Бленский рванул на себя одну доску, вторую. Они были прибиты короткими гвоздями и отдирались легко.
– Хватит? – спросил он.
– Весь верх отдирай! Время, Бленский, время!
В «преисподней» стоял жуткий треск и скрип, словно ожили все покойники и стали ломиться на волю. Меня трясло, как в лихорадке. Я начал ходить по комнате взад-вперед, поглядывая на согнувшегося Бленского, на обнажившееся нутро ящика, в котором матово поблескивала крышка цинкового гроба.
Он полностью разобрал верх ящика и, повернувшись ко мне, выпрямился. На его лбу выступили капельки пота, черная прядь налипла к румяной щеке, почти закрыв собой один глаз.
– Теперь открывай крышку гроба, – едва слышно сказал я.
Бленский судорожно сглотнул, машинально потянулся рукой к воротнику, но там пуговица была уже расстегнута, и тогда он начал нервными движениями зачесывать волосы на лысину.
– Тут дело… вот в чем, – произнес он. – Этот гроб вскрытию не подлежит.
– То есть? Что это значит?
Бленский развел руками в стороны.
– Там мало что осталось от человека. Труп обезображен… Надо щадить нервы родственников.
– А ты сам видел этот труп?
Бленский не совсем уверенно кивнул, точнее, просто склонил голову набок.
– Я подписал заключение паталогоанатомов… – начал было он, но я оборвал его:
– Бленский, я спрашиваю тебя, видел ли ты своими глазами этот труп?
– Н-н-нет, – с трудом выдавил он из себя.
Я глубоко вздохнул и на мгновение прикрыл глаза. Рука с пистолетом отяжелела, я уже с трудом держал «магнум», будто это была десятикилограммовая гантель.
– Значит, так, – сказал я, не скрывая угрозы в голосе. – Выбирай одно из двух: либо ты отправляешься на «Черный тюльпан» в этом ящике с дыркой в голове, либо рассказываешь все про этот гроб. Все, что тебе известно. Считаю до трех…
– Я расскажу! – охотно согласился Бленский, не сводя глаз с черного цилиндра глушителя. – Этот гроб я получил с завода, где их клепают. Пришла очередная партия гробов, а вместе с ними – этот.
– И тебе заплатили, чтобы ты отправил его в Москву?
– М-м-м… Да.
– Что в нем?
– Клянусь, я не знаю! Я его не пытался вскрыть, а окошко изнутри замазано известью.
– Ты даже не догадываешься, что там?
Бленский пожал плечами.
– Меньше знаешь, лучше спишь… Наверное, какая-нибудь контрабанда.
– А ты не боишься, что кто-нибудь проверит накладные? Откуда ты взял этого Гусева?
– Сделать липовую накладную несложно. В комендатуру аэропорта я отправляю заявку только на количество гробов, фамилии там никого не интересуют. А если меня проверит какая-нибудь комиссия из штаба миротворцев, я объясню, что Гусев погиб десять дней назад, но, так как долго выясняли личность погибшего, отправляем гроб только сейчас.
– Но реально тело Гусева уже было отправлено?
– Конечно. Две недели назад. Но, повторяю, комендатура не сможет ни подтвердить, ни опровергнуть, что я отправил именно его.
– А заявка? Ты ведь указываешь в ней точное количество гробов.
– В прошлый раз я указал пять, включая гроб Гусева, но если меня сейчас о нем спросят, скажу, что в тот раз отправил четыре, потому что не успел выяснить ни личности погибшего, ни адреса родственников. А у комендатуры документации никакой – я лично убедился.
– Ну ты жук! – покачал я головой. – И сколько таким образом ты уже отправил мертвых душ?
– Пять, – опустив глаза, ответил Бленский.
– И все – на одно и то же имя?
– Да.
– А как получаешь гонорар?
– Его привозит водитель грузовика вместе с гробом.
– Неужели грузовик с гробом так просто пропускают на территорию госпиталя?
– Это камээсовский грузовик. У него пропуск-»вездеход».
Я сел на крышку гроба, расстегнул куртку, подул на взмокшую грудь.
– Умница ты, Бленский, – сказал я. – Пожалуй, я не стану тебя убивать. Тебя убьют те, кто тебе платит. Не сегодня-завтра, но тебя обязательно хлопнут – на том свете вспомнишь мои слова. И правильно сделают, что хлопнут, потому что ты жадный человек и зарабатываешь деньги на погибших ребятах. А это большой грех.
