Поторопимся.
Я опустился на дно котла, влез в трубу, где мне пришлось согнуться вдвое и упереться в стенки ногами и руками, чтобы ненароком не соскользнуть под ножи, и крикнул Гурьеву:
– Запускайте!
Он не рассчитал и продержал машину включенной слишком много. Ножи с тяжелым грохотом тронулись с места и замелькали перед моими глазами. Над головой с нарастающей скоростью начал вращаться котел. Когда Гурьев нажал «стоп», проход на этот раз закрыл второй нож.
– Вы представляете себе, что такое четверть секунды? – крикнул я, и медная труба загудела от моего голоса.
Гурьев не ответил, ножи снова загрохотали, первый пошел вниз и в сантиметрах десяти от плахи замер. Перебор!
Я пригнул голову, посмотрел одним глазом в черную щель. Был бы тараканом – пролез бы. Черт подери, эдак мы здесь до рассвета можем воздух рубить.
С пятой попытки оба ножа зависли сантиметрах в сорока над плахой. Боясь, что химик снова запустит мотор и все испортит, я закричал и стал выбираться на край котла.
– Вы удовлетворены? – спросил Гурьев.
– Вполне. Сможете взобраться сюда сами или вам помочь?
Химик вздохнул, с опаской посмотрел на агрегат.
– Интересно, а он сам не может врубиться?
Я подал ему руку. Гурьев пыхтел, кряхтел, смешно дрыгал ногами, и мне пришлось попотеть, прежде чем он оказался рядом со мной.
– Господи, прости меня! – взмолился он, глядя на черную дыру под ногами.
– Одолжите на минутку ваш пистолет, – попросил я его.
– Вы хотите избавиться от меня? Сделайте милость! – ответил он и за глушитель вытащил из кармана «магнум».
Я выстрелил по главному рубильнику. Пистолет глухо щелкнул, свет погас, в темноте что-то звякнуло.
– Ползите за мной, здесь достаточно просторно. Только под ножами придется лечь на живот, – сказал я, возвращая Гурьеву оружие.
– И пригнуть голову, – добавил от себя химик. – Надо было предварительно воротник у куртки отрезать, – забормотал он изменившимся голосом. – Исповедаться, выпить водки, выкурить сигарету. Такую традицию до сих пор свято соблюдают все смертники во Франции, приговоренные к гильотине… Вы мне ботинком заехали прямо в лоб, между прочим.
– Извините. Тут очень темно, и я не знал, что это именно ваш лоб… Я не ошибаюсь, что, подумав о гильотине, вы невольно стали вспоминать все свои грехи?
– Вы ошибаетесь, – язвительным голосом отозвался Гурьев. – И к чему вообще эта дурацкая дискуссия в такое время и в таком месте?.. Чего вы застряли?
Я пролез под ножами, нащупал резиновую ленту конвейера. Она обрывалась на краю колодца, о глубине которого я мог только догадываться. Достал спички. Гурьев шумно задышал над левым ухом.
– Почему стоим?
– Вы мне посветите, а я попытаюсь спуститься вниз… Вы чего смеетесь?
– Я подумал о том, что сейчас мы напоминаем каких-то жалких насекомых, ползущих внутри мясорубки. Правда смешно?
– Очень.
Я лег на живот и стал медленно съезжать ногами вниз, повис на руках, но дна так и не достал. Прыгать в кромешную тьму, не зная, на что там можно напороться, было бы неразумно. Гурьев чиркнул спичкой. Я с трудом различил под собой матовый блеск каких-то крупных металлических деталей.
В альпинизме есть удобный способ передвижения по узким вертикальным камням, я им и воспользовался. Опустился в нишу, напоминающую гигантскую чашу, в центре которой на оси была закреплена центрифуга с острыми лопастями. Ощупал ее рукой, легко провернул. Что ж, ничего удивительного, в предназначении этой штуки можно было не сомневаться. Мощные лопасти центрифуги крошили здесь соломку до состояния пыли. А потом она должна поступать по конвейерной ленте в производственный корпус, в цех первичной обработки.
– Я уже сжег полкоробка! – донесся до меня голос Гурьева. – Вы хоть насвистывайте, чтобы я был уверен, что вы еще живы.
Я просвистел похоронный марш. Гурьев негромко выругался.
