— Я передам.
— Добро! — согласился Бонч-Бандера. — Ну, до по-баченя, красавица, жду вас в Киеве.
— Спасибо, — сказала Таня, и они отошли.
— Что за роль? — по пути спросила Таня.
— Понятия не имею, — признался Никита. — Я и его сегодня в первый раз увидел. Утром на студии. Увязался на закрытый просмотр чистовой копии, увидел тебя, обомлел и пристал как банный лист — познакомь да познакомь. Вот и знакомлю.
— «Гуцульская баллада» — в самом деле есть такой фильм?
— Есть. Я смотрел. Ничего хорошего. Фольклорные страсти на фоне горных красот. Но он — режиссер со связями, а студия денежная. Советую согласиться.
— Сначала надо бы сценарий прочесть...
— Прочтешь, куда денешься.
В «рафик» набилась большая, веселая компания: Анечка, две ее подружки-актрисы, не снимавшиеся в «Особом задании», — их лица Таня помнила хорошо, а вот имена забыла, — актер Белозеров, сыгравший красавца-белогвардейца, застреленного в финале фильма уходящим от погони Огневым-Тарасовым, осветитель Паша, бородатый (и крепко поддатый) помреж Володя, Любочка из административной группы. Общее веселье нарушал только Огнев, притулившийся возле окошка спиной ко всем и лишь изредка обращавший на остальных свой знаменитый трагически взор. И еще, к своему неудовольствию, сзади, в сам и уголке, Таня увидела Ивана, который мирно посапывал положив голову на плечо Володи.
— Этого-то зачем с собой тащите? — спросила Таня. — Он и так хорош.
— Этот со мной! — напыжившись, изрек бородатый Володя, а Анечка поспешно добавила:
— Пусть едет. Не бросать же его здесь. У нас отоспится.
Таня пожала плечами и села, втиснувшись между Никитой и Любочкой. Автобус тронулся.
Мастерская скульптора Вильяма Шпета (для друзей Вильки) занимала огромный бревенчатый дом в Коломягах, оборудованный в плане удобств довольно примитивно. Разве что электричество было. Готовили на походной газовой плитке, а если по безалаберности забывали вовремя заправить баллончики, переходили на примус. За водой ходили к колонке на перекресток. Все прочее размещалось во дворе, поражая первозданной дикостью. На то, чтобы содержать такую махину в тепле, потребовалась бы уйма дров, и то если предварительно законопатить все щели, коих было великое множество. Вилька, когда ему в Союзе предложили эту выморочную халабуду под студию, решил проблему по-своему. С помощью местных умельцев он привел в порядок круглую железную печь, которая давала относительное тепло в две крохотные жилые комнатенки. Обширный же камин, находившийся в громадных размеров зале, он заложил, и теперь это сооружение использовалось в целях декоративных и лишь отчасти прикладных: его просторная полка была забита всякой всячиной, от созданных хозяином «малых форм» до гнутых ржавых гвоздей, задубевших драных рукавиц, проволочек и не имеющего названия хлама. Большую часть пространства залы занимали Вилькины композиции разной степени монументальности и завершенности, ей и космонавтов до многоруких «мобилей», пугающих своей тотальной непонятностью. Бюсты и статуи меньшего размера теснились на полках, навешанных по стенам. Вильям Шпет работал, разогреваясь движением и вермутом, здесь же принимал гостей, которые же у заглядывали сюда, несмотря на холод, царивший круглый год. Визиты делились на «экспромтные» и «с подготовочкой».
Сегодняшний был «с подготовочкой». Вилька даже прибрался, то есть по возможности сдвинул козлы, ржавые тазы с глиной и прочие транспортабельные атрибуты своего искусства поближе к стенкам, оставив в центре довольно широкий проход к «светскому» уголку своей мастерской, где имелся огромный стол, очищенный по сегодняшнему случаю от всегдашнего хлама и даже застеленный свежей газетой, несколько разрозненных стульев, табуретка, пара колобашек, заменявших стулья, и штук пять толстых диванных подушек, явно от дивана, давно закончившего свои дни на свалке. У стены стоял другой диван, по конструкции своей не предполагавший подушек, продавленный и засаленный.
