Я представил себя крохотным насекомым, сидящим на вершине огромной скалы, отрезанным от внешнего мира, лишенным возможности спуститься вниз, и захохотал, распугивая чаек, которые уж слишком близко подлетали ко мне. Я еще не испытывал ни страха, ни досады, ни отчаяния. Мне было всего лишь смешно. Я еще не думал над тем, как буду спускаться вниз, если Джо со злым умыслом оставил меня здесь. Я воспринимал себя и ситуацию как забавный комедийный фильм, и это в самом деле было смешно – лезть из кожи вон, рисковать, карабкаться по отвесной стене на вершину, чтобы оказаться там в полной изоляции от внешнего мира. Подобный эпизод был в литературе. Ну да, конечно, «Двенадцать стульев», отец Федор, укравший колбасу.
Давно я так не смеялся. Успокоившись, я перевернулся на живот, подложил под голову локоть и попытался уснуть. Сделать это было непросто. Мысли, как чайки, атаковали меня до самого рассвета. Может быть, в общей сложности я поспал часа два-три.
* * *
Солнце показалось над мысом Меганом около шести утра. Я думаю, что в мощный бинокль можно было увидеть на самом кончике рога человека, похожего на клопа, который, застыв, как каменный сфинкс, уставился в лазурную морскую даль. Я сидел и в самом деле непозволительно долго. Вместо того чтобы предпринимать какие-нибудь меры к своему спасению, я спокойно созерцал землю, покрытую теплым туманным покрывалом.
Не Джо проиграл, а я. Он до деталей продумал сценарий, расставил сети, а я, даже на самую малость не заподозрив подвоха, шел в западню да еще спешил, боясь, что меня опередят. Полное и безоговорочное поражение не вызывает обиды, досады и скорби. Оно напрочь вычищает душу, оставляя ее пустой и усталой.
Для чего Джо понадобилось сажать меня в эту живописную тюрьму, я еще не думал. Я любовался далекими туманными берегами, бухтами и заливами, прикидывал, сколько отсюда по прямой до Аю-Дага и смог бы я при наличии ластов и многоденежного пари доплыть до Алушты. Чайки оставили меня в покое, они уже смирились с насильственным выселением и облюбовали другой рог, возвышающийся на теле горы.
Я встал и подошел к противоположному обрыву. Вот здесь и буду спускаться, подумал я. Отсюда до седловины было не более тридцати метров по высоте, стена не отвесная, а относительно пологая. Но даже здесь можно запросто свернуть себе шею. Подняться по этому маршруту без страховки, пожалуй, можно без особых проблем, но спуститься гораздо сложнее. Когда ноги впереди, а голова, естественно, остается сзади, это все равно что спускаться в полной темноте.
Перед тем как начать спуск, я еще раз съехал на «улитке» до верхнего крюка, где заканчивалась веревка, и отвязал ее нижний край. Поднявшись на вершину, смотал веревку в бухту и повесил на плечо. Метров семь, не больше, но и это может пригодиться.
Я начал спускаться, прижимаясь к скале грудью, не видя ничего, кроме серого камня перед глазами, отыскивал ногами какие-нибудь зацепки, выемки, трещинки. В любое мгновение я мог сорваться и быстро покрылся холодным потом от предчувствия этого срыва. Я бормотал проклятия в адрес Джо, по вине которого я вынужден был выполнять крайне рискованный трюк. Уже спустя минут десять меня начал колотить нервный озноб, пальцы стали липкими и скользкими от пота, «небесные пальцы» ходили под ладонью, как кусок мыла, и я пожалел, что не прихватил с собой канифоль.
Я спускался очень медленно, потому что часто приходилось идти в сторону, обходя глубокие ниши в скале, на которых я не мог отыскать опору для ноги. Как-то наступил даже такой момент, когда я готов был отказаться от этой затеи и снова подняться на вершину.
Когда я почувствовал под ногами горизонтальную опору и понял, что все-таки спустился в ложбину, силы окончательно покинули меня. Я упал в траву и долго не мог подняться на ноги. Мне хотелось целовать землю, я тряс кулаками и ругал скалу, измотавшую меня, самыми скверными словами.
