Химик поднялся на ноги. Проделать это без помощи рук ему было непросто, и я помог ему.
– Мне больно, – сказал он и повел плечами.
– Я знаю, – сочувствующим голосом ответил я, – но придется немного потерпеть. Попрошу в машину!
Гурьев долго прицеливался к высокой «зиловской» подножке, и я понял, что он убьется, но в кабину сам не влезет. Пришлось его туда попросту закинуть, как багаж. Он заворчал, устраиваясь удобнее на сиденье, потом выдал тираду проклятий в адрес авантюристов, «у которых ни кола ни двора», и тупо уставился в лобовое стекло.
Я захлопнул за ним дверцу, обошел машину, сел за руль и завел мотор. Бензиновые баки полные, антифриза под завязку. Приятно, когда техника исправна и готова к эксплуатации.
– И как вы думаете отсюда выехать? Насквозь через ворота? – усмехнулся Гурьев.
Я вынул из кармана спичечный коробок, открыл его и показал химику последнюю спичку.
– При желании и она может стать ключом.
Глава 19
Из куска ветоши, который очень кстати попался под руку, я сделал что-то вроде повязок, намочил их под краном и спрятал в карман, а еще один кусок тряпки окунул в бензобак и кинул на фанерные ящики. Гурьев догадался, что я собираюсь сделать, и заерзал на сиденье.
– Вы безумец, – сказал он, и в его голосе уже слышались истерические нотки.
– Проверим бдительность пожарной команды, – сказал я и, чиркнув спичкой, кинул ее на тряпку.
Пламя вспыхнуло моментально, заурчало, словно изголодавшийся зверь, и, облизывая ящики, стало стремительно увеличиваться в объеме. Сизые струи дыма взвились под потолок и там, набухая, покачиваясь, как низкие дождевые тучи, постепенно стали закрывать кровлю. От пламени сразу стало светло как днем; нестерпимым жаром мне обожгло лицо, и, прикрыв глаза рукой, я стал отступать к машине, заскочил в кабину, захлопнул дверь и до упора поднял стекло.
Рыжие блики скользили по кабине, по лицу химика. Он онемел, глядя на пламя широко раскрытыми глазами. Огонь тем временем добрался до самых верхних ящиков первого ряда и, ударяясь о кровлю, расползся во все стороны, подобно гигантской кисти, которую с силой ткнули в холст. Дымовая туча, переполняя пространство под крышей, опускалась все ниже и ниже и уже покачивалась над самой кабиной грузовика.
– Вы понимаете… – взвизгнул Гурьев. – Вы понимаете, что вы натворили! Пожарная команда может прибыть с опозданием… Всего на несколько минут опоздает, и мы сгорим заживо…
Я вытащил из кармана мокрые тряпки. Одну из них повязал на рот и нос химика, что заставило его на некоторое время замолчать.
Пламя гудело, словно линия высокого напряжения, во все стороны от огня разлетались искры. Тлеющие угли сыпались на лобовое стекло. Почти одновременно мы с химиком почувствовали запах гари. Он посмотрел на меня широко открытыми глазами, в которых плясало пламя, и я, несмотря на ситуацию, в которой было мало смешного, едва не рассмеялся. С белой повязкой, закрывающей половину лица, химик сейчас очень напоминал хирурга, который обнаружил в груди пациента второе сердце.
Дым качался на уровне лобового стекла, и огонь мы видели как будто сквозь густой туман. А ведь в самом деле сгорим, подумал я, глядя на то, как на капоте начинает пузыриться краска. Еще немного, и взорвутся бензобаки.
Химик заметался, застонал. Он не хотел умирать. Еще совсем недавно, минувшим вечером, он был полон планов на будущее, он подсчитывал заработанные им деньги и планировал покупки для дочери и жены. И вдруг все рухнуло, и судьбу его круто изменил авантюрист, лишенный чувства страха, безумец, маньяк, поставивший перед собой несбыточную цель победить наркомафию.
– Выпустите меня отсюда!! – закричал он и стал биться головой о дверное стекло. – Мне уже обжигает лицо!! Я задыхаюсь!! Откройте дверь, мерзавец, душегуб!!
Мне было неудобно разворачиваться и бить с левой, но даже слабого удара оказалось достаточно, чтобы химик на некоторое время успокоился. Он уронил голову на грудь, стиснул зубы, закрыл глаза и тихо заскулил.