Проехав по скользким колдобинам коломяжских улиц, студийный «рафик» остановился возле мастерской Шпета, фарами выхватив из ранней зимней ночи крыльцо над тремя ступеньками, увенчанное покосившейся табличкой «Rue de Montrouge», и медведистую фигуру хозяина, вышедшего на звук мотора.
— Ну, здорово, здорово! — Его зычный, хрипатый, словно у бывалого уголовника, голос разнесся по ближайшей округе. — Долгонько вы, черти! Я уж без вас праздновать начал.
— Оно и видно! — как бы сердясь, крикнула ему Анечка, выходя из машины. — Заходите, ребята!
Гости шумной гурьбой высыпали из машины и поспешили в дом. На пороге с каждым, без различия пола и возраста, обнимался и целовался Шпет. Таня с удивлением отметила, что Анечкиному мужу много за пятьдесят и — уже без удивления — что от него за версту разит дешевым вермутом.
С крыльца гости попадали прямо в мастерскую и сразу устремлялись к столу. Поискав глазами вешалку, Таня увидела гвозди, вбитые в стенку возле дверей, и ста расстегивать пальто.
— Не раздевайся, — сказал Никита. Изо рта у него вылетело облачко пара. — Замерзнешь.
— Ничего себе! — шепнула ему Таня. — Мало того что в какой-то притон завезли, так еще и холодом морить собираются.
— Потерпи немного, — шепнул ей Никита. — Скоро тут тепло будет, даже жарко.
Он усадил Таню на диван и пошел обратно на улицу. Проспавшийся в дороге Иван и бородатый Володя, пошатываясь, втаскивали в дом ящик с каким-то спиртным. Белозеров и осветитель Паша несли сумки со снедью. Последним в дверях показался Никита. Руки его были заняты охапкой букетов.
— Эй, хозяин, банки давай! Добавим в твое утлое пристанище немного живой красоты.
— А, цветуечки! — оскалившись, прохрипел Шпет. — Они того... тоже свою пользу имеют.
Вскоре на полках, на шкафу запестрели цветы в стеклянных и жестяных банках.
— Икебана! — радостно сказал Шпет, водружая самый большой букет в центр стола, на котором все было уже готово к празднику: бутылки и банки раскрыты, хлеб, колбаса и сыр нарезаны, стаканы и тарелки расставлены. — Все закончилось хорошо?
— Замечательно! — хором ответили Анечка с подругами. Шпет потер руки.
— Полный вперед! — скомандовал он. — За успех, по полной и до дна!
— Мне бы чего послабее, — прошептала Таня, когда Никита занес над ее стопочкой бутылку водки.
— Послабее только Внлькин вермут плодово-ягодный, по рупь двадцать две. Не рекомендую. Таня поморщилась и махнула рукой.
— Наливай!
Холодная жгучая водка опалила ей язык, горло. Она судорожно вдохнула, на мгновение замерла и с благодарностью приняла из рук Никиты стакан с лимонадом.
— Запивочка, — прокомментировал он, — Теперь закуси.
На ее тарелке появился бутерброд с селедкой и огурец.
— Между первой и второй — перерывчик небольшой — командовал Шпет. — Я поднимаю бокал за святое исскуство, за всех нас, его скромных служителей, чтоб оно и впредь нас грело и кормило!
— И поило! — добавил бородатый Володя.
— Истину глаголешь, отрок! — И Шпет первым опрокинул в свою жилистую глотку стакан вермута.
На этом организованные тосты кончились. Гости пили, закусывали и беседовали как кому заблагорассудится... Таня сидела возле Никиты. Глаза ее блестели, лицо разрумянилось, она сбросила пальто за спину, на диван. Она внезапно поняла, что зверски голодна, и накинулась на колбасу, рыбу, зеленый горошек. Никита подкладывал ей и улыбался.
За столом образовалось два кружка. Один — из присутствующих дам и Белозерова. Они оживленно болтали обо всем на свете, перемывали косточки знакомым, внезапно разражаясь дружным смехом, и столь же внезапно умолкали, перескакивая на другую тему. Второй кружок составили Володя, Паша, Иван и вскоре присоединившийся к ним Шпет. Там дружно пили, разговоры велись в режиме монолога, обращенного к собеседнику, а тот реагировал на сказанное встречным монологом. На периферии этой компании, нахохлившись, сидел Огнев — маленький, незаметный. Он глушил стакан за стаканом, молчал, лишь изредка опаляя сидящих взором своих огромных глаз, особо выделявшихся на его бледном, мокром от пота лице. Когда кто-то ловил на себе этот жутковатый взгляд, становилось неуютно, хотелось поскорее отвернуться, отмахнуться, забыть.