Первое желание – быстрее добраться до подножия Сокола, где разбит палаточный лагерь альпинистов, отыскать Джо и, пусть даже это мне дорого обойдется, отблагодарить его за ночную шутку – угасло под натиском любопытства. Не оставил ли Джо на камнях под рогом, где мы сложили рюкзаки, каких-нибудь следов? К тому же мне жалко было бросать свой рюкзак.
Ноги все еще дрожали от усталости и напряжения, подкашивались на спуске, но я усилием воли заставил себя побежать. По туристской тропе через ущелье, потом огромными прыжками вниз, по сыпучему склону, и влево, к подножию исполина.
Еще за несколько метров я увидел, что плоский камень, на котором мы бросили свои рюкзаки, пуст. Под стеной я нашел лишь обрезки своей веревки, которую Джо, вероятно, обрезал частями, под каждым крюком, опускаясь параллельно на своей.
Я стал припоминать, не было ли у меня в рюкзаке какого-нибудь безумного богатства, ради чего стоило бы затевать весь этот спектакль. К счастью, самое ценное, что было в нем, – это мой свитер толстой вязки из верблюжьей шерсти, который я прихватил с собой на случай холодного вечера. Возможно, по многочисленным карманам рюкзака были рассованы коробочки с солью, сухим топливом, спички, складной нож и прочие туристские принадлежности. Если ради всего этого Джо оставил меня одного помирать на вершине, то он просто безумец или клептоман.
Еще раз я обозвал своего напарника нецензурными словами и, как был, в джинсах, рубахе и страховочной обвязке, позвякивая металлом, прыгнул с камня в море, проплыл через десятиметровую скальную арку, сложенную природой, затем вдоль стены, поросшей зелеными водорослями, качающимися в прибое, как распущенные волосы девушки на сильном ветру, и выбрался на камни уже со стороны Царского пляжа.
Если бы я знал, что уже безнадежно опоздал, то не выматывался бы так на подъеме по сухому руслу, по улочкам поселка и на трассе в Судак. Круги плыли у меня перед глазами, когда я свернул с шоссе к подножию Сокола, где сквозь деревья проглядывали разноцветные пятна палаток. Мокрый от пота, с взъерошенными волосами и безумным взглядом, звеня снаряжением, как заблудшая овца колокольчиком, я приплелся в лагерь альпинистов, вышел на полянку, где, развалившись в шезлонге, читал газету и между делом поглядывал на меня Князев. Я посмотрел растерянно по сторонам, щурясь, будто стал хуже видеть, и произнес:
– Где этот идиот?
Палатки Джо не было.
Князев продолжал вопросительно смотреть на меня, он не понял, кого я имел в виду. Гриша неподалеку пилил какую-то деталь надфилем. Увидев меня, он встал с колен, подошел, с любопытством рассматривая мое лицо.
– Ну вот, фингал уже почти сошел. Только чего это ты такой загнанный?
– Где Джо?
– Какой еще Джо?
– Этот ваш альпинист из Кемерова, юморист трахнутый.
Князев и Гриша молча переглянулись.
– Этот, с которым ты недавно по стенке как блоха скакал? Понятия не имею. Кажется, он еще позавчера съехал.
– Разве он был не с вами?
Гриша посмотрел на меня, как на безнадежно больного человека, повел плечами.
– Так ты ж его сам сюда привел.
– Это кто вам такое сказал?
– Он. Рано утром, за несколько часов до того, как вы на стену пошли, он привалил сюда, спросил, не приходил ли ты, поставил палатку. Мы так и подумали, что это твой товарищ. А что случилось, Кирюша? Тебя, что ли, снова обидели? Может, сходим наверх, нервишки полечим? – И он кивнул на стену Сокола.
– Нет уж, – пробормотал я. – Спасибо. Сыт надолго.
Я уже ломанулся через куст, чтобы вернуться на шоссе, но, вспомнив о важном, снова повернулся к Князеву. – Послушай, ты помнишь, как мы встретились у овощного ларька и я сказал тебе, что приду к вам? Ты никому случайно не говорил, что утром я буду у вас? Ну, где-нибудь в автобусе или на рынке в запале разговорчивости?
