим, так сказать, возвращение блудной дочурки?
– С чего это вдруг? Совсем крыша протекает?.
– Не скажи. Недельку комедию поломаем, обаяем старичков, подарочками ублажим, глядишь, папашка твой мне рекомендацию по всей форме нарисует.
– Куда рекомендацию? В страну Лимонию тайгу валить? Это он быстро.
– Ой, помягше к людям надо, Линда Батьковна, помягше, а вот мыслить – ширше и переспективнее... Мне, душа моя, не на лесоповал надобно, а наоборот, на юридический факультет университета...
– Ну точно, тронулся...
– Не скажи. Умным людям даже верхнее образование не помеха. Если, допустим, и нет у нас с тобой в жизни амбиций, кроме как потрошить жирных карасей всеми известными способами, так ведь диплом в кармане и должность соответствующая этому делу могут очень даже поспособствовать, Я и тебя, лапушка, всерьез к наукам приобщить намерен. Ты у меня через годик на филологический поступишь.
– Мило. А почему именно филологический?
– Официальная маза для контактов с фирмой. Сама ведь замечаешь, как они к нам зачастили. Америкашки, япошки, не говоря уж про турмалаев и прочих шведов. Разрядка, душечка... Плюс факультет невест. Там со всего города чудо-охломончики пасутся – пухленькие, богатенькие, глупенькие. Только сачок подставляй.
– Я тебе остохренела? Мерси!
– Зачем так ставить вопрос? Надо же нам в этом чудном городе легализоваться. А то, о чем я говорю – способ испытанный, нехитрый, недорогой и надежный. Охмурить какого-нибудь маменькиного сыночка из приличной семьи, выскочить за него замуж, быстренько развестись и отсудить квартирку с имуществом. Учти при этом, что и я со своей стороны буду делать ровно то же самое. И тогда, через пару-тройку лет...
Самое смешное в авантюре с университетом было то, что все получилось. С блеском! Родичи, увидев доченьку ласковой, гладкой и благоустроенной, вмиг оттаяли до соплей, а ее обходительный и завидно состоятельный друг – Ринго назвался работником портовой таможни – и вовсе их очаровал. Мамаша от них не отходила, кормила от пуза и все нарывалась к детям в гости. Пришлось сослаться на текущий ремонт и предстоящий переезд и обещать непременно пригласить на новоселье. Папаша в лепешку расшибся, но добыл для него нужную рекомендацию с присовокуплением красивой грамоты победителю областного смотра общественных рыбоинспекторов. Потом, уже дома, Ринго немного похимичил с трудовой книжкой и характеристиками, и совокупности предъявленных бумажек с лихвой хватило на то, чтобы обеспечить режим наибольшего благоприятствования на вступительных экзаменах и последующее триумфальное зачисление на юридический факультет. Еще бы – по документам он получился потомственный стопроцентный пролетарий, отличник боевой и политической подготовки, обладатель трехлетнего трудового стажа по специальности.
Линду он метил на финское отделение, но трезво сопоставив конкурс и проходной балл со своими возможностями, она предпочла более доступное албанское, куда и поступила – тоже без особых проблем.
Приехав в Житково с опозданием – неделю провалялась с ангиной, – она почему-то не застала там Ринго, но первые дни даже и не вспоминала о нем, потому что случилось нечто, не подлежащее предвидению и перспективному планированию.
В ее жизнь ворвался Нил Баренцев.
Первый же взгляд на него отозвался внезапной слабостью в ногах и головокружением, и только потом оформился мыслью: "Какой красивый мальчик!"
Красивые мальчики были ей, конечно, не в новинку, но в каждом из них, встречавшихся ей доселе, сквозило природное, неподавляемое никакими манерами и воспитанием и дико раздражающее ее самоощущение элитного жеребца. Непробиваемая убежденность в собственной неотразимости, пресыщенно-снисходительные улыбочки – дескать, погарцуй передо мной, кобылка, изобрази что-нибудь этакое, тогда я, так и быть, тебя покрою. Может быть... Для таких она даже придумала хитрое словечко – "засимплексованные", то есть, полная противоположность закомплексованным... Томлением по подобным экземплярам она не маялась, к тому же, патентованные красавцы сплошь и рядом оказывались весьма хреновы в общении – особенно, в горизонтальной его разновидности.
