– Только убери, пожалуйста, пистолет. В нем все равно нет патронов.
Потом к ней пришел запоздалый страх. Она плакала и смеялась, а я сидел рядом и не мог утешить ее. Благородство, думал я, она сказала – поиграли в благородство? Нет, нет. Это была отчаянная попытка сохранить свою совесть чистой, чтобы не забивать память тем, что болит вечно, как незаживающие раны… Этого Волзова я теперь буду мучительно вспоминать всю жизнь.
Глава 28
Мы забрались в какое-то болото, где не было ни кусочка сухой земли, и там, стоя по щиколотку в ржавой холодной воде, дождались рассвета. Автомат я утопил в черной жиже, а пистолет спрятал под ремнем брюк.
Анна отодрала подол платья и перевязала мне предплечье. Кажется, рана была не опасной, во всяком случае, мы знали точно, что пуля лишь содрала кусок кожи, и кровотечение быстро остановилось. Потом еще часа два или три мы продирались через колючие кустарники, и платье Анны превратилось в лохмотья. На ее некогда изящные туфли жалко было смотреть, один каблук отломался, и теперь она хромала, опираясь о мое плечо. Как назло, дождь не прекращался. Анна дрожала так, что не могла говорить – зубы отбивали дробь, и я не мог ничем облегчить эти страдания, кроме как накинуть на ее плечи свою насквозь промокшую куртку.
Мы выбрались на шоссе и шли по нему, не задумываясь о том, куда оно нас приведет – лишь бы подальше от страшного места. Опасаясь преследования, мы не останавливали попутки и прятались в кювете всякий раз, когда замечали легковую машину. Так мы добрели до какого-то поселка, где сели на рейсовый автобус до Москвы. Водитель, видя, в каком мы бедственном положении, тем не менее потребовал заплатить за проезд. Мы уже устроились на сиденьях, прижавшись друг к другу, и выходить из автобуса не собирались. Водила открыл обе двери и сказал в динамик, что автобус не тронется с места до тех пор, пока мы не выйдем. Мы сидели с закрытыми глазами, и нам было наплевать на его условия. Но водила попался сволочной и терпеливо дожидался развязки. Пассажиры стали ворчать. Тогда Анна сняла с пальца тонкое кольцо и швырнула им в водителя.
– Заткнись только, – устало сказала она.
Водитель не только заткнулся. Он высадил на конечной остановке всех пассажиров и повез нас в Бирюлево, по адресу, который назвала ему Анна.
– Это моя подруга, – сказала мне Анна, когда мы поднимались по лестнице старого дома. – Я ее люблю за то, что она никогда не задает ненужных вопросов. И у нее есть компьютер.
Любимая подруга открыла только после того, как Анна, устав давить на кнопку звонка, стала бить в дверь ногой. В проеме показалось сонное пухлое личико, наполовину прикрытое спутавшимися волосами.
– Ой, – сказала она, едва открывая роток, запахивая на груди махровый халат. – Анюта с мужиком! Девятый час утра, я тащусь от тебя, милочка. Вползайте.
Она впустила нас в квартиру, пиная раскиданные по прихожей туфли и тапочки, потом прошаркала босыми ногами в одну из комнат, вынесла оттуда два полотенца, кинула их на табурет.
– Ванная вот, кухня – там, – сказала она тягуче-напевно, вяло размахивая рукой. – Кофе на плите, сыр в холодильнике. Я пошла спать. Чао!
На пороге своей комнаты обернулась, скользнула взглядом по платью Анны.
– Нет, я тащусь от тебя. Ты в какой канаве валялась, милочка?
И, не дожидаясь ответа, закрыла за собой дверь.
– Все, – сказала Анна, сползая по стене и садясь на пол. – Больше сил нет.
Я отнес ее в ванную и прямо в одежде, а точнее, в том, что от нее осталось, поставил под горячий душ. Не открывая глаз, подставляя лицо под тугие струи, Анна раздевалась, срывая с себя лоскуты, словно старую изношенную кожу, обнажая чистую, гладкую, с бронзовым отливом. Вдруг она открыла глаза и вскрикнула:
– Дискета!! Где дискета?!