Князев посмотрел на меня тем же взглядом, что минуту назад Гриша. М-да, подумал я, на нервной почве у меня что-то с головой случилось. Где это я видел, чтобы у Князева был запал разговорчивости? Да он лишнего слова под пытками не скажет.
Я вяло махнул удивленным скалолазам рукой и пошел в поселок. Время приближалось к полудню.
Глава 15
У самого подъезда своего дома я вспомнил, что должен был сегодня в восемь утра ехать на «ЗИЛе» к пирсу и грузить бочки с килькой. Я механически глянул на часы, хотя знал, что сейчас уже где-то около двенадцати. В сердцах врезал кулаком по ладони. Клим теперь меня съест. Надо быстро идти к нему, извиняться, объяснять ситуацию и попытаться что-либо исправить. Может быть, удастся перезаказать машину на завтра?
Я круто развернулся и пошел в обратную сторону, как вдруг, к моему удивлению, из кустов выскочил милиционер и, придерживая на голове фуражку, кинулся ко мне со словами:
– Куда драпаешь?! Назад!
Я не то что драпал, я даже остановился от неожиданности, предполагая, что меня приняли не за того, кого надо. Милиционер, счастливо улыбаясь, крепко схватил меня под руку, во вторую мертвой хваткой вцепился Кныш, который подозрительно часто стал попадаться мне на глаза. Оба разом выдохнули воздух, будто приняли по стакану, и повели меня за угол дома.
– Ребята, а вы не ошиблись насчет меня? – спросил я.
– Плохи твои дела, Кирилл, – ответил Кныш, качая головой и по-прежнему не глядя мне в глаза. – В каком смысле?
Он не стал объяснять мне смысла слов. Мы подошли к милицейскому «УАЗу», который дожидался нас у входа в продуктовый магазин. Отворилась дверка зарешеченной кабины. Меня аккуратно подтолкнули вовнутрь.
Имей в виду, Кирилл Андреевич, сказал я себе, когда дверка с шумом захлопнулась, все на свете развивается согласно законам логики.
* * *
Меня допрашивал следователь из симферопольской бригады. Это был низкорослый, даже миниатюрный мужчина, одетый соответственно курортной местности в джинсы и белую футболку. Он относился к той категории людей, которые умеют и, должно быть, любят неотрывно смотреть в глаза своему собеседнику. За все время нашей милой беседы, а это без малого полчаса, он ни разу не отвел глаз от моего лица. Говорил он спокойно, с чувством доброжелательности и в общем произвел на меня хорошее впечатление, несмотря на то, что поставил передо мной такую проблему, от которой впору повеситься.
– Кирилл Андреевич, где вы были сегодня ночью ориентировочно с четырех до шести утра?
– Спал у моря под Новым Светом. – Я решил не пересказывать подробно всю ночную историю.
– Один?
– Со мной был товарищ, но где-то около полуночи он ушел.
– Куда?
Я пожал плечами.
– А кто может подтвердить, что вы были именно там? – задал следователь очередной вопрос.
– К сожалению, никто. Могу я узнать, почему меня задержали?
– Секундочку. Перед тем как отправиться на берег моря, вы брали с собой какое-нибудь снаряжение? Ну, скажем, рюкзак, палатку или спальный мешок?
– У меня был рюкзак.
– Какого цвета?
– Оранжевого.
– Не было ли на рюкзаке каких-нибудь опознавательных знаков?
– Там были мои инициалы. Машинная вышивка.
– В чем вы были одеты, когда вышли в Новый Свет?
– В том же, в чем и сейчас.
– Была ли у вас еще какая-нибудь одежда?
– Свитер. Но я его не надевал.
– Какого цвета?
– Светло-серого.
Следователь выждал паузу. Мне надоел его пронизывающий взгляд, и я опустил глаза. Должно быть, это выглядело так, будто я солгал, и мне стало стыдно.
– В камере хранения для вас должны были оставить передачу. Вы вскрыли ячейку и что там нашли?
– Я не вскрывал ячейку, она вообще не была заперта. А внутри я нашел конверт.