Насытившись, Таня довольно откинулась на спинку Дивана и прислушалась к разговору, который рядом оживленно вели Анечка с подругами. Ее внимание заметили и мгновенно включили ее в кружок слушателей:
— И вот, Танечка, вы представляете себе, у слушателей этой школы кундалини стал подниматься уже до сердечной чакры... Естественно, кто-то стукнул, вмешалось правительство, и школу прикрыли. У Зубкова были большие неприятности...
— А говорят, что в Индии хороший гуру поднимает кундалини до самой Аджны...
— Быть того не может! Тогда бы все стали уходит в астрал...
— А кундалини — это что? — спросила Таня у Никиты.
Хотела шепотом, а получилось громко. Ее услышали
— Кундалини, Танечка, — это Манипура, первая чакра, — со снисходительной усмешкой сказала Ира, Анечкина подруга, затеявшая этот разговор.
— Сама ты Манипура! — вмешалась Анечка. — Кундалини — это Муладхара. Она дает красное свечение... Подруги заспорили. Таня вновь обратилась к Никите:
— Все-таки что такое кундалини? Я вообще ничего не понимаю...
— Да как тебе сказать? Что-то вроде хвостика, как у кенгуру.
— И что, у людей такие хвосты вырастают?
— Понимаешь, это такой астральный хвостик... энергетический.
— А зачем надо, чтобы он поднимался?
— Не знаю. Говорят, для духовности...
— Кто о чем, а Ирка о шанкрах! Ну, у кого что болит... — вставил словцо Белозеров.
— Белозеров, ты пошляк!
Белозеров усмехнулся и приосанился.
— Давайте-ка лучше танцевать. Вилька, у тебя музыка есть?
— А как же, — мгновенно отозвался непьянеющий Шпет. — Эллингтон, Дэйв Брубэк, Армстронг... Чего желаете?
— Фи, — наморщила нос Любочка. — А «Бони-Эм» есть?
— Говна не держим-с, — с поклоном ответил Шпет и удалился, не дожидаясь ответной гадости от обиженной Любочки.
Подруги защебетали о современной музыке, а Таня наклонилась к Никите, накрыла его ладонь своей и, заглянув ему в глаза, сказала:
— Слушай, я совсем необразованная. Расскажи мне про эти, ну, как их... про шанкры.
Никита фыркнул.
— В другой раз. Вон, гляди, хозяин уже магнитофон тащит. Будет музыка...
Ча неимением лучшего дамы остановили свои выбор на Элингтоне. С первыми звуками «Каравана» Белозеров с поклоном протянул руку Анечке.
— Под это разве танцуют? — кокетливо спросила она, но руку приняла и поднялась.
— С вами, мадам, хоть под «Последние известия», — галантно ответствовал Белозеров, и, выбравшись из-за стола на свободную площадку, они начали танец.
Никита подхватил Таню, Шпет — Иру, поднявшийся из своего угла осветитель Паша направился было к Любочке, но упал. Его подняли и посадили на диван. Иван, Огнев и Володя были явно не настроены танцевать. Любочка с тоской посмотрела на Огнева, потом переглянулась с Алиной, Анечкиной подружкой, обе встали и закружились «шерочка с машерочкой».
Огнев налил себе стакан водки, не чокнувшись ни с кем, залпом выпил. После первого танца к нему подошла Любочка, сказала что-то ласковое. Он поднялся и направился в сторону жилых комнат Шпета.
— Юра, куда же вы?!
— Иди ты в жопу! — со злобой бросил ей через плечо Огнев.
Любочка расплакалась. Подруги принялись утешать ее.
— Не обращай внимания, — шепнул Никита Тане. — С ним бывает. Сегодня не его день.
Устав от танцев, снова сели за стол. Появились новые бутылки, закуски. Шпет с таинственным видом удалился куда-то, а вернувшись, предъявил собравшимся папиросу со вставленным вместо фильтра свернутым рублем.
— По кругу? — предложил он и глубоко затянулся. Когда очередь дошла до Ивана, он тут же позеленел, поспешно передал папиросу Володе и кинулся на двор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
— Добро! — согласился Бонч-Бандера. — Ну, до по-баченя, красавица, жду вас в Киеве.