Глава 22
Фельдшера Бошляева в «преисподнюю» Бленский не впустил, лишь слегка приоткрыл дверь, взял у него паяльную лампу, топор, ломик и снова запер дверь на ключ.
Гроб был очень тяжелый, я едва смог приподнять одну его сторону. Бленский же со своими зеленоватыми и тонкими ручками вообще чуть не помер над ним.
– Наплодили задохликов, – вполголоса ругался я, переворачивая ящик на бок и вытаскивая гроб на цементный пол. – Не стой, как столб! – крикнул я ему. – Разжигай паяльную лампу, или это ты тоже не можешь сделать?
Он встал на колени и принялся подкачивать воздух в бачок лампы. Я искоса наблюдал за ним. С гулом из форсунки вырвалось пламя. Бленский принялся его регулировать и нечаянно загасил.
– Тебе только с покойниками общаться! – покачал я головой. – Быстрее, Бленский, времени нет!
Он, конечно, не понимал, почему времени нет, он не мог знать о том, что я почти довел до дверей морга прокурора, но тот, подлая душа, сумел вывернуться и сейчас наверняка поднимает по тревоге роту спецназа, требует обыскать всю территорию госпиталя и найти особо опасного преступника.
Бленский стал обжигать тонкую полоску спайки, а я, пока металл был мягким, отрывал крышку ломиком. Мы возились с гробом минут десять или даже больше. «Преисподняя» наполнилась удушливым запахом горячего металла. От огня лампы воздух в ней нагрелся, как в парной. Я уже стащил с себя куртку, но крупные капли пота продолжали стекать по груди, падать на пол, и цементный пол вокруг гроба покрылся темными пятнами.
– Готово, – сказал Бленский, закручивая пламя.
– Тогда хватайся за крышку, – сказал я. – Чего уставился на меня? Страшно?
Мы взялись за крышку и стали ее поднимать. Бленский кряхтел, прикусывал губу, показывал язык, словом, трудился вовсю. Крышка наконец оторвалась от гроба. Мы опустили ее на пол. Я выпрямился, посмотрел в гроб и едва не вскрикнул от неожиданности. Мертвец!
– Черт вас подери! – с облегчением выругался я мгновение спустя, присмотревшись внимательнее. – И тут не могут без конспирации обойтись.
В гробу лежало пухлое чучело человека, точнее, пятнистая форма – куртка и брюки, – туго набитая начинкой.
– Ну-ка, давай этого парнишку вытащим, – сказал я Бленскому, который от удивления никак не мог закрыть рот и оторвать взгляда от чучела. – И отнесем его в туалет.
– К-куда? – не понял Бленский.
– В туалет!! В сортир, черт тебя подери! – крикнул я. – Проснись, включи мозги, пока я тебе их не продырявил!
Я взялся за «ноги», Бленский – за «плечи». Чучело тянуло не меньше, чем килограммов на пятьдесят. Пятясь спиной, я вышел в коридор. Бленского заносило, ноги его подкашивались, и он принялся обтирать собой покрытые побелкой стены. Перед самым туалетом чучело выскользнуло из его рук, и к унитазу я дотащил его один.
– Чудеса, – пробормотал Бленский, глядя, как я, расстегнув несколько пуговиц на куртке, вытащил из нутра полиэтиленовый пакет с сероватым порошком, подкинул его на ладони и поднес к лицу Бленского. – Вот так-то, некрофил, – сказал я. – А знаешь ли ты, что это такое?.. Нет, не стиральный порошок и не удобрение. Это героин, Бленский. Чистейший героин.
Я вогнал пальцы в пакет, разорвал его и высыпал содержимое в унитаз.
– Не стой, помогай мне! Раз-два, вскрыл, высыпал, взял новый. Ясна задача?.. Кто это там гремит?
Мы оба замерли, прислушиваясь. С противоположного конца коридора доносился громкий стук.
– В дверь ломятся, – прошептал он.
– Это прокуратура, – убедительным голосом ответил я. – Все, Бленский, твоя песенка спета. От наркотиков ты не отмоешься до конца своей жизни, учитывая, что она будет чрезвычайно короткой.
– Дверь заперта? – спросил он меня и посмотрел так, словно молил о пощаде.
– Да, но это не остановит солдат, если они начнут брать морг штурмом.
– Что же делать? – плаксивым голосом произнес он.