– Кто может подтвердить это?
Я снова пожал плечами, а следователь выждал паузу.
– Кирилл Андреевич, – сказал он тем же тоном, – мы располагаем большим количеством улик против вас, и я имею все основания задержать вас.
– Может быть, вы мне скажете, в чем меня обвиняете?
Снова пауза. Не моргая, как портрет без рамки, следователь продолжал пытать меня своим взглядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
Давно я так не смеялся. Успокоившись, я перевернулся на живот, подложил под голову локоть и попытался уснуть. Сделать это было непросто. Мысли, как чайки, атаковали меня до самого рассвета. Может быть, в общей сложности я поспал часа два-три.
* * *
Солнце показалось над мысом Меганом около шести утра. Я думаю, что в мощный бинокль можно было увидеть на самом кончике рога человека, похожего на клопа, который, застыв, как каменный сфинкс, уставился в лазурную морскую даль. Я сидел и в самом деле непозволительно долго. Вместо того чтобы предпринимать какие-нибудь меры к своему спасению, я спокойно созерцал землю, покрытую теплым туманным покрывалом.
Не Джо проиграл, а я. Он до деталей продумал сценарий, расставил сети, а я, даже на самую малость не заподозрив подвоха, шел в западню да еще спешил, боясь, что меня опередят. Полное и безоговорочное поражение не вызывает обиды, досады и скорби. Оно напрочь вычищает душу, оставляя ее пустой и усталой.
Для чего Джо понадобилось сажать меня в эту живописную тюрьму, я еще не думал. Я любовался далекими туманными берегами, бухтами и заливами, прикидывал, сколько отсюда по прямой до Аю-Дага и смог бы я при наличии ластов и многоденежного пари доплыть до Алушты. Чайки оставили меня в покое, они уже смирились с насильственным выселением и облюбовали другой рог, возвышающийся на теле горы.
Я встал и подошел к противоположному обрыву. Вот здесь и буду спускаться, подумал я. Отсюда до седловины было не более тридцати метров по высоте, стена не отвесная, а относительно пологая. Но даже здесь можно запросто свернуть себе шею. Подняться по этому маршруту без страховки, пожалуй, можно без особых проблем, но спуститься гораздо сложнее. Когда ноги впереди, а голова, естественно, остается сзади, это все равно что спускаться в полной темноте.
Перед тем как начать спуск, я еще раз съехал на «улитке» до верхнего крюка, где заканчивалась веревка, и отвязал ее нижний край. Поднявшись на вершину, смотал веревку в бухту и повесил на плечо. Метров семь, не больше, но и это может пригодиться.
Я начал спускаться, прижимаясь к скале грудью, не видя ничего, кроме серого камня перед глазами, отыскивал ногами какие-нибудь зацепки, выемки, трещинки. В любое мгновение я мог сорваться и быстро покрылся холодным потом от предчувствия этого срыва. Я бормотал проклятия в адрес Джо, по вине которого я вынужден был выполнять крайне рискованный трюк. Уже спустя минут десять меня начал колотить нервный озноб, пальцы стали липкими и скользкими от пота, «небесные пальцы» ходили под ладонью, как кусок мыла, и я пожалел, что не прихватил с собой канифоль.
Я спускался очень медленно, потому что часто приходилось идти в сторону, обходя глубокие ниши в скале, на которых я не мог отыскать опору для ноги. Как-то наступил даже такой момент, когда я готов был отказаться от этой затеи и снова подняться на вершину.
Когда я почувствовал под ногами горизонтальную опору и понял, что все-таки спустился в ложбину, силы окончательно покинули меня. Я упал в траву и долго не мог подняться на ноги. Мне хотелось целовать землю, я тряс кулаками и ругал скалу, измотавшую меня, самыми скверными словами.
Первое желание – быстрее добраться до подножия Сокола, где разбит палаточный лагерь альпинистов, отыскать Джо и, пусть даже это мне дорого обойдется, отблагодарить его за ночную шутку – угасло под натиском любопытства. Не оставил ли Джо на камнях под рогом, где мы сложили рюкзаки, каких-нибудь следов? К тому же мне жалко было бросать свой рюкзак.