– Спускайтесь, – позвал я его. – Я вас поймаю.
– Как же, поверю я вам! Вы мне в совершенно безопасном месте по лбу ботинком заехали, а хотите, чтобы я прыгал в эту черную яму и надеялся, что вы меня не пропустите.
Он все-таки начал спускаться, я поймал его ноги и поставил их себе на плечи.
– Вместо того чтобы выбираться на волю, – бормотал Гурьев, – вы лезете в производственный корпус, который страшнее любой тюрьмы. Там же все внутренние двери поставлены на сигнализацию!
– А мы поползем по конвейерной линии.
– Зачем вам это надо, Кирилл?
– Я вам уже объяснял. Зачем мне вообще надо было подделывать документы, пасти «Ниссан» в аэропорту, влезать в зону?
– Я вам не верю.
– Чему именно не верите?
– Что вы сотрудник службы безопасности. Вы всего лишь авантюрист. Псих-одиночка. Только я никак не могу разгадать ваши цели.
– Разве у психа бывают цели? Он должен действовать в высшей степени нелогично.
– Приблизительно так вы и действуете.
– Ну, спасибо вам, Анатолий Александрович, утешили! Разгадали. Раскусили… Придержите, пожалуйста, эту штуковину.
Я оттянул в сторону толстый резиновый лист, пошарил рукой впереди и нащупал лапку распределительного механизма. Все верно, так и должно быть. И вовсе не обязательно заканчивать ПТУ, чтобы это предвидеть. Измельченное сырье ссыпается под лапку, она отгребает необходимую порцию и заполняет тару.
Я продвинулся дальше. Поверх конвейерной ленты тянулся ряд пластиковых коробок. Сырье катилось в этих коробочках по транспортеру к химикам, которые затем превращали его в наркотик.
– Мы на верном пути, – поддержал я почти сломленный дух Гурьева.
– Это только вы на верном пути, – уточнил он из-за спины. – У авантюристов все самые идиотские пути – верные. Будь то коммунизм, будь то капитализм, будь то поход на Южный полюс или полет на Луну. Сами спокойно жить не можете и другим не даете… Ах, черт! Голову сломать можно! Вам надо работать шахтером. Или чистильщиком канализаций. Вот где вдоволь наползаетесь по темным тоннелям!
– Гурьев, вы мне нравитесь, как нравится всякий остроумный человек. Мне будет очень приятно посидеть с вами, скажем, в каком-нибудь уютном московском кафе. Представьте, за окнами льет дождь, над маленьким столом висит бра, над кофейными чашками вьется дымок, а мы вспоминаем эту шахту, этот гнусный лагерь…
– Не травите душу! – перебил он. – До уютного московского кафе нам с вами еще как до Пасхи. Куда ближе до морга…
Глава 17
Мы ползли на четвереньках по резиновой дорожке внутри трубы, диаметра которой хватало только на то, чтобы ползти на четвереньках. Мне трудно было судить о том, где была проложена эта конвейерная труба – под землей или же над ней, во всяком случае, снаружи не доносилось ни звука. Химик приумолк, его красноречие иссякло, как, впрочем, и силы. Он часто останавливался, чтобы отдышаться, и просил меня не гнать так сильно.
– Вы не находите странным, что еще не забили тревогу? – полюбопытствовал он.
– Неужели вас это волнует больше, чем если бы тревогу действительно забили?
– Этот человек, которого вы привязали к дереву… Не верю, что за час он не смог отвязаться.
– Это смотря как привязать… Здесь будьте осторожны, конвейер закончился!
Я сидел на краю ленты, свесив ноги в пустоту. Кожей чувствовал движение воздуха, какое бывает в большом помещении. Глаза постепенно освоились, и я стал различать контуры больших предметов, поначалу казавшихся бесформенными и лишенными объема. На руках опустился ниже и сразу же почувствовал под ногами опору.
– Опускайтесь, я вас поддержу, – сказал я Гурьеву, и мой голос неожиданно отозвался эхом.
Оказавшись рядом со мной, он неожиданно крепко схватил меня за локоть, как бы призывая усилить внимание. Мы минуту стояли в полной тишине, боясь дышать полной грудью.
– Цех первичной обработки, – шепнул мне химик. – Идемте!
Он пошел первым, огибая котлы и прямоугольные низкие шкафы, напоминающие печи, свернул вправо, по линии конвейера, и подошел к двери.