Я не ожидал такого эмоционального взрыва и даже вздрогнул.
– В куртке. Вроде бы.
– А куртка?
– В прихожей. Ты же сама ее там бросила.
Голая, мокрая, Анна выскочила из ванны и кинулась в прихожую, схватила куртку и принялась обыскивать ее многочисленные карманы, облегченно вздохнула и двумя пальцами вытащила дискету.
– Возьми, – протянула она ее. – Положи на полку в кухне.
Мы мылись с Анной, толкая друг друга в борьбе за место под душем, потом боролись за место на диване, пока, наконец, не уснули в каком-то невероятном, неземном блаженстве. Как мало надо человеку, подумал я, проваливаясь в бездну.
* * *
Мы вернулись в реальный мир только к вечеру, после того, как подруга трижды заглядывала к нам в комнату, чтобы убедиться, что мы живы и дышим. Когда захлопнулась входная дверь и мы остались в квартире вдвоем, Анна встала с постели, поставила рядом с диваном табурет и стала раскладывать на нем ножницы, бинт, вату, какие-то баночки с мазями.
Боли в руке почти не было, но кожа вокруг раны сильно покраснела, что взволновало Анну.
– Не хватало еще заражения, – сказала она, накладывая мазь.
Я полулежал на сложенных горкой подушках, искоса наблюдая за тем, с каким старанием Анна перебинтовывает мне руку. Все, что случилось с нами, сейчас казалось дурным сном. Жизнь была светлой и прекрасной, и впереди, в обозримом будущем, плескался океан счастья. Улыбка блуждала по моим губам, когда я чувствовал нежное прикосновение пальцев девушки. Но эйфория длилась недолго. Закончив с моей рукой, Анна сказала:
– А теперь накинь халат и пойдем в другую комнату.
Я вздохнул – возвращение в реальную жизнь радости не приносило, потому что реальность была грустной. Мы вошли в гостиную, сели в кресла. Анна включила тумблер компьютера, стоящего на маленьком столике у окна, воткнула в щель дискету и села напротив меня.
– Начинай с самого начала, – сказал я ей, видя, что девушка не знает, что сказать в первую очередь.
– С начала! – вздохнула она. – Если бы я знала, где начало всей этой истории и будет ли у нее когда-нибудь конец.
Я внимательно слушал ее несколько путаный и многословный рассказ и не перебивал, хотя кое-что мне было не совсем ясно. Но в итоге глобальная картина манипуляций с наркотиками, которые проводила российско-перуанская фирма «Гринперос», проявилась вполне отчетливо.
Я знал о злоключениях Анны до того момента, когда она неожиданно встретилась с Волком Августино, что подняло ее авторитет в глазах Князя на небывалую высоту. Впрочем, она несколько завысила значение того короткого разговора, который произошел у нее с перуанцем в присутствии Князя. Шеф лишь еще раз убедился в том, что у Анны остались давние связи с Южной Америкой – и не более того. Анну же понесло на подвиги, и она с удвоенной энергией стала собирать любую информацию, касающуюся наркотиков.
Однако в ее присутствии никто не говорил открытым текстом о наркотиках. Князь намекал, что готовится к отправке за рубеж большая партия дорогого товара, но какого именно – не пояснял. Анна, естественно, не спрашивала. Задавать вопросы было бы некорректно с ее стороны, и она всячески демонстрировала свое равнодушие к тайнам бизнеса.
Наступил день, когда Князь предложил ей на время переселиться в офис и поручил кому-то из клерков готовить для Анны визовые документы для поездки в Стокгольм. Сроки и цель этой поездки Князь держал в тайне, и Анна начала беспокоиться, что может неожиданно улететь в Швецию, оборвав все связи со мной. И тогда она начала форсировать события.
Ее работа в основном заключалась в составлении различных документов, связанных с торговлей оргтехникой, которой попутно занималась фирма «Гринперос». Почти все документы, что нетрудно было определить, оказывались липовыми и служили, должно быть, маскировкой, прикрывающей истинные дела. Анна по несколько часов в день проводила у компьютера в кабинете шефа. Князь при этом всегда находился при ней, ни на минуту не оставляя Анну в кабинете одну. Часто к Князю приходил генерал Вольский, и тогда Анна уходила к себе.