Ноги все еще дрожали от усталости и напряжения, подкашивались на спуске, но я усилием воли заставил себя побежать. По туристской тропе через ущелье, потом огромными прыжками вниз, по сыпучему склону, и влево, к подножию исполина.
Еще за несколько метров я увидел, что плоский камень, на котором мы бросили свои рюкзаки, пуст. Под стеной я нашел лишь обрезки своей веревки, которую Джо, вероятно, обрезал частями, под каждым крюком, опускаясь параллельно на своей.
Я стал припоминать, не было ли у меня в рюкзаке какого-нибудь безумного богатства, ради чего стоило бы затевать весь этот спектакль. К счастью, самое ценное, что было в нем, – это мой свитер толстой вязки из верблюжьей шерсти, который я прихватил с собой на случай холодного вечера. Возможно, по многочисленным карманам рюкзака были рассованы коробочки с солью, сухим топливом, спички, складной нож и прочие туристские принадлежности. Если ради всего этого Джо оставил меня одного помирать на вершине, то он просто безумец или клептоман.
Еще раз я обозвал своего напарника нецензурными словами и, как был, в джинсах, рубахе и страховочной обвязке, позвякивая металлом, прыгнул с камня в море, проплыл через десятиметровую скальную арку, сложенную природой, затем вдоль стены, поросшей зелеными водорослями, качающимися в прибое, как распущенные волосы девушки на сильном ветру, и выбрался на камни уже со стороны Царского пляжа.
Если бы я знал, что уже безнадежно опоздал, то не выматывался бы так на подъеме по сухому руслу, по улочкам поселка и на трассе в Судак. Круги плыли у меня перед глазами, когда я свернул с шоссе к подножию Сокола, где сквозь деревья проглядывали разноцветные пятна палаток. Мокрый от пота, с взъерошенными волосами и безумным взглядом, звеня снаряжением, как заблудшая овца колокольчиком, я приплелся в лагерь альпинистов, вышел на полянку, где, развалившись в шезлонге, читал газету и между делом поглядывал на меня Князев. Я посмотрел растерянно по сторонам, щурясь, будто стал хуже видеть, и произнес:
– Где этот идиот?
Палатки Джо не было.
Князев продолжал вопросительно смотреть на меня, он не понял, кого я имел в виду. Гриша неподалеку пилил какую-то деталь надфилем. Увидев меня, он встал с колен, подошел, с любопытством рассматривая мое лицо.
– Ну вот, фингал уже почти сошел. Только чего это ты такой загнанный?
– Где Джо?
– Какой еще Джо?
– Этот ваш альпинист из Кемерова, юморист трахнутый.
Князев и Гриша молча переглянулись.
– Этот, с которым ты недавно по стенке как блоха скакал? Понятия не имею. Кажется, он еще позавчера съехал.
– Разве он был не с вами?
Гриша посмотрел на меня, как на безнадежно больного человека, повел плечами.
– Так ты ж его сам сюда привел.
– Это кто вам такое сказал?
– Он. Рано утром, за несколько часов до того, как вы на стену пошли, он привалил сюда, спросил, не приходил ли ты, поставил палатку. Мы так и подумали, что это твой товарищ. А что случилось, Кирюша? Тебя, что ли, снова обидели? Может, сходим наверх, нервишки полечим? – И он кивнул на стену Сокола.
– Нет уж, – пробормотал я. – Спасибо. Сыт надолго.
Я уже ломанулся через куст, чтобы вернуться на шоссе, но, вспомнив о важном, снова повернулся к Князеву. – Послушай, ты помнишь, как мы встретились у овощного ларька и я сказал тебе, что приду к вам? Ты никому случайно не говорил, что утром я буду у вас? Ну, где-нибудь в автобусе или на рынке в запале разговорчивости?
Князев посмотрел на меня тем же взглядом, что минуту назад Гриша. М-да, подумал я, на нервной почве у меня что-то с головой случилось. Где это я видел, чтобы у Князева был запал разговорчивости? Да он лишнего слова под пытками не скажет.
Я вяло махнул удивленным скалолазам рукой и пошел в поселок. Время приближалось к полудню.