– Она на сигнализации? – спросил я.
Гурьев пожал плечами.
– А в прошлый раз вы утверждали, что на сигнализации, – усмехнулся я. – Вам очень хотелось меня остановить?
Я провел по двери ладонью. Обычная дверь, обитая листовым железом, без проводков, кодовых замков и прочих наворотов. Я взялся за ручку, нажал на нее. Дверь тихо заскрипела и открылась.
– Видите, как все просто? – шепнул я.
– Я всего лишь предполагал, что она на сигнализации, – стал оправдываться Гурьев и показал рукой на табурет, стоящий у двери. – А здесь, между прочим, сидит охранник.
– Где ваш цех?
– Следующий.
Мы прошли по кафельному полу второго цеха, посреди которого стоял даже в темноте сверкающий никелем агрегат, напоминающий огромный самогонный аппарат.
– Никогда бы не поверил, – бормотал Гурьев, – что окажусь здесь ночью и без охраны. Когда привыкаешь к одной и той же обстановке, то небольшое изменение в ней представляется почти невероятным. Признаться, мне все еще совершенно не ясно, каким образом вы думаете выйти отсюда, а затем и за пределы лагеря.
– Признаюсь, и мне пока это не ясно.
Без проблем мы прошли и через вторую дверь. Гурьев, почувствовав знакомую обстановку, оживился.
– Вот входная дверь, – махнул он в сторону непрозрачного окна, выложенного из стеклянных изоляторных кирпичей. – А это мое рабочее место.
Он сел на крутящийся стульчик, опустил руки на оцинкованный стол, над которым нависал металлический конус, напоминающий лейку. Неожиданно цех наполнился матовым призрачным светом, и я успел отчетливо увидеть все предметы, находящиеся здесь. Затем так же быстро стало темнеть, и все снова погрузилось во мрак.
– Луч прожектора прошелся по окнам, – догадался Гурьев, переведя дух после короткого шока. – А я уже, грешным делом, подумал…
– Вы можете показать, куда уносили порошок после контроля? – перебил я его.
– Конечно, могу. – Гурьев поднялся и медленно пошел в темный угол, куда не попадал даже скудный свет из непрозрачных окон. – Отсюда мне выносили никелированную коробочку, вроде той, в которой стерилизуют шприцы, и я наполнял ее порошком. Когда она заполнялась доверху, я накрывал ее крышкой и нажимал кнопку вызова… Да-да, именно эту. Снова выходил человек, забирал полную и ставил передо мной пустую коробку. Так что я даже не вставал со своего места.
– Этот человек тоже химик?
– Нет, я думаю, что он всего лишь курьер. Ни разу не видел его в нашем жилом корпусе.
Я подошел к металлической двери, в середине которой было вырезано окошко, закрытое металлической шторкой.
– Он подавал коробку в это окошко?
– Нет, сам открывал дверь и заходил внутрь.
– Посветите мне спичкой.
При тусклом мерцающем свете огня я стал осматривать дверь. Кодовый замок – с ним можно месяц трахаться, и все равно не откроешь; два параллельных проводка по периметру с переходом на дверной косяк – откроешь дверь, цепь разомкнется и сработает сигнализация; толстая металлическая обивка, какую и пулей не возьмешь.
– Похоже, что здесь склад, так сказать, готовой продукции.
– Очень может быть, – скучным голосом подтвердил Гурьев. В отличие от меня он не испытывал ни малейшего любопытства к двери.
– Если смотреть снаружи, в этом месте у корпуса нет пристройки?
– Пристройки нет, но подойти к стене или окнам невозможно.
– Почему?
– Этот торец корпуса отделен от остальной «промзоны» забором.
– А что там – вы не знаете?
– Понятия не имею.
– Надеюсь, вы не выкинули ломик по пути? Дайте-ка мне его.
Я взял ломик, вернулся к рабочему месту Гурьева и стал водить рукой под столом.
– Что вы там ищете?
– Проволоку.
– Так спросили бы, а то шарите, как у себя дома. Вот подсветка, можете оторвать отсюда кусок.
– Вы обиделись так, будто намереваетесь продолжать здесь работать.