Я рванул рычаг скоростей, дал задний ход и, насколько мог, отъехал от пламени. Впрочем, это мало помогло, потому как уже начала гореть кровля, а пирамида из ящиков, обрушившись, покрыла огнем весь пол вокруг «ЗИЛа». Дым просочился в кабину, и Гурьев кашлял, мотал головой и давился спазмами.
И тут я увидел людей. Сначала людей, а потом только различил сквозь густой дым черный проем между створками распахнутых ворот. Пришло время действовать.
Сбросив сцепление, я вдавил педаль акселератора в пол, и «ЗИЛ» с диким ревом ворвался в бушующее пламя, раскидывая во все стороны горящие ящики. Тугая струя пены из брандспойта ударила в лобовое стекло – кто-то из пожарных, должно быть, сделал это машинально, пытаясь остановить летящий на него факел, и на мгновение я ослеп, направляя машину невесть куда, ожидая удара, который сразу подвел бы черту под моей жизнью, но тотчас ожили стеклоочистители, и в окне мелькнули створки ворот, люди, размахивающие руками, темные пятна кустов, и я понял, что инстинкт сработал быстрее разума и «дворники» я врубил раньше, чем подумал о них. Гурьева кидало из стороны в сторону, ему, в отличие от меня, нечем было держаться, и он то валился на меня, то бился головой о дверное стекло. Я гнал по ровной дороге на полной скорости, и хотя фары были выключены, асфальт впереди был освещен слабым красным светом. Крутить ручку, чтобы опустить стекло, у меня не хватило терпения – одна секунда сейчас стоила часа обычной жизни, и я открыл дверцу, высовываясь наружу, оглянулся назад, подставляя лицо доменному зною – кузов полыхал ярким факелом, развевались на ветру куски горящего брезента, и гробы, словно в мистическом сне, подпрыгивали в огне, как живые, отбивая чечетку сатанинского танца. Я снова вцепился в руль обеими руками, захлопнул дверцу, и вслед за этим лобовое стекло вдруг помутнело, покрылось паутиной трещинок, и моей первой мыслью было, что я слишком сильно хлопнул дверцей; стекло на моих глазах стало осыпаться, в лицо ударил тугой холодный ветер, и я увидел трассеры, несущиеся, как мотыли в свете фар, нам навстречу.
– Гурьев!! – заорал я, не глядя на химика, раскачивающегося из стороны в сторону, как болванчик. – Пригните голову!! Лягте, черт вас возьми!! – И, ударив его по затылку, прижал его голову к приборной доске.
Не снижая скорости, я объехал вокруг клумбы, и «ЗИЛ», встав на два боковых колеса и едва не опрокинувшись, скинул с себя, как необъезженный мустанг, несколько гробов, которые загрохотали за нами гранатными разрывами. Еще сто метров, и я остановил полыхающую машину у ворот контрольно-пропускного пункта.
– Открывай, твою мать!! – диким голосом закричал я закованному в бронежилет и каску охраннику, высунувшись из окна.
Тот принялся размахивать автоматом.
– Назад!! – приказал он. – Шиздуй отсюда! Разворачивайся, кретин!..
– Ты что, дубина, совсем отупел у своих ворот?! – оборвал я его и постучал кулаком по лбу. – Мне приказано вывезти снаряды из склада. Сейчас так рванет, что дерьма от себя не найдешь! Убирай ворота на хрен!!
Я сочинил довольно убедительно, и охранник стал пятиться от полыхающего кузова, потом повернулся и не очень решительно коснулся кнопки электропривода. Ворота тронулись и стали медленно разъезжаться в стороны. Я нервно затарабанил пальцами по рулю, добавил газу, и машина подкатила к воротам еще ближе. Сзади раздались выстрелы – по кабине выстрелили из автоматов, и несколько пуль, выбив заднее стекло, оставили строчку на потолке. Охранник у ворот заметался, схватился за автомат, и я понял, что он сейчас остановит ворота.
– Ложись!! – крикнул я ему. – Это омоновцы!! Прикрой нас, братан!!