Глава 15
У самого подъезда своего дома я вспомнил, что должен был сегодня в восемь утра ехать на «ЗИЛе» к пирсу и грузить бочки с килькой. Я механически глянул на часы, хотя знал, что сейчас уже где-то около двенадцати. В сердцах врезал кулаком по ладони. Клим теперь меня съест. Надо быстро идти к нему, извиняться, объяснять ситуацию и попытаться что-либо исправить. Может быть, удастся перезаказать машину на завтра?
Я круто развернулся и пошел в обратную сторону, как вдруг, к моему удивлению, из кустов выскочил милиционер и, придерживая на голове фуражку, кинулся ко мне со словами:
– Куда драпаешь?! Назад!
Я не то что драпал, я даже остановился от неожиданности, предполагая, что меня приняли не за того, кого надо. Милиционер, счастливо улыбаясь, крепко схватил меня под руку, во вторую мертвой хваткой вцепился Кныш, который подозрительно часто стал попадаться мне на глаза. Оба разом выдохнули воздух, будто приняли по стакану, и повели меня за угол дома.
– Ребята, а вы не ошиблись насчет меня? – спросил я.
– Плохи твои дела, Кирилл, – ответил Кныш, качая головой и по-прежнему не глядя мне в глаза. – В каком смысле?
Он не стал объяснять мне смысла слов. Мы подошли к милицейскому «УАЗу», который дожидался нас у входа в продуктовый магазин. Отворилась дверка зарешеченной кабины. Меня аккуратно подтолкнули вовнутрь.
Имей в виду, Кирилл Андреевич, сказал я себе, когда дверка с шумом захлопнулась, все на свете развивается согласно законам логики.
* * *
Меня допрашивал следователь из симферопольской бригады. Это был низкорослый, даже миниатюрный мужчина, одетый соответственно курортной местности в джинсы и белую футболку. Он относился к той категории людей, которые умеют и, должно быть, любят неотрывно смотреть в глаза своему собеседнику. За все время нашей милой беседы, а это без малого полчаса, он ни разу не отвел глаз от моего лица. Говорил он спокойно, с чувством доброжелательности и в общем произвел на меня хорошее впечатление, несмотря на то, что поставил передо мной такую проблему, от которой впору повеситься.
– Кирилл Андреевич, где вы были сегодня ночью ориентировочно с четырех до шести утра?
– Спал у моря под Новым Светом. – Я решил не пересказывать подробно всю ночную историю.
– Один?
– Со мной был товарищ, но где-то около полуночи он ушел.
– Куда?
Я пожал плечами.
– А кто может подтвердить, что вы были именно там? – задал следователь очередной вопрос.
– К сожалению, никто. Могу я узнать, почему меня задержали?
– Секундочку. Перед тем как отправиться на берег моря, вы брали с собой какое-нибудь снаряжение? Ну, скажем, рюкзак, палатку или спальный мешок?
– У меня был рюкзак.
– Какого цвета?
– Оранжевого.
– Не было ли на рюкзаке каких-нибудь опознавательных знаков?
– Там были мои инициалы. Машинная вышивка.
– В чем вы были одеты, когда вышли в Новый Свет?
– В том же, в чем и сейчас.
– Была ли у вас еще какая-нибудь одежда?
– Свитер. Но я его не надевал.
– Какого цвета?
– Светло-серого.
Следователь выждал паузу. Мне надоел его пронизывающий взгляд, и я опустил глаза. Должно быть, это выглядело так, будто я солгал, и мне стало стыдно.
– В камере хранения для вас должны были оставить передачу. Вы вскрыли ячейку и что там нашли?
– Я не вскрывал ячейку, она вообще не была заперта. А внутри я нашел конверт.
– Кто может подтвердить это?
Я снова пожал плечами, а следователь выждал паузу.
– Кирилл Андреевич, – сказал он тем же тоном, – мы располагаем большим количеством улик против вас, и я имею все основания задержать вас.
– Может быть, вы мне скажете, в чем меня обвиняете?
Снова пауза. Не моргая, как портрет без рамки, следователь продолжал пытать меня своим взглядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75