Гурьев промолчал, не отреагировав на мое замечание. Я перетер проволоку о край стола и обгрыз изоляцию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
Я опустился на дно котла, влез в трубу, где мне пришлось согнуться вдвое и упереться в стенки ногами и руками, чтобы ненароком не соскользнуть под ножи, и крикнул Гурьеву:
– Запускайте!
Он не рассчитал и продержал машину включенной слишком много. Ножи с тяжелым грохотом тронулись с места и замелькали перед моими глазами. Над головой с нарастающей скоростью начал вращаться котел. Когда Гурьев нажал «стоп», проход на этот раз закрыл второй нож.
– Вы представляете себе, что такое четверть секунды? – крикнул я, и медная труба загудела от моего голоса.
Гурьев не ответил, ножи снова загрохотали, первый пошел вниз и в сантиметрах десяти от плахи замер. Перебор!
Я пригнул голову, посмотрел одним глазом в черную щель. Был бы тараканом – пролез бы. Черт подери, эдак мы здесь до рассвета можем воздух рубить.
С пятой попытки оба ножа зависли сантиметрах в сорока над плахой. Боясь, что химик снова запустит мотор и все испортит, я закричал и стал выбираться на край котла.
– Вы удовлетворены? – спросил Гурьев.
– Вполне. Сможете взобраться сюда сами или вам помочь?
Химик вздохнул, с опаской посмотрел на агрегат.
– Интересно, а он сам не может врубиться?
Я подал ему руку. Гурьев пыхтел, кряхтел, смешно дрыгал ногами, и мне пришлось попотеть, прежде чем он оказался рядом со мной.
– Господи, прости меня! – взмолился он, глядя на черную дыру под ногами.
– Одолжите на минутку ваш пистолет, – попросил я его.
– Вы хотите избавиться от меня? Сделайте милость! – ответил он и за глушитель вытащил из кармана «магнум».
Я выстрелил по главному рубильнику. Пистолет глухо щелкнул, свет погас, в темноте что-то звякнуло.
– Ползите за мной, здесь достаточно просторно. Только под ножами придется лечь на живот, – сказал я, возвращая Гурьеву оружие.
– И пригнуть голову, – добавил от себя химик. – Надо было предварительно воротник у куртки отрезать, – забормотал он изменившимся голосом. – Исповедаться, выпить водки, выкурить сигарету. Такую традицию до сих пор свято соблюдают все смертники во Франции, приговоренные к гильотине… Вы мне ботинком заехали прямо в лоб, между прочим.
– Извините. Тут очень темно, и я не знал, что это именно ваш лоб… Я не ошибаюсь, что, подумав о гильотине, вы невольно стали вспоминать все свои грехи?
– Вы ошибаетесь, – язвительным голосом отозвался Гурьев. – И к чему вообще эта дурацкая дискуссия в такое время и в таком месте?.. Чего вы застряли?
Я пролез под ножами, нащупал резиновую ленту конвейера. Она обрывалась на краю колодца, о глубине которого я мог только догадываться. Достал спички. Гурьев шумно задышал над левым ухом.
– Почему стоим?
– Вы мне посветите, а я попытаюсь спуститься вниз… Вы чего смеетесь?
– Я подумал о том, что сейчас мы напоминаем каких-то жалких насекомых, ползущих внутри мясорубки. Правда смешно?
– Очень.
Я лег на живот и стал медленно съезжать ногами вниз, повис на руках, но дна так и не достал. Прыгать в кромешную тьму, не зная, на что там можно напороться, было бы неразумно. Гурьев чиркнул спичкой. Я с трудом различил под собой матовый блеск каких-то крупных металлических деталей.
В альпинизме есть удобный способ передвижения по узким вертикальным камням, я им и воспользовался. Опустился в нишу, напоминающую гигантскую чашу, в центре которой на оси была закреплена центрифуга с острыми лопастями. Ощупал ее рукой, легко провернул. Что ж, ничего удивительного, в предназначении этой штуки можно было не сомневаться. Мощные лопасти центрифуги крошили здесь соломку до состояния пыли. А потом она должна поступать по конвейерной ленте в производственный корпус, в цех первичной обработки.
– Я уже сжег полкоробка! – донесся до меня голос Гурьева. – Вы хоть насвистывайте, чтобы я был уверен, что вы еще живы.
Я просвистел похоронный марш. Гурьев негромко выругался.
– Спускайтесь, – позвал я его. – Я вас поймаю.