Но этот был иной. Она сразу определила эту "инаковость" по глазам – большим, неправдоподобно синим, не по возрасту печальным. И еще, прочитала она в этих глазах ответный зов, напугавший ее своей робостью... Дурея от сладкой вибрации во всем теле, она последним усилием воли прикрылась улыбчивой, чуть грубоватой личиной "своего парня" и в этой стилистике выдержала всю сцену на чердаке, куда они поднялись после импровизированной экскурсии по бараку. Малыш, кажется, ничего не заметил...
Боже, каким облегчением было появление Стефанюка – манерного, приторного, изломанного, по внешности своей и повадкам показавшегося ей злобной пародией на грациозного, неосознанно пластичного Нила, каждое движение которого сводило ее с ума! А голос! А длинные музыкальные пальцы, так проворно и сноровисто бегающие по гитарному грифу!.. Потом, когда под навес столовки стянулся народ, она развеселилась, стряхнула с себя наваждение, забыла о нем... А зря – ибо оно нахлынуло с удесятеренной силой, когда Линда вдруг обнаружила себя наедине с Нилом на безлюдной деревенской улице, ощутила на своих плечах тепло его рук, почувствовала, обмирая, как он рывком поднял ее с земли и понес куда-то, не разбирая дороги...
В те минуты он мог сделать с ней все. Не сделал. Потом была одинокая бессонная ночь на темном продувном чердаке, искусанная подушка... "Хороша! – шипела она, подавляя слезы. – На самой клейма ставить негде, а туда же, влюбилась, как гимназистка! В сопляка! В малолетку!"
И весь следующий день, превозмогая отвращение, напропалую кокетничала с четырьмя прочими представителями сильного пола – как на подбор, один другого гаже. Это такую казнь себе устроила, за проявленную слабость. Заодно надеялась отвлечься.
Получилось только до вечера, а когда увидела Нила, вышедшего к полю встречать ее, так и стукнул в головушку невероятный, багрово-фиолетовый сентябрьский закат...
Уже на берегу, извиваясь в его жарких объятиях, стремительно погружаясь в золотистое безумие, последними остатками воли и рассудка, как в последнюю соломинку, вцепилась в жалкий, насквозь лживый лепет. Про покинутую мать, про несуществующую сестру. Подействовало... И от нахлынувшей победной пустоты хотелось выть волчицей.
Ну не могла она позволить себе потрафить чувству, внезапному и мощному, как селевый поток. Понимала, что легкого, необременительного романчика здесь не получится. Толкового гешефта, как замыслили они с Ринго, – тем паче. И так прикинь, и эдак – ничего, кроме тяжелейших проблем, эта связь не сулила.
Когда на другой день он внезапно заболел и уехал в город, стало легко и пусто.
О том, что случилось с Ринго, она узнала в правлении совхоза, куда скоренько пристроилась, не горя желанием ишачить в поле. Там только об этом и судачили. А через недельку он и сам все рассказал ей, когда побитой собакой притащился из Выборга, отощавший, небритый, провонявший "обезьянником". Рассказал откровенно, с прежде ему не свойственными подвываниями и придыханиями.
Приехал в знакомые места и чуть не сразу расслабился с аборигенами, у которых в бытность свою ефрейтором взрывпакеты на самогонку выменивал. Подписался на дебильную пьяную кражу, опомнился, когда уже в его полуторку дизель загружали, и свалил по-тихому, предоставив остальным самим разбираться. Тем только и уберегся от тюрьмы, а скорее всего, и от чего похуже, поскольку оба его подельника разбились насмерть, вывозя добычу. Но из университета выперли без малейших шансов на восстановление, о чем уведомили в приказе, копию которого ему предъявили в выборгской ментовке. Сволочи, такие перспективы обломали!
Он изнемогал от жалости к себе и явно нарывался на сочувствие, но удостоился лишь холодного презрения. Прокололся по собственной дурости, а теперь плачется в жилетку! В ее глазах он моментально утратил всякое право не только на лидерство, но и на партнерство. Она прекрасно сумеет устроить свои дела самостоятельно...
В Ленинград она возвращалась, полная всевозможных планов. И в этих планах не было места Нилу Баренцеву. Линда упорно внушала себе, что в разыгрываемой ею партии он – фигура лишняя, отвлекающая, вносящая ненужный сумбур вымысли и чувства.
Но бороться с этим сумбуром было свыше ее сил, хотя, видит Бог, она старалась. С головой погружалась в учебу, в рамках программы жизнеустройства легко добилась индивидуального приглашения в гости от двух перспективных мальчиков, но дальнейшего развития отношения не получили – один слишком уж нахраписто распустил ручонки, а второй, мгновенно выжрав все спиртное, заготовленное на случай затяжного интима, безнадежно вырубился. А, между прочим, квартирки у обоих несостоявшихся кавалеров были вполне барские...