Чем невероятнее, тем лучше – это я тоже не раз проверял на практике. К тому же охранник попался вполне глупый. Он послушно залег и, кажется, дал короткую очередь по клумбе. Впрочем, за последнее я не ручаюсь, потому как, едва ворота разъехались на достаточную ширину, погнал машину по разбитой дороге к шлагбауму. Останавливаться у него было бы уже непростительной ошибкой, и я впервые в жизни пошел на таран. Крик охранника, выстрелы, затем удар, треск, обломки шлагбаума, свалившиеся на капот, и мы покатили по серпантину вниз. Неосвещенная дорога ослепленными пламенем глазами воспринималась как черная бездна. Я снизил скорость, едва ли не высунул голову из разбитого окна, но это мало помогло. Фары не зажигались, должно быть, по той причине, что были разбиты при ударе о шлагбаум, и ехать приходилось, образно говоря, на ощупь.
Потом я стал различать на фоне темно-фиолетового неба ломаные углы скал, нависших над дорогой, бетонный бордюр, выкрашенный известью, худые деревья на обочине. Трудно и медленно светало. Я стал расслабляться и откинулся на спинку сиденья. Машина покатила резвее.
– Ну вот, – произнес я осипшим голосом. – А вы боялись.
Гурьев не ответил. Голова его лежала на груди и безвольно покачивалась. Я похлопал его пальцами по щеке. Никакой реакции.
– Гурьев, вы проспите свободу! – громче сказал я и только потом понял, что он мертв.
Я прижался к обочине, дернул рукоятку стояночного тормоза и откинул химика на спинку сиденья. Две пули вошли ему в шею, с правой стороны, потому я и не увидел крови.
Я вытащил его на камни, отодрал от тлеющего борта небольшую доску и снял машину с тормоза. Провожал ее взглядом до тех пор, пока она не рухнула с обрыва в пропасть. Потом, когда снова наступила тишина, освободил коченеющие руки химика от проволоки, снял с его лица высохшую и пожелтевшую от жара повязку и, судорожно сглатывая комок в горле, от которого тяжелели переполняющиеся слезами глаза, стал обкладывать его камнями. Сначала по бокам, потом на грудь, потом на лицо… Был человек – нет человека.
Сломал тонкое дерево, растущее на обочине, оторвал ветки, одну из них прикрутил тряпкой поперек ствола. Не знаю, был ли он христианином – ученые, они почти всегда без бога в душе, – но могила должна быть как-то обозначена. Достал из кармана шариковую ручку, которой вчера днем написал роковую записку о встрече, и вывел на доске:
ГУРЬЕВ АНАТОЛИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ, ХИМИК. ПОГИБ 22.09.94 г.
Подумал и рядом со словом «химик» приписал: «Фармацевт».
Глава 20
Я не рискнул спускаться по дороге, шел по руслу реки и какими-то звериными тропами. К полудню я выбился из сил и, укрывшись от знойного солнца в тени скалы, поспал часа два, подложив под голову обмотанный курткой автомат. Ближе к вечеру, пошатываясь от усталости, я добрел до небольшого селения Зеравшан, где в первом попавшемся дворе попросил еды и ночлега, представившись солдатом миротворческой дивизии, отставшим от колонны.
Спал я плохо, чутко реагируя на малейший шорох, и до рассвета не выпускал оружие из рук. Хозяева, несмотря на мою явную нервозность и диковатый внешний вид, отнеслись ко мне очень мило, утром накормили шурпой и помидорами и наотрез отказались взять деньги.
Из Зеравшана до Душанбе я доехал на попутке, ввалился в гостиничный номер, где отсутствовал всего два дня, с каким-то благоговением оглядел чистую комнату с кроватью, застланной белоснежным бельем, креслами, журнальным столиком, на котором еще лежали мои черновики с рисунками гринперосовского логотипа, с желтыми шторами, плывущими по волнам теплого сквозняка, идущего из приоткрытой балконной двери.
Я стащил с себя одежду и надолго застрял в душевой. Потом, отмытый, посвежевший, гладко выбритый, я сидел в кресле и любовно протирал детали «магнума», собирал и снова разбирал его, любуясь черной тяжелой игрушкой. Из куска веревки я связал что-то вроде уздечки, в которую вложил пистолет, и подвязал к куртке под мышкой. Осмотрел себя в зеркале, поднял руки вверх, опустил, присел, наклонился, лег на пол. Пистолет держался в веревочной петле достаточно надежно, и достать его было легко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75