– Иди к двери, требуй, чтобы не мешали работать.
Он выскочил в коридор, подбежал к двери, откашлялся и, стараясь говорить сердито, спросил:
– Кого там принесло?
– Это полковник Довгий из прокуратуры, – услышал я голос из-за двери. – Откройте, пожалуйста!
– Посторонним вход воспрещен!
– Мне надо только спросить у вас…
– Не мешайте работать! Мы готовим к отправке тела убитых. Зайдите через три часа.
– Я хочу вас предупредить, – не унимался Довгий, – что у вас могут быть неприятности, если вы не откроете мне.
– Я занят! – отчаянно крикнул Бленский и, повернувшись, посмотрел на меня. Я кивнул, мол, правильно говоришь, продолжай в том же духе.
– У вас нет посторонних? – спросил Довгий и снова ударил по двери, похоже, ногой.
– Нет, одни покойники, – ответил Бленский. Вот жук, подумал я, еще шутить пытается.
– Я сейчас позову начальника госпиталя, – пригрозил Довгий.– И нам придется говорить в иной обстановке.
Голос за дверью смолк. Похоже, Довгий в самом деле пошел за начальником госпиталя. На цыпочках подлетел ко мне Бленский.
– Господи, я пропал! – заскулил он. – Если он приведет начальника, я не имею права не открыть. Что же делать? Что делать?
Он заламывал руки и с надеждой смотрел на меня, как обвиняемый на судью, которому предстоит вынести окончательный приговор. Я оттолкнул его, подошел к двери, пригнулся и посмотрел в щель. Метрах в двадцати от входа стоял солдат с повязкой и штык-ножом на поясе.
– Так я и знал, – вслух подумал я, зашел в «преисподнюю», сдвинул край жалюзи в сторону. Еще один солдат сидел на корточках в тени дерева. Рядом со мной засопел Бленский.
– Видел? – спросил я его. – Обложили. Уйти уже невозможно.
– Надо быстрее выкинуть весь порошок! – взмолился Бленский. – Пожалуйста, давай выкинем его к чертовой матери! Сейчас припрется начальник госпиталя.
– Да, – кивнул я. – Мне кажется, что ты сразу же отправишься за решетку. Что касается меня, то я врать прокурору не буду и честно расскажу им все, что мне известно.
К моему величайшему изумлению, Бленский грохнулся передо мной на колени, сложил свои синие ладошки и плачущим голосом заговорил:
– Умоляю! Умоляю! У меня двое детей, нам сейчас квартиру в Подмосковье дают. Я завязываю с этими делами! Никогда в жизни больше заниматься этим не буду. Я умоляю тебя – не выдавай! Что для этого надо сделать? Я все сделаю, все, что захочешь.
– Ну ладно, вошь ползучая, – примирительно сказал я. – Согласен. Но если меня возьмут – я расскажу все.
– Да, да! Хорошо, хорошо! – Бленский так энергично закивал головой, что у него, как мне показалось, непременно должны были обломаться шейные позвонки. – Я тебя спрячу. Тебя никто не найдет.
– Ты меня спрячешь в гроб.
Бленский вытаращил на меня свои и без того выпученные глаза, приоткрыл рот.
– Куда-а-а? – одними губами прошептал он.
– В гроб, – повторил я. – На место этого чучела. Накроешь крышкой, заколотишь ящик и отправишь на «Черный тюльпан». Чего ты вылупился на меня? Что тебе не понятно?
– Все понятно, просто… я подумал… в гробу прятаться…
Все правильно понимал Бленский. Ложиться живому человеку в гроб – дело не самое приятное, но я решил играть до конца в эту дикую игру, которую мне навязали два года назад.
Мы вложили гроб в ящик. Я с содроганием посмотрел на цинковое ложе, выбил ногой маленькое стеклянное окошко, вырезанное сбоку, перекрестился и встал обеими ногами на дно гроба.
До нас снова донесся грохот из коридора. Кажется, уже несколько человек били ногами во входную дверь.
– Старший лейтенант Бленский!! – орал кто-то за окном. – Немедленно откройте дверь, иначе я прикажу ее выломать!
Я лег. Плечам, оказывается, было тесно, и мне пришлось чуть повернуться на бок. Зато по росту гробик был в самый раз.
– Ну-ка, Бленский, принеси мне одну пачку героинчика. Буду в дороге тащиться.
Начальник морга сбегал в уборную и принес мне пакет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75