От этих визитов на душе остался грязный осадок. Одно дело эксплуатировать людские пороки, заставляя расплачиваться за жадность, тупость, похоть, но провоцировать любовь, с тем, чтобы потом наказывать за нее?.. Линда злилась, ругала себя сентиментальной дурой, но ничего с собой поделать не могла. И тем неудержимее влекло ее к Нилу...
Поход в больницу принес ей и облегчение, и растерянность. Малыш очень обрадовался ее появлению, принесенным подаркам, – но в дивных его глазах больше не было того тихого зова, который вмиг перевернул все ее существо там, в деревне. "Ты отличный парень, Линда!" – говорили теперь эти глаза...
Перегорело у него. "Все к лучшему!" – решила она. И когда он пришел на факультет, действительно стала для него отличным парнем. Курили на лекциях и на переменках, пили кофе, бегали в киношку. Украдкой, внушая себе, что ее это нисколько не задевает, она следила за его неуклюжими, щенячьими потугами снискать благосклонность надменной рыжей красотки Захаржевской с английского и тихо радовалась, понимая, что там ему вряд ли что обломится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
* * *
Восемнадцать...
– Где это я? Что было?
– Было, родная... Правило у меня такое, для подобных случаев жизни – бокальчиками обменяться, быстро и незаметно для дамы. Если бы помыслы твои были чисты, гуляла бы сейчас с честно заработанной двадцаткой, а не валялась здесь, бледная, как спирохета... Так что, гражданочка Ильинская Ольга Владимировна, выходит, ты теперь моя со всеми потрохами.
– Паспорт отдай...
– Это же за какие такие заслуги?
– Я тебе денег дам...
– Сколько мне надо, у тебя нет.
– В менты сдашь?
– А что я с этого буду иметь? Нет уж, я тебя, Ольга Владимировна, намерен использовать с максимальной выгодой... Кофейку хлебнешь? Бодрит.
– Ты что задумал?
– Не боись, родное сердце, не расчлененку... Топорно работаешь, Ольга Владимировна. Кло-фелинчик твой – штука иногда нужная, но примитивная и, как видишь, небезопасная. Пора, дорогая, разнообразить арсенал, повышать квалификацию.
– Учить будешь?
– Чем иронизировать, лучше скажи – насчет хипеса как мыслишь? Никак. В картишки не интересуешься? Тоже нет. Где и на чем солидного клиента брать знаешь? Не знаешь. Почем сейчас доллар стоит? Тоже не знаешь. Знакомства в гостиницах есть? А в комиссионках?.. Учиться тебе и учиться, дорогая Ольга Владимировна, как завещал великий Ленин.
– Меня Линда кличут...
– А меня Ринго. Говорят, похож.
– Похож. А на самом деле как зовут?
– Виктор. Виктор Васютинский. Правда, родился под другой фамилией. Знаешь, какой?
– Ну?
– Штольц. Так что, наша встреча – знак судьбы.
– Штольц и Ильинская? Как в "Обломове"?
– Неужели читала?
– Я много чего читала...
* * *
Девятнадцать...
– Слушай, а как там твои папахен с мамахеном? Может, проведаем, устроим, так сказать, возвращение блудной дочурки?
– С чего это вдруг? Совсем крыша протекает?.
– Не скажи. Недельку комедию поломаем, обаяем старичков, подарочками ублажим, глядишь, папашка твой мне рекомендацию по всей форме нарисует.
– Куда рекомендацию? В страну Лимонию тайгу валить? Это он быстро.
– Ой, помягше к людям надо, Линда Батьковна, помягше, а вот мыслить – ширше и переспективнее... Мне, душа моя, не на лесоповал надобно, а наоборот, на юридический факультет университета...
– Ну точно, тронулся...
– Не скажи. Умным людям даже верхнее образование не помеха. Если, допустим, и нет у нас с тобой в жизни амбиций, кроме как потрошить жирных карасей всеми известными способами, так ведь диплом в кармане и должность соответствующая этому делу могут очень даже поспособствовать, Я и тебя, лапушка, всерьез к наукам приобщить намерен. Ты у меня через годик на филологический поступишь.
– Мило. А почему именно филологический?
– Официальная маза для контактов с фирмой. Сама ведь замечаешь, как они к нам зачастили. Америкашки, япошки, не говоря уж про турмалаев и прочих шведов. Разрядка, душечка... Плюс факультет невест. Там со всего города чудо-охломончики пасутся – пухленькие, богатенькие, глупенькие. Только сачок подставляй.