– Как же, поверю я вам! Вы мне в совершенно безопасном месте по лбу ботинком заехали, а хотите, чтобы я прыгал в эту черную яму и надеялся, что вы меня не пропустите.
Он все-таки начал спускаться, я поймал его ноги и поставил их себе на плечи.
– Вместо того чтобы выбираться на волю, – бормотал Гурьев, – вы лезете в производственный корпус, который страшнее любой тюрьмы. Там же все внутренние двери поставлены на сигнализацию!
– А мы поползем по конвейерной линии.
– Зачем вам это надо, Кирилл?
– Я вам уже объяснял. Зачем мне вообще надо было подделывать документы, пасти «Ниссан» в аэропорту, влезать в зону?
– Я вам не верю.
– Чему именно не верите?
– Что вы сотрудник службы безопасности. Вы всего лишь авантюрист. Псих-одиночка. Только я никак не могу разгадать ваши цели.
– Разве у психа бывают цели? Он должен действовать в высшей степени нелогично.
– Приблизительно так вы и действуете.
– Ну, спасибо вам, Анатолий Александрович, утешили! Разгадали. Раскусили… Придержите, пожалуйста, эту штуковину.
Я оттянул в сторону толстый резиновый лист, пошарил рукой впереди и нащупал лапку распределительного механизма. Все верно, так и должно быть. И вовсе не обязательно заканчивать ПТУ, чтобы это предвидеть. Измельченное сырье ссыпается под лапку, она отгребает необходимую порцию и заполняет тару.
Я продвинулся дальше. Поверх конвейерной ленты тянулся ряд пластиковых коробок. Сырье катилось в этих коробочках по транспортеру к химикам, которые затем превращали его в наркотик.
– Мы на верном пути, – поддержал я почти сломленный дух Гурьева.
– Это только вы на верном пути, – уточнил он из-за спины. – У авантюристов все самые идиотские пути – верные. Будь то коммунизм, будь то капитализм, будь то поход на Южный полюс или полет на Луну. Сами спокойно жить не можете и другим не даете… Ах, черт! Голову сломать можно! Вам надо работать шахтером. Или чистильщиком канализаций. Вот где вдоволь наползаетесь по темным тоннелям!
– Гурьев, вы мне нравитесь, как нравится всякий остроумный человек. Мне будет очень приятно посидеть с вами, скажем, в каком-нибудь уютном московском кафе. Представьте, за окнами льет дождь, над маленьким столом висит бра, над кофейными чашками вьется дымок, а мы вспоминаем эту шахту, этот гнусный лагерь…
– Не травите душу! – перебил он. – До уютного московского кафе нам с вами еще как до Пасхи. Куда ближе до морга…
Глава 17
Мы ползли на четвереньках по резиновой дорожке внутри трубы, диаметра которой хватало только на то, чтобы ползти на четвереньках. Мне трудно было судить о том, где была проложена эта конвейерная труба – под землей или же над ней, во всяком случае, снаружи не доносилось ни звука. Химик приумолк, его красноречие иссякло, как, впрочем, и силы. Он часто останавливался, чтобы отдышаться, и просил меня не гнать так сильно.
– Вы не находите странным, что еще не забили тревогу? – полюбопытствовал он.
– Неужели вас это волнует больше, чем если бы тревогу действительно забили?
– Этот человек, которого вы привязали к дереву… Не верю, что за час он не смог отвязаться.
– Это смотря как привязать… Здесь будьте осторожны, конвейер закончился!
Я сидел на краю ленты, свесив ноги в пустоту. Кожей чувствовал движение воздуха, какое бывает в большом помещении. Глаза постепенно освоились, и я стал различать контуры больших предметов, поначалу казавшихся бесформенными и лишенными объема. На руках опустился ниже и сразу же почувствовал под ногами опору.
– Опускайтесь, я вас поддержу, – сказал я Гурьеву, и мой голос неожиданно отозвался эхом.
Оказавшись рядом со мной, он неожиданно крепко схватил меня за локоть, как бы призывая усилить внимание. Мы минуту стояли в полной тишине, боясь дышать полной грудью.
– Цех первичной обработки, – шепнул мне химик. – Идемте!
Он пошел первым, огибая котлы и прямоугольные низкие шкафы, напоминающие печи, свернул вправо, по линии конвейера, и подошел к двери.