Ни подслушать разговоры Князя, ни просмотреть какие-либо документы ей не удавалось – шеф держал ее на дистанции и в тайны не посвящал. Он либо проверял ее, либо попросту не хотел до поры до времени раскрывать перед Анной все карты. Она спокойно ходила по территории, легко отшивала навязчивых охранников, изучала систему связи и охраны виллы, но не могла найти ни одной зацепки, которая бы впрямую доказывала то, что «Гринперос» занимается наркотиками.
Такая размеренная и относительно спокойная жизнь в значительной степени притупила ее бдительность. Анна, как я понял, стала слишком доверять окружающим ее людям, полагая, что давно находится вне всяких подозрений. Вот тогда-то она совершила непростительную ошибку: написала мне второе письмо, в котором с присущей ей подробностью обрисовала все внутреннее устройство виллы и поделилась своими предположениями относительно торговли наркотиками, идущими через офис Князя из Южной Америки от Августино (что, конечно, было ошибочной версией). Сунула письмо в обычный конверт, подписала адрес и попросила шустрого парня, который раз в три дня завозил в офис продукты, опустить его в ближайший почтовый ящик. Тот охотно согласился, и, может быть, все бы обошлось, если бы свидетелем этого разговора случайно не оказался Волзов.
Анна не придала этому большого значения. Она чувствовала себя опытной разведчицей и была абсолютно уверена, что никто даже не догадывается о ее намерениях. Письмо же, как потом выяснилось, очень скоро легло на стол Князю. Анна считала, что он вряд ли воспринял все как есть и поверил в то, что двое сумасшедших, действуя по своей воле и исключительно из благородных побуждений, пытаются выявить каналы, по которым наркотики идут из Афгана в Европу. Скорее всего Князь заподозрил в измене Августино, который нарочно подкинул своего человека в офис Князя, чтобы держать перуанскую сторону в курсе всех дел. По словам Анны, Князь оказался очень хитрым и осторожным человеком. Естественно, он не хотел разделить участь Сержа Новоторова и до поры до времени не делал никаких резких телодвижений. Ни словом, ни намеком он не показывал, что знает о письме, и каждое утро встречал Анну с приятной улыбкой и справлялся о ее самочувствии. И Анна, как она сама образно сказала, отпустила все тормоза.
Она обратила внимание на то, что Князь часто сам работал за компьютером, запираясь в кабинете. При Князе она не могла просмотреть содержание всех файлов – шеф запрещал ей выходить в какую-либо другую директорию, кроме той, которая была определена ей, и, находясь за ее спиной, все время следил за экраном.
В один прекрасный вечер Князь, как всегда, сидел в глубоком кресле перед журнальным столиком и, дымя сигаретой, просматривал прессу. Анна составляла в графике какие-то справки и попутно наблюдала за шефом, силуэт которого отражался на экране.
«А не попить ли нам кофейку? – спросил Князь, потягиваясь. – Приготовь, пожалуйста, чашечку, только не надо сливок».
Анна встала, вышла из кабинета и спустилась на второй этаж, где находилась кухня. Это шанс, подумала она и, поставив джезву на огонь, прошла в свою комнату. Она взяла из шкафа косметичку, раскрыла ее и, мгновение поколебавшись, достала оттуда пачку феназепама, который иногда принимала, чтобы лучше выспаться, и трехдюймовую дискету.
Она вернулась на кухню, приготовила кофе, вместе с сахаром растворила в чашечке четыре таблетки снотворного и пошла наверх. Князь отворил ей дверь. Анна вошла и сразу же почувствовала, что Князь смотрит на нее как-то иначе. Интуиция подсказывала ей, что Князь если и не разгадал ее замысел, то, во всяком случае, стал относиться с настороженностью, и надо было бы ей прислушаться к внутреннему голосу, остановиться, уронить «нечаянно» кофе на пол. Но Анна – человек в некотором смысле инертный, привыкла идти до конца, коль цель уже определена и первый шаг сделан. Князь придвинул кофе к себе, с полуулыбкой рассматривая чашечку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75