– Я тебе остохренела? Мерси!
– Зачем так ставить вопрос? Надо же нам в этом чудном городе легализоваться. А то, о чем я говорю – способ испытанный, нехитрый, недорогой и надежный. Охмурить какого-нибудь маменькиного сыночка из приличной семьи, выскочить за него замуж, быстренько развестись и отсудить квартирку с имуществом. Учти при этом, что и я со своей стороны буду делать ровно то же самое. И тогда, через пару-тройку лет...
Самое смешное в авантюре с университетом было то, что все получилось. С блеском! Родичи, увидев доченьку ласковой, гладкой и благоустроенной, вмиг оттаяли до соплей, а ее обходительный и завидно состоятельный друг – Ринго назвался работником портовой таможни – и вовсе их очаровал. Мамаша от них не отходила, кормила от пуза и все нарывалась к детям в гости. Пришлось сослаться на текущий ремонт и предстоящий переезд и обещать непременно пригласить на новоселье. Папаша в лепешку расшибся, но добыл для него нужную рекомендацию с присовокуплением красивой грамоты победителю областного смотра общественных рыбоинспекторов. Потом, уже дома, Ринго немного похимичил с трудовой книжкой и характеристиками, и совокупности предъявленных бумажек с лихвой хватило на то, чтобы обеспечить режим наибольшего благоприятствования на вступительных экзаменах и последующее триумфальное зачисление на юридический факультет. Еще бы – по документам он получился потомственный стопроцентный пролетарий, отличник боевой и политической подготовки, обладатель трехлетнего трудового стажа по специальности.
Линду он метил на финское отделение, но трезво сопоставив конкурс и проходной балл со своими возможностями, она предпочла более доступное албанское, куда и поступила – тоже без особых проблем.
Приехав в Житково с опозданием – неделю провалялась с ангиной, – она почему-то не застала там Ринго, но первые дни даже и не вспоминала о нем, потому что случилось нечто, не подлежащее предвидению и перспективному планированию.
В ее жизнь ворвался Нил Баренцев.
Первый же взгляд на него отозвался внезапной слабостью в ногах и головокружением, и только потом оформился мыслью: "Какой красивый мальчик!"
Красивые мальчики были ей, конечно, не в новинку, но в каждом из них, встречавшихся ей доселе, сквозило природное, неподавляемое никакими манерами и воспитанием и дико раздражающее ее самоощущение элитного жеребца. Непробиваемая убежденность в собственной неотразимости, пресыщенно-снисходительные улыбочки – дескать, погарцуй передо мной, кобылка, изобрази что-нибудь этакое, тогда я, так и быть, тебя покрою. Может быть... Для таких она даже придумала хитрое словечко – "засимплексованные", то есть, полная противоположность закомплексованным... Томлением по подобным экземплярам она не маялась, к тому же, патентованные красавцы сплошь и рядом оказывались весьма хреновы в общении – особенно, в горизонтальной его разновидности.
Но этот был иной. Она сразу определила эту "инаковость" по глазам – большим, неправдоподобно синим, не по возрасту печальным. И еще, прочитала она в этих глазах ответный зов, напугавший ее своей робостью... Дурея от сладкой вибрации во всем теле, она последним усилием воли прикрылась улыбчивой, чуть грубоватой личиной "своего парня" и в этой стилистике выдержала всю сцену на чердаке, куда они поднялись после импровизированной экскурсии по бараку. Малыш, кажется, ничего не заметил...
Боже, каким облегчением было появление Стефанюка – манерного, приторного, изломанного, по внешности своей и повадкам показавшегося ей злобной пародией на грациозного, неосознанно пластичного Нила, каждое движение которого сводило ее с ума! А голос! А длинные музыкальные пальцы, так проворно и сноровисто бегающие по гитарному грифу!.. Потом, когда под навес столовки стянулся народ, она развеселилась, стряхнула с себя наваждение, забыла о нем... А зря – ибо оно нахлынуло с удесятеренной силой, когда Линда вдруг обнаружила себя наедине с Нилом на безлюдной деревенской улице, ощутила на своих плечах тепло его рук, почувствовала, обмирая, как он рывком поднял ее с земли и понес куда-то, не разбирая дороги...
В те минуты он мог сделать с ней все. Не сделал. Потом была одинокая бессонная ночь на темном продувном чердаке, искусанная подушка... "Хороша! – шипела она, подавляя слезы. – На самой клейма ставить негде, а туда же, влюбилась, как гимназистка! В сопляка! В малолетку!"