– Она на сигнализации? – спросил я.
Гурьев пожал плечами.
– А в прошлый раз вы утверждали, что на сигнализации, – усмехнулся я. – Вам очень хотелось меня остановить?
Я провел по двери ладонью. Обычная дверь, обитая листовым железом, без проводков, кодовых замков и прочих наворотов. Я взялся за ручку, нажал на нее. Дверь тихо заскрипела и открылась.
– Видите, как все просто? – шепнул я.
– Я всего лишь предполагал, что она на сигнализации, – стал оправдываться Гурьев и показал рукой на табурет, стоящий у двери. – А здесь, между прочим, сидит охранник.
– Где ваш цех?
– Следующий.
Мы прошли по кафельному полу второго цеха, посреди которого стоял даже в темноте сверкающий никелем агрегат, напоминающий огромный самогонный аппарат.
– Никогда бы не поверил, – бормотал Гурьев, – что окажусь здесь ночью и без охраны. Когда привыкаешь к одной и той же обстановке, то небольшое изменение в ней представляется почти невероятным. Признаться, мне все еще совершенно не ясно, каким образом вы думаете выйти отсюда, а затем и за пределы лагеря.
– Признаюсь, и мне пока это не ясно.
Без проблем мы прошли и через вторую дверь. Гурьев, почувствовав знакомую обстановку, оживился.
– Вот входная дверь, – махнул он в сторону непрозрачного окна, выложенного из стеклянных изоляторных кирпичей. – А это мое рабочее место.
Он сел на крутящийся стульчик, опустил руки на оцинкованный стол, над которым нависал металлический конус, напоминающий лейку. Неожиданно цех наполнился матовым призрачным светом, и я успел отчетливо увидеть все предметы, находящиеся здесь. Затем так же быстро стало темнеть, и все снова погрузилось во мрак.
– Луч прожектора прошелся по окнам, – догадался Гурьев, переведя дух после короткого шока. – А я уже, грешным делом, подумал…
– Вы можете показать, куда уносили порошок после контроля? – перебил я его.
– Конечно, могу. – Гурьев поднялся и медленно пошел в темный угол, куда не попадал даже скудный свет из непрозрачных окон. – Отсюда мне выносили никелированную коробочку, вроде той, в которой стерилизуют шприцы, и я наполнял ее порошком. Когда она заполнялась доверху, я накрывал ее крышкой и нажимал кнопку вызова… Да-да, именно эту. Снова выходил человек, забирал полную и ставил передо мной пустую коробку. Так что я даже не вставал со своего места.
– Этот человек тоже химик?
– Нет, я думаю, что он всего лишь курьер. Ни разу не видел его в нашем жилом корпусе.
Я подошел к металлической двери, в середине которой было вырезано окошко, закрытое металлической шторкой.
– Он подавал коробку в это окошко?
– Нет, сам открывал дверь и заходил внутрь.
– Посветите мне спичкой.
При тусклом мерцающем свете огня я стал осматривать дверь. Кодовый замок – с ним можно месяц трахаться, и все равно не откроешь; два параллельных проводка по периметру с переходом на дверной косяк – откроешь дверь, цепь разомкнется и сработает сигнализация; толстая металлическая обивка, какую и пулей не возьмешь.
– Похоже, что здесь склад, так сказать, готовой продукции.
– Очень может быть, – скучным голосом подтвердил Гурьев. В отличие от меня он не испытывал ни малейшего любопытства к двери.
– Если смотреть снаружи, в этом месте у корпуса нет пристройки?
– Пристройки нет, но подойти к стене или окнам невозможно.
– Почему?
– Этот торец корпуса отделен от остальной «промзоны» забором.
– А что там – вы не знаете?
– Понятия не имею.
– Надеюсь, вы не выкинули ломик по пути? Дайте-ка мне его.
Я взял ломик, вернулся к рабочему месту Гурьева и стал водить рукой под столом.
– Что вы там ищете?
– Проволоку.
– Так спросили бы, а то шарите, как у себя дома. Вот подсветка, можете оторвать отсюда кусок.
– Вы обиделись так, будто намереваетесь продолжать здесь работать.
Гурьев промолчал, не отреагировав на мое замечание. Я перетер проволоку о край стола и обгрыз изоляцию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75