— Спасибо, — сказала Таня, и они отошли.
— Что за роль? — по пути спросила Таня.
— Понятия не имею, — признался Никита. — Я и его сегодня в первый раз увидел. Утром на студии. Увязался на закрытый просмотр чистовой копии, увидел тебя, обомлел и пристал как банный лист — познакомь да познакомь. Вот и знакомлю.
— «Гуцульская баллада» — в самом деле есть такой фильм?
— Есть. Я смотрел. Ничего хорошего. Фольклорные страсти на фоне горных красот. Но он — режиссер со связями, а студия денежная. Советую согласиться.
— Сначала надо бы сценарий прочесть...
— Прочтешь, куда денешься.
В «рафик» набилась большая, веселая компания: Анечка, две ее подружки-актрисы, не снимавшиеся в «Особом задании», — их лица Таня помнила хорошо, а вот имена забыла, — актер Белозеров, сыгравший красавца-белогвардейца, застреленного в финале фильма уходящим от погони Огневым-Тарасовым, осветитель Паша, бородатый (и крепко поддатый) помреж Володя, Любочка из административной группы. Общее веселье нарушал только Огнев, притулившийся возле окошка спиной ко всем и лишь изредка обращавший на остальных свой знаменитый трагически взор. И еще, к своему неудовольствию, сзади, в сам и уголке, Таня увидела Ивана, который мирно посапывал положив голову на плечо Володи.
— Этого-то зачем с собой тащите? — спросила Таня. — Он и так хорош.
— Этот со мной! — напыжившись, изрек бородатый Володя, а Анечка поспешно добавила:
— Пусть едет. Не бросать же его здесь. У нас отоспится.
Таня пожала плечами и села, втиснувшись между Никитой и Любочкой. Автобус тронулся.
Мастерская скульптора Вильяма Шпета (для друзей Вильки) занимала огромный бревенчатый дом в Коломягах, оборудованный в плане удобств довольно примитивно. Разве что электричество было. Готовили на походной газовой плитке, а если по безалаберности забывали вовремя заправить баллончики, переходили на примус. За водой ходили к колонке на перекресток. Все прочее размещалось во дворе, поражая первозданной дикостью. На то, чтобы содержать такую махину в тепле, потребовалась бы уйма дров, и то если предварительно законопатить все щели, коих было великое множество. Вилька, когда ему в Союзе предложили эту выморочную халабуду под студию, решил проблему по-своему. С помощью местных умельцев он привел в порядок круглую железную печь, которая давала относительное тепло в две крохотные жилые комнатенки. Обширный же камин, находившийся в громадных размеров зале, он заложил, и теперь это сооружение использовалось в целях декоративных и лишь отчасти прикладных: его просторная полка была забита всякой всячиной, от созданных хозяином «малых форм» до гнутых ржавых гвоздей, задубевших драных рукавиц, проволочек и не имеющего названия хлама. Большую часть пространства залы занимали Вилькины композиции разной степени монументальности и завершенности, ей и космонавтов до многоруких «мобилей», пугающих своей тотальной непонятностью. Бюсты и статуи меньшего размера теснились на полках, навешанных по стенам. Вильям Шпет работал, разогреваясь движением и вермутом, здесь же принимал гостей, которые же у заглядывали сюда, несмотря на холод, царивший круглый год. Визиты делились на «экспромтные» и «с подготовочкой».
Сегодняшний был «с подготовочкой». Вилька даже прибрался, то есть по возможности сдвинул козлы, ржавые тазы с глиной и прочие транспортабельные атрибуты своего искусства поближе к стенкам, оставив в центре довольно широкий проход к «светскому» уголку своей мастерской, где имелся огромный стол, очищенный по сегодняшнему случаю от всегдашнего хлама и даже застеленный свежей газетой, несколько разрозненных стульев, табуретка, пара колобашек, заменявших стулья, и штук пять толстых диванных подушек, явно от дивана, давно закончившего свои дни на свалке. У стены стоял другой диван, по конструкции своей не предполагавший подушек, продавленный и засаленный.
Проехав по скользким колдобинам коломяжских улиц, студийный «рафик» остановился возле мастерской Шпета, фарами выхватив из ранней зимней ночи крыльцо над тремя ступеньками, увенчанное покосившейся табличкой «Rue de Montrouge», и медведистую фигуру хозяина, вышедшего на звук мотора.
— Ну, здорово, здорово! — Его зычный, хрипатый, словно у бывалого уголовника, голос разнесся по ближайшей округе. — Долгонько вы, черти! Я уж без вас праздновать начал.
— Оно и видно! — как бы сердясь, крикнула ему Анечка, выходя из машины. — Заходите, ребята!
Гости шумной гурьбой высыпали из машины и поспешили в дом. На пороге с каждым, без различия пола и возраста, обнимался и целовался Шпет. Таня с удивлением отметила, что Анечкиному мужу много за пятьдесят и — уже без удивления — что от него за версту разит дешевым вермутом.
С крыльца гости попадали прямо в мастерскую и сразу устремлялись к столу. Поискав глазами вешалку, Таня увидела гвозди, вбитые в стенку возле дверей, и ста расстегивать пальто.
— Не раздевайся, — сказал Никита. Изо рта у него вылетело облачко пара. — Замерзнешь.
— Ничего себе! — шепнула ему Таня. — Мало того что в какой-то притон завезли, так еще и холодом морить собираются.
— Потерпи немного, — шепнул ей Никита. — Скоро тут тепло будет, даже жарко.
Он усадил Таню на диван и пошел обратно на улицу. Проспавшийся в дороге Иван и бородатый Володя, пошатываясь, втаскивали в дом ящик с каким-то спиртным. Белозеров и осветитель Паша несли сумки со снедью. Последним в дверях показался Никита. Руки его были заняты охапкой букетов.
— Эй, хозяин, банки давай! Добавим в твое утлое пристанище немного живой красоты.
— А, цветуечки! — оскалившись, прохрипел Шпет. — Они того... тоже свою пользу имеют.
Вскоре на полках, на шкафу запестрели цветы в стеклянных и жестяных банках.
— Икебана! — радостно сказал Шпет, водружая самый большой букет в центр стола, на котором все было уже готово к празднику: бутылки и банки раскрыты, хлеб, колбаса и сыр нарезаны, стаканы и тарелки расставлены. — Все закончилось хорошо?
— Замечательно! — хором ответили Анечка с подругами. Шпет потер руки.
— Полный вперед! — скомандовал он. — За успех, по полной и до дна!
— Мне бы чего послабее, — прошептала Таня, когда Никита занес над ее стопочкой бутылку водки.
— Послабее только Внлькин вермут плодово-ягодный, по рупь двадцать две. Не рекомендую. Таня поморщилась и махнула рукой.
— Наливай!
Холодная жгучая водка опалила ей язык, горло. Она судорожно вдохнула, на мгновение замерла и с благодарностью приняла из рук Никиты стакан с лимонадом.
— Запивочка, — прокомментировал он, — Теперь закуси.
На ее тарелке появился бутерброд с селедкой и огурец.
— Между первой и второй — перерывчик небольшой — командовал Шпет. — Я поднимаю бокал за святое исскуство, за всех нас, его скромных служителей, чтоб оно и впредь нас грело и кормило!
— И поило! — добавил бородатый Володя.
— Истину глаголешь, отрок! — И Шпет первым опрокинул в свою жилистую глотку стакан вермута.
На этом организованные тосты кончились. Гости пили, закусывали и беседовали как кому заблагорассудится... Таня сидела возле Никиты. Глаза ее блестели, лицо разрумянилось, она сбросила пальто за спину, на диван. Она внезапно поняла, что зверски голодна, и накинулась на колбасу, рыбу, зеленый горошек. Никита подкладывал ей и улыбался.
За столом образовалось два кружка. Один — из присутствующих дам и Белозерова. Они оживленно болтали обо всем на свете, перемывали косточки знакомым, внезапно разражаясь дружным смехом, и столь же внезапно умолкали, перескакивая на другую тему. Второй кружок составили Володя, Паша, Иван и вскоре присоединившийся к ним Шпет. Там дружно пили, разговоры велись в режиме монолога, обращенного к собеседнику, а тот реагировал на сказанное встречным монологом. На периферии этой компании, нахохлившись, сидел Огнев — маленький, незаметный. Он глушил стакан за стаканом, молчал, лишь изредка опаляя сидящих взором своих огромных глаз, особо выделявшихся на его бледном, мокром от пота лице. Когда кто-то ловил на себе этот жутковатый взгляд, становилось неуютно, хотелось поскорее отвернуться, отмахнуться, забыть.
Насытившись, Таня довольно откинулась на спинку Дивана и прислушалась к разговору, который рядом оживленно вели Анечка с подругами. Ее внимание заметили и мгновенно включили ее в кружок слушателей:
— И вот, Танечка, вы представляете себе, у слушателей этой школы кундалини стал подниматься уже до сердечной чакры... Естественно, кто-то стукнул, вмешалось правительство, и школу прикрыли. У Зубкова были большие неприятности...
— А говорят, что в Индии хороший гуру поднимает кундалини до самой Аджны...
— Быть того не может! Тогда бы все стали уходит в астрал...
— А кундалини — это что? — спросила Таня у Никиты.
Хотела шепотом, а получилось громко. Ее услышали
— Кундалини, Танечка, — это Манипура, первая чакра, — со снисходительной усмешкой сказала Ира, Анечкина подруга, затеявшая этот разговор.
— Сама ты Манипура! — вмешалась Анечка. — Кундалини — это Муладхара. Она дает красное свечение... Подруги заспорили. Таня вновь обратилась к Никите:
— Все-таки что такое кундалини? Я вообще ничего не понимаю...
— Да как тебе сказать? Что-то вроде хвостика, как у кенгуру.
— И что, у людей такие хвосты вырастают?
— Понимаешь, это такой астральный хвостик... энергетический.
— А зачем надо, чтобы он поднимался?
— Не знаю. Говорят, для духовности...
— Кто о чем, а Ирка о шанкрах! Ну, у кого что болит... — вставил словцо Белозеров.
— Белозеров, ты пошляк!
Белозеров усмехнулся и приосанился.
— Давайте-ка лучше танцевать. Вилька, у тебя музыка есть?
— А как же, — мгновенно отозвался непьянеющий Шпет. — Эллингтон, Дэйв Брубэк, Армстронг... Чего желаете?
— Фи, — наморщила нос Любочка. — А «Бони-Эм» есть?
— Говна не держим-с, — с поклоном ответил Шпет и удалился, не дожидаясь ответной гадости от обиженной Любочки.
Подруги защебетали о современной музыке, а Таня наклонилась к Никите, накрыла его ладонь своей и, заглянув ему в глаза, сказала:
— Слушай, я совсем необразованная. Расскажи мне про эти, ну, как их... про шанкры.
Никита фыркнул.
— В другой раз. Вон, гляди, хозяин уже магнитофон тащит. Будет музыка...
Ча неимением лучшего дамы остановили свои выбор на Элингтоне. С первыми звуками «Каравана» Белозеров с поклоном протянул руку Анечке.
— Под это разве танцуют? — кокетливо спросила она, но руку приняла и поднялась.
— С вами, мадам, хоть под «Последние известия», — галантно ответствовал Белозеров, и, выбравшись из-за стола на свободную площадку, они начали танец.
Никита подхватил Таню, Шпет — Иру, поднявшийся из своего угла осветитель Паша направился было к Любочке, но упал. Его подняли и посадили на диван. Иван, Огнев и Володя были явно не настроены танцевать. Любочка с тоской посмотрела на Огнева, потом переглянулась с Алиной, Анечкиной подружкой, обе встали и закружились «шерочка с машерочкой».
Огнев налил себе стакан водки, не чокнувшись ни с кем, залпом выпил. После первого танца к нему подошла Любочка, сказала что-то ласковое. Он поднялся и направился в сторону жилых комнат Шпета.
— Юра, куда же вы?!
— Иди ты в жопу! — со злобой бросил ей через плечо Огнев.
Любочка расплакалась. Подруги принялись утешать ее.
— Не обращай внимания, — шепнул Никита Тане. — С ним бывает. Сегодня не его день.
Устав от танцев, снова сели за стол. Появились новые бутылки, закуски. Шпет с таинственным видом удалился куда-то, а вернувшись, предъявил собравшимся папиросу со вставленным вместо фильтра свернутым рублем.
— По кругу? — предложил он и глубоко затянулся. Когда очередь дошла до Ивана, он тут же позеленел, поспешно передал папиросу Володе и кинулся на двор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75