– Я ж говорю, дня три назад. Это не мои дела, я не знаю, что там было. Меньше знаешь, дольше живешь.
– Ишь ты, какой мудренький, – сквозь зубы произнес я, в одно мгновение возненавидев этого жалкого мокренького человечка, которому было ровным счетом наплевать, что сделали с Анной. – А ну-ка припомни, какие слова о ней говорили, за что ругали?
Волзов стал пожимать плечиками, как заводная игрушка.
– Трудно припомнить… Три дня уже прошло.
– Страдаешь провалами в памяти? – Я вдавил ствол ему под ребра, и Волзов часто задышал. – А ты очень постарайся.
Волзов стал стараться. Его пальцы нервно перебирали волосы на темени. Он морщился, скрипел зубами, наконец выдал:
– Шеф говорил: стукачка, шпионка и добавлял очень много матом. И охранка – матом.
Я не сдержал какого-то утробного звериного стона, вырвавшегося из моей глотки.
– Ну, что с тобой делать? – произнес я, с отвращением глядя на Волзова. – Дать веревку, чтобы ты удавился над унитазом?..Что ты пялишь на меня свои поганые глазенки, вошь червивая? Слова плохие говорили, и тебе стыдно повторить их? А гробы с наркотой возить не стыдно? На именах погибших парней зарабатывать – не стыдно?
Волзов принял эти слова за смертный приговор, и его стала колотить крупная дрожь. Этот готов, подумал я. Плохо, что в таком состоянии он неуправляем и не соображает ничего. Может заорать или кинуться в окно.
– Что тебе сказал Князь?
– Когда сказал?
– Вот что, дубина стоеросовая, – я начинал терять терпение. – Ты не переспрашивай и не прикидывайся полным идиотом. Ты только что был у Князя.
– Я дал ему московские адреса родственников погибших в Таджикистане.
– А зачем они нужны шефу?
Волзов молчал.
– Не хочешь говорить? – У меня невольно сжимались кулаки. – Ты еще лелеешь надежду, что я не убью тебя, и ты, выяснив даты и места похорон, отыщешь гроб с порошком и искупишь свою вину перед шефом, он тебя простит, и над тобой снова будет ярко светить солнце? Увы, дружок. Ты не найдешь то, что ищешь, даже если перероешь все могилы Москвы. Потому что наркотик на этот раз до Москвы вообще не доехал. Я вместо него.
Мне показалось, что глаза Волзова стали наполняться слезами. Зрачки его двигались, будто водитель внимательно рассматривал мое лицо.
– Но Князь этого не знает, – продолжал я. – Он решит, что ты что-то напутал с адресами, с могилами, кладбищами, и накажет тебя. Полагаю, что очень жестоко… Здесь подвал есть? – спросил я, щелкнув Волзова по подбородку пальцами, чтобы привести в чувство.
– Хто?!
– Подвал или погреб?
– Нету. Подвала нету. Есть гараж.
– А кладовые, темные комнаты? Не замечал, куда Князь последние три дня заходил?
– Ну… – кивнул он и облизал губы. – Там, в торце, в левом крыле, подсобка. Генераторная.
– На каком этаже?
– На нашем.
– Охранка в коридоре есть?
– Не видел. Я все больше в холле сижу. Охранка на улице. Вокруг