И весь следующий день, превозмогая отвращение, напропалую кокетничала с четырьмя прочими представителями сильного пола – как на подбор, один другого гаже. Это такую казнь себе устроила, за проявленную слабость. Заодно надеялась отвлечься.
Получилось только до вечера, а когда увидела Нила, вышедшего к полю встречать ее, так и стукнул в головушку невероятный, багрово-фиолетовый сентябрьский закат...
Уже на берегу, извиваясь в его жарких объятиях, стремительно погружаясь в золотистое безумие, последними остатками воли и рассудка, как в последнюю соломинку, вцепилась в жалкий, насквозь лживый лепет. Про покинутую мать, про несуществующую сестру. Подействовало... И от нахлынувшей победной пустоты хотелось выть волчицей.
Ну не могла она позволить себе потрафить чувству, внезапному и мощному, как селевый поток. Понимала, что легкого, необременительного романчика здесь не получится. Толкового гешефта, как замыслили они с Ринго, – тем паче. И так прикинь, и эдак – ничего, кроме тяжелейших проблем, эта связь не сулила.
Когда на другой день он внезапно заболел и уехал в город, стало легко и пусто.
О том, что случилось с Ринго, она узнала в правлении совхоза, куда скоренько пристроилась, не горя желанием ишачить в поле. Там только об этом и судачили. А через недельку он и сам все рассказал ей, когда побитой собакой притащился из Выборга, отощавший, небритый, провонявший "обезьянником". Рассказал откровенно, с прежде ему не свойственными подвываниями и придыханиями.
Приехал в знакомые места и чуть не сразу расслабился с аборигенами, у которых в бытность свою ефрейтором взрывпакеты на самогонку выменивал. Подписался на дебильную пьяную кражу, опомнился, когда уже в его полуторку дизель загружали, и свалил по-тихому, предоставив остальным самим разбираться. Тем только и уберегся от тюрьмы, а скорее всего, и от чего похуже, поскольку оба его подельника разбились насмерть, вывозя добычу. Но из университета выперли без малейших шансов на восстановление, о чем уведомили в приказе, копию которого ему предъявили в выборгской ментовке. Сволочи, такие перспективы обломали!
Он изнемогал от жалости к себе и явно нарывался на сочувствие, но удостоился лишь холодного презрения. Прокололся по собственной дурости, а теперь плачется в жилетку! В ее глазах он моментально утратил всякое право не только на лидерство, но и на партнерство. Она прекрасно сумеет устроить свои дела самостоятельно...
В Ленинград она возвращалась, полная всевозможных планов. И в этих планах не было места Нилу Баренцеву. Линда упорно внушала себе, что в разыгрываемой ею партии он – фигура лишняя, отвлекающая, вносящая ненужный сумбур вымысли и чувства.
Но бороться с этим сумбуром было свыше ее сил, хотя, видит Бог, она старалась. С головой погружалась в учебу, в рамках программы жизнеустройства легко добилась индивидуального приглашения в гости от двух перспективных мальчиков, но дальнейшего развития отношения не получили – один слишком уж нахраписто распустил ручонки, а второй, мгновенно выжрав все спиртное, заготовленное на случай затяжного интима, безнадежно вырубился. А, между прочим, квартирки у обоих несостоявшихся кавалеров были вполне барские...
От этих визитов на душе остался грязный осадок. Одно дело эксплуатировать людские пороки, заставляя расплачиваться за жадность, тупость, похоть, но провоцировать любовь, с тем, чтобы потом наказывать за нее?.. Линда злилась, ругала себя сентиментальной дурой, но ничего с собой поделать не могла. И тем неудержимее влекло ее к Нилу...
Поход в больницу принес ей и облегчение, и растерянность. Малыш очень обрадовался ее появлению, принесенным подаркам, – но в дивных его глазах больше не было того тихого зова, который вмиг перевернул все ее существо там, в деревне. "Ты отличный парень, Линда!" – говорили теперь эти глаза...
Перегорело у него. "Все к лучшему!" – решила она. И когда он пришел на факультет, действительно стала для него отличным парнем. Курили на лекциях и на переменках, пили кофе, бегали в киношку. Украдкой, внушая себе, что ее это нисколько не задевает, она следила за его неуклюжими, щенячьими потугами снискать благосклонность надменной рыжей красотки Захаржевской с английского и тихо радовалась, понимая, что там ему вряд ли что обломится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64