Они всё обыщут, этот случай ещё несколько лет будет висеть на полицейских нераскрытым делом, а потом и его закроют. Из этого письма — если оно аутентично — мы узнаём, что исчезновение не было ни преступлением, ни несчастным случаем, а провалом в трещину во времени. Наш неподготовленный турист оказался в незнакомом мире и выживал как умел. Единственное, что оказалось при нём — это сумка на плече с новенькой видеокамерой, которая была, наверное, самым бесполезным предметом из всего его багажа, если войти в его положение. Он бы предпочёл поменять её на что-нибудь другое — скажем, на плоскогубцы, на перочинный нож, на пару трусов или упаковку аспирина.
Гутьер являл собой впечатляющее зрелище, когда входил в раж. На его лбу начинала поблёскивать испарина, его редкие волосы, казалось, электрически заряжались от его пылкой речи и медленно вставали дыбом, а всё его грузное тело становилось частью размашистой жестикуляции. Наверное, его лекции пользовались успехом и хорошо посещались, и уж скучно на них, совершенно точно, не было никому.
— И вот, — воскликнул он, подняв вверх указательный палец, — он узнаёт, где он очутился и в какое время. Он узнаёт, что не только стал современником Иисуса Назарянина, но что тот даже живёт по соседству, в Капернауме на Генисаретском озере, а это всего в нескольких днях пути. Не расстояние для того времени, когда велась оживлённая торговля между Европой, Северной Африкой и Индией. И, наверное, только теперь ему в голову приходит идея снять Иисуса на видео, а запись передать в наше время. И только теперь он начинает раздумывать, как это осуществить. И что он мог тогда выдумать?
— В принципе, — немилосердно вставил Каун, — всё тот же вопрос.
— В принципе, — согласно кивнул Гутьер. — Только условия другие, чем мы принимали до сих пор. Мы имеем дело не с исследователем, а с потерпевшим крушение во времени. К тому же, судя по всему, американским туристом — я не хочу обидеть никого из присутствующих здесь, но тем не менее должен поставить перед аудиторией вопрос: какой уровень исторического познания мы можем предполагать у среднего американца, который совершает туристическую поездку по Израилю.
Эйзенхардт заметил намёк на насмешливую улыбку на губах Шимона Бар-Лева.
— И что, спрашиваю я, такой человек может знать, что помогло бы ему решить проблему передачи видеокамеры на две тысячи лет вперёд? — продолжал Гутьер.
— Я же всё время вам это говорю, — неторопливо сказал профессор Уилфорд-Смит. — Он наверняка как следует упаковал камеру, поместил её в глиняный сосуд, принёс в какую-нибудь безымянную пещеру и оставил там наудачу. Я бы, например, сделал именно так.
— А в конце своего письма написал, где её следует искать, — добавил Каун. — Другими словами, если Фоксу удалось прочитать письмо полностью, он сейчас единственный, кто знает, где камера. Если же ему не удалось расшифровать второй листок, то этого теперь не знает никто.
— Точно, — кивнул тяжеловес из Торонто.
— А вы как считаете? — обратился Каун к Эйзенхардту. — Что бы вы сделали на месте того парня?
Писатель поднял брови, рассеянно взглянул на могущественного главу концерна и продолжал молчать мучительно долгое время.
— Я бы, — сказал он наконец задумчиво, — попытался стать одним из двенадцати спутников Христа.
***
— Окей, — сказал Стивен, когда они снова сидели в джипе, — всё это выглядит замечательно. А теперь давайте спросим у вашего отца, что…
— Нет, — тотчас перебила его Юдифь.
— Что?
— Нет!
Он с недоумением посмотрел на неё, потом на Иешуа, который с чувством неловкости пожал плечами. Юдифь озлобленно смотрела перед собой, и желваки её ходили ходуном.
Ничего себе. Стивен выдохнул и снова вдохнул. Весёленькое семейство.
— Ну хорошо, — сказал он так, как будто ничего не случилось. Он повернул ключ зажигания. — Забудем об этом.
***
Дискуссия разом оборвалась, когда в дверь мобильного домика постучали. Это была одна из секретарш Кауна, фигуристая, платиново-блондинистая, абсолютно соответствующая идеальному образу секретарши и даже не вполне земного происхождения. Если её и смутило, что на неё молчком уставились пятеро мужчин, будто застигнутых за каким-то гнусным делом, она не подала виду. Ах, да что там смутило? Её скорее смутило бы, если б на неё никто не уставился.
Она протянула своему шефу визитную карточку и что-то шепнула на ухо. Каун изучил карточку и поднял бровь.
— Скарфаро? — шёпотом же ответил он. — Не знаю такого. И чего он хочет?
Она снова что-то шепнула ему.
— Окей, — кивнул он. — Скажите, что я сейчас приду.
Она вышла, оставив за собой лёгкий шлейф аромата, навевающего мысли об элегантных яхтах и дорогих бриллиантовых колье. Эйзенхард уже успел заметить, что Каун привёз с собой трёх секретарш, которые несли в одном из мобильных домиков круглосуточную посменную службу. Жили они в каком-то не очень отдалённом отеле, по крайней мере, каждые восемь часов одна из них подъезжала на маленькой машине, на которой тут же уезжала та, которую она сменяла.
— Господа, — Каун, вдруг снова превратившись в значительного бизнесмена, поднялся, тут же раздавшись в плечах, и на ходу застегнул свой дорогой двубортный пиджак, — прошу вас пока продолжить дискуссию без меня. Я вернусь, как только позволят дела.
Он коротко вскинул подбородок и чуточку выдвинул его вперёд, что сообщало выражению лица некоторую агрессивность, снова кивнул всем собравшимся и покинул комнату переговоров.
Некоторое время было тихо, лишь кондиционер жужжал и пощёлкивал.
— Один из спутников Христа, — наконец прервал молчание профессор Уилфорд-Смит как ни в чём не бывало. — Если он был одним из спутников, то стал бы впоследствии и апостолом. Это значило бы, что в экстремальном случае он мог бы доставить камеру даже в Рим.
— При условии, что он не взял на себя роль Иуды, — вставил Гутьер.
— А вы бы взяли на себя добровольно роль Иуды?
— Нет. Разумеется, нет.
Эйзенхардт с усилием пытался вспомнить, что ему было известно об истории апостолов. Известно было совсем немного. В последние дни он часто заглядывал в Новый Завет — пожалуй, чаще, чем за всю свою предыдущую, не очень религиозную жизнь. Но найти ему удалось только англоязычное издание, и он помучился с четырьмя Евангелиями. А до посланий апостолов так и не добрался.
Мысль пришла ему в голову неожиданно. И что-то в ней было. Как всё это происходило? После смерти Иисуса — или после его Вознесения, если угодно, — на его спутников снизошёл Дух Божий. Этому событию посвящено празднование троицы, или пятидесятницы, насколько он мог припомнить. Во всяком случае, спутники Иисуса, которые во время его жизни были унылыми и несообразительными, внезапно обрели красноречие, воодушевление и харизматическую силу убеждения и пошли в мир, чтобы проповедовать новое учение. Странная трансформация, если подумать. Если бы он допустил такой ход в каком-нибудь своём романе, то его редактор исчеркал бы поля рукописи красными вопросительными знаками и написал: «Немотивированная перемена образа мыслей!»
— Камера не могла попасть в Рим, — резонно заключил профессор Гутьер, — потому что это значило бы, что путешественник во времени… Может быть, нам стоит называть его как-то по-другому? Как назвать того, кто провалился в другое время? Потерпевший времякрушение? Ну, не важно. Итак, это значило бы, что его можно было бы идентифицировать как апостола Павла. В Рим попал Павел. Но Павел никогда не встречал Иисуса.
— Как? — удивился Эйзенхардт. — Разве он не важнейший из апостолов? Ведь от него же исходят все эти апостольские послания, разве нет?
Гутьер посмотрел на него так, будто тот сказал какую-то вопиющую глупость.
— Да. Странно, не правда ли? Но на самом деле Павла изначально звали Савлом, и он был фанатичным гонителем Христа, пока не был обращён в Дамаске.
***
Своего рода тихое торжество наполнило Кауна, когда он увидел худого человека в сутане священника. Тот стоял в пыли между мобильных домиков. Посланник Ватикана. Магомет пошёл к горе, и это закончилось неудачей. Теперь гора пришла к Магомету.
Он некоторое время рассматривал внушительный герб Ватикана, который красовался на визитной карточке рядом с именем — Луиджи Баттисто Скарфаро, член Конгрегации вероучения. Действительно впечатляет. Много бы он отдал за то, чтобы иметь такой герб на собственной визитной карточке.
— Чему я обязан честью, эм-м… Как мне, собственно, к вам обращаться? — спросил Каун.
— Я священник, — ответил посетитель на удивительно чистом, лишённом акцента английском. — Вы можете называть меня патер. Патер Скарфаро.
— Ну, хорошо, патер — чем могу служить?
Он старался подольше продержать разговор в области неопределённости, чтобы собраться с силами и мыслями. Эта встреча пришлась на весьма неблагоприятный момент, поскольку в последние часы он растерял всю свою уверенность в том, что непременно сможет найти камеру и видео.
Хуже! Всё кончено. Ничего нельзя сделать. Этот сопливый мальчишка всё погубил. Сперва он похитил важнейшую находку — и что он только себе думал, действуя на свой страх и риск? Неужто ему никто не внушил, что это значит — быть взрослым? Затем из-за него погибло это письмо. Понятно, почему он теперь прячется. Но надолго его не хватит. Сидит, наверное, где-нибудь в норке и дрожит, пока до него медленно начинает доходить, какую кашу он заварил: теперь до конца жизни ему не выпутаться из судов. Он, Джон Каун, натравит на него целую свору адвокатов и выставит ему такую сумму возмещения ущерба, что у того в глазах потемнеет. Свора его адвокатов, среди которых были одни из лучших, ехиднейших, агрессивнейших адвокатов мира — люди, которые стали адвокатами только потому, что иначе никак не могли дать выход своей страсти к массовым расправам над слабоумными придурками, — эта свора будет преследовать его до конца его дней. О да, так или иначе, но Джон Каун одержит свою победу. Пусть маленькую, но победу. Как знать, может, из этого ещё можно будет сконструировать миф? Так сказать, Титаник археологии?
— Нам, — начал патер с жёстким, худым лицом и сделал незаметную маленькую паузу, достаточную для того, чтобы стало понятно, кого он подразумевает под этим местоимением: Папу, весь Ватикан, может, даже самого Господа Бога, — стало известно, что вы обнаружили некий чрезвычайный артефакт из времён Иисуса Христа…
Каун кивнул:
— Это верно.
— Мне было велено лично явиться и участвовать в этом деле. Могу я увидеть находку?
Оп-па. Прорезался аппетит?
— Хм-м. Честно признаться, патер, я пока не вполне уверен, тот ли вы на самом деле, за кого себя выдаёте. Здесь указано, что вы член Конгрегации вероучения. Звучит солидно. Но будем откровенны, ведь вы можете оказаться и журналистом, представляющим интересы наших конкурентов. Сутану можно купить, визитные карточки может напечатать каждый. Хотя бы и с гербом Ватикана.
Священник осторожно кивнул. Он стоял, склонившись в лёгком поклоне и казался почти бледным, но Каун не мог отделаться от чувства, что тот лишь притворяется, что под маской покорности и мягкого послушания притаилась стальная змея.
— Мистер Каун, — сказал священник тихим, мягким голосом. — В вашем положении вам приходится чаще и глубже, чем обыкновенному человеку, заглядывать за кулисы мировой политики. Я не открою вам ничего нового, если скажу, что Святой престол располагает такой информационной службой, которой могут позавидовать все государства мира. Я здесь потому, что до нас дошла информация, согласно которой вы сейчас занимаетесь поиском видеозаписи Иисуса Христа, которую сделал путешественник во времени и спрятал в неизвестном месте.
Кауну пришлось приложить усилия, чтобы не раскрыть карты. Откуда, ради всего святого, об этом мог узнать хоть кто-нибудь в мире?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Гутьер являл собой впечатляющее зрелище, когда входил в раж. На его лбу начинала поблёскивать испарина, его редкие волосы, казалось, электрически заряжались от его пылкой речи и медленно вставали дыбом, а всё его грузное тело становилось частью размашистой жестикуляции. Наверное, его лекции пользовались успехом и хорошо посещались, и уж скучно на них, совершенно точно, не было никому.
— И вот, — воскликнул он, подняв вверх указательный палец, — он узнаёт, где он очутился и в какое время. Он узнаёт, что не только стал современником Иисуса Назарянина, но что тот даже живёт по соседству, в Капернауме на Генисаретском озере, а это всего в нескольких днях пути. Не расстояние для того времени, когда велась оживлённая торговля между Европой, Северной Африкой и Индией. И, наверное, только теперь ему в голову приходит идея снять Иисуса на видео, а запись передать в наше время. И только теперь он начинает раздумывать, как это осуществить. И что он мог тогда выдумать?
— В принципе, — немилосердно вставил Каун, — всё тот же вопрос.
— В принципе, — согласно кивнул Гутьер. — Только условия другие, чем мы принимали до сих пор. Мы имеем дело не с исследователем, а с потерпевшим крушение во времени. К тому же, судя по всему, американским туристом — я не хочу обидеть никого из присутствующих здесь, но тем не менее должен поставить перед аудиторией вопрос: какой уровень исторического познания мы можем предполагать у среднего американца, который совершает туристическую поездку по Израилю.
Эйзенхардт заметил намёк на насмешливую улыбку на губах Шимона Бар-Лева.
— И что, спрашиваю я, такой человек может знать, что помогло бы ему решить проблему передачи видеокамеры на две тысячи лет вперёд? — продолжал Гутьер.
— Я же всё время вам это говорю, — неторопливо сказал профессор Уилфорд-Смит. — Он наверняка как следует упаковал камеру, поместил её в глиняный сосуд, принёс в какую-нибудь безымянную пещеру и оставил там наудачу. Я бы, например, сделал именно так.
— А в конце своего письма написал, где её следует искать, — добавил Каун. — Другими словами, если Фоксу удалось прочитать письмо полностью, он сейчас единственный, кто знает, где камера. Если же ему не удалось расшифровать второй листок, то этого теперь не знает никто.
— Точно, — кивнул тяжеловес из Торонто.
— А вы как считаете? — обратился Каун к Эйзенхардту. — Что бы вы сделали на месте того парня?
Писатель поднял брови, рассеянно взглянул на могущественного главу концерна и продолжал молчать мучительно долгое время.
— Я бы, — сказал он наконец задумчиво, — попытался стать одним из двенадцати спутников Христа.
***
— Окей, — сказал Стивен, когда они снова сидели в джипе, — всё это выглядит замечательно. А теперь давайте спросим у вашего отца, что…
— Нет, — тотчас перебила его Юдифь.
— Что?
— Нет!
Он с недоумением посмотрел на неё, потом на Иешуа, который с чувством неловкости пожал плечами. Юдифь озлобленно смотрела перед собой, и желваки её ходили ходуном.
Ничего себе. Стивен выдохнул и снова вдохнул. Весёленькое семейство.
— Ну хорошо, — сказал он так, как будто ничего не случилось. Он повернул ключ зажигания. — Забудем об этом.
***
Дискуссия разом оборвалась, когда в дверь мобильного домика постучали. Это была одна из секретарш Кауна, фигуристая, платиново-блондинистая, абсолютно соответствующая идеальному образу секретарши и даже не вполне земного происхождения. Если её и смутило, что на неё молчком уставились пятеро мужчин, будто застигнутых за каким-то гнусным делом, она не подала виду. Ах, да что там смутило? Её скорее смутило бы, если б на неё никто не уставился.
Она протянула своему шефу визитную карточку и что-то шепнула на ухо. Каун изучил карточку и поднял бровь.
— Скарфаро? — шёпотом же ответил он. — Не знаю такого. И чего он хочет?
Она снова что-то шепнула ему.
— Окей, — кивнул он. — Скажите, что я сейчас приду.
Она вышла, оставив за собой лёгкий шлейф аромата, навевающего мысли об элегантных яхтах и дорогих бриллиантовых колье. Эйзенхард уже успел заметить, что Каун привёз с собой трёх секретарш, которые несли в одном из мобильных домиков круглосуточную посменную службу. Жили они в каком-то не очень отдалённом отеле, по крайней мере, каждые восемь часов одна из них подъезжала на маленькой машине, на которой тут же уезжала та, которую она сменяла.
— Господа, — Каун, вдруг снова превратившись в значительного бизнесмена, поднялся, тут же раздавшись в плечах, и на ходу застегнул свой дорогой двубортный пиджак, — прошу вас пока продолжить дискуссию без меня. Я вернусь, как только позволят дела.
Он коротко вскинул подбородок и чуточку выдвинул его вперёд, что сообщало выражению лица некоторую агрессивность, снова кивнул всем собравшимся и покинул комнату переговоров.
Некоторое время было тихо, лишь кондиционер жужжал и пощёлкивал.
— Один из спутников Христа, — наконец прервал молчание профессор Уилфорд-Смит как ни в чём не бывало. — Если он был одним из спутников, то стал бы впоследствии и апостолом. Это значило бы, что в экстремальном случае он мог бы доставить камеру даже в Рим.
— При условии, что он не взял на себя роль Иуды, — вставил Гутьер.
— А вы бы взяли на себя добровольно роль Иуды?
— Нет. Разумеется, нет.
Эйзенхардт с усилием пытался вспомнить, что ему было известно об истории апостолов. Известно было совсем немного. В последние дни он часто заглядывал в Новый Завет — пожалуй, чаще, чем за всю свою предыдущую, не очень религиозную жизнь. Но найти ему удалось только англоязычное издание, и он помучился с четырьмя Евангелиями. А до посланий апостолов так и не добрался.
Мысль пришла ему в голову неожиданно. И что-то в ней было. Как всё это происходило? После смерти Иисуса — или после его Вознесения, если угодно, — на его спутников снизошёл Дух Божий. Этому событию посвящено празднование троицы, или пятидесятницы, насколько он мог припомнить. Во всяком случае, спутники Иисуса, которые во время его жизни были унылыми и несообразительными, внезапно обрели красноречие, воодушевление и харизматическую силу убеждения и пошли в мир, чтобы проповедовать новое учение. Странная трансформация, если подумать. Если бы он допустил такой ход в каком-нибудь своём романе, то его редактор исчеркал бы поля рукописи красными вопросительными знаками и написал: «Немотивированная перемена образа мыслей!»
— Камера не могла попасть в Рим, — резонно заключил профессор Гутьер, — потому что это значило бы, что путешественник во времени… Может быть, нам стоит называть его как-то по-другому? Как назвать того, кто провалился в другое время? Потерпевший времякрушение? Ну, не важно. Итак, это значило бы, что его можно было бы идентифицировать как апостола Павла. В Рим попал Павел. Но Павел никогда не встречал Иисуса.
— Как? — удивился Эйзенхардт. — Разве он не важнейший из апостолов? Ведь от него же исходят все эти апостольские послания, разве нет?
Гутьер посмотрел на него так, будто тот сказал какую-то вопиющую глупость.
— Да. Странно, не правда ли? Но на самом деле Павла изначально звали Савлом, и он был фанатичным гонителем Христа, пока не был обращён в Дамаске.
***
Своего рода тихое торжество наполнило Кауна, когда он увидел худого человека в сутане священника. Тот стоял в пыли между мобильных домиков. Посланник Ватикана. Магомет пошёл к горе, и это закончилось неудачей. Теперь гора пришла к Магомету.
Он некоторое время рассматривал внушительный герб Ватикана, который красовался на визитной карточке рядом с именем — Луиджи Баттисто Скарфаро, член Конгрегации вероучения. Действительно впечатляет. Много бы он отдал за то, чтобы иметь такой герб на собственной визитной карточке.
— Чему я обязан честью, эм-м… Как мне, собственно, к вам обращаться? — спросил Каун.
— Я священник, — ответил посетитель на удивительно чистом, лишённом акцента английском. — Вы можете называть меня патер. Патер Скарфаро.
— Ну, хорошо, патер — чем могу служить?
Он старался подольше продержать разговор в области неопределённости, чтобы собраться с силами и мыслями. Эта встреча пришлась на весьма неблагоприятный момент, поскольку в последние часы он растерял всю свою уверенность в том, что непременно сможет найти камеру и видео.
Хуже! Всё кончено. Ничего нельзя сделать. Этот сопливый мальчишка всё погубил. Сперва он похитил важнейшую находку — и что он только себе думал, действуя на свой страх и риск? Неужто ему никто не внушил, что это значит — быть взрослым? Затем из-за него погибло это письмо. Понятно, почему он теперь прячется. Но надолго его не хватит. Сидит, наверное, где-нибудь в норке и дрожит, пока до него медленно начинает доходить, какую кашу он заварил: теперь до конца жизни ему не выпутаться из судов. Он, Джон Каун, натравит на него целую свору адвокатов и выставит ему такую сумму возмещения ущерба, что у того в глазах потемнеет. Свора его адвокатов, среди которых были одни из лучших, ехиднейших, агрессивнейших адвокатов мира — люди, которые стали адвокатами только потому, что иначе никак не могли дать выход своей страсти к массовым расправам над слабоумными придурками, — эта свора будет преследовать его до конца его дней. О да, так или иначе, но Джон Каун одержит свою победу. Пусть маленькую, но победу. Как знать, может, из этого ещё можно будет сконструировать миф? Так сказать, Титаник археологии?
— Нам, — начал патер с жёстким, худым лицом и сделал незаметную маленькую паузу, достаточную для того, чтобы стало понятно, кого он подразумевает под этим местоимением: Папу, весь Ватикан, может, даже самого Господа Бога, — стало известно, что вы обнаружили некий чрезвычайный артефакт из времён Иисуса Христа…
Каун кивнул:
— Это верно.
— Мне было велено лично явиться и участвовать в этом деле. Могу я увидеть находку?
Оп-па. Прорезался аппетит?
— Хм-м. Честно признаться, патер, я пока не вполне уверен, тот ли вы на самом деле, за кого себя выдаёте. Здесь указано, что вы член Конгрегации вероучения. Звучит солидно. Но будем откровенны, ведь вы можете оказаться и журналистом, представляющим интересы наших конкурентов. Сутану можно купить, визитные карточки может напечатать каждый. Хотя бы и с гербом Ватикана.
Священник осторожно кивнул. Он стоял, склонившись в лёгком поклоне и казался почти бледным, но Каун не мог отделаться от чувства, что тот лишь притворяется, что под маской покорности и мягкого послушания притаилась стальная змея.
— Мистер Каун, — сказал священник тихим, мягким голосом. — В вашем положении вам приходится чаще и глубже, чем обыкновенному человеку, заглядывать за кулисы мировой политики. Я не открою вам ничего нового, если скажу, что Святой престол располагает такой информационной службой, которой могут позавидовать все государства мира. Я здесь потому, что до нас дошла информация, согласно которой вы сейчас занимаетесь поиском видеозаписи Иисуса Христа, которую сделал путешественник во времени и спрятал в неизвестном месте.
Кауну пришлось приложить усилия, чтобы не раскрыть карты. Откуда, ради всего святого, об этом мог узнать хоть кто-нибудь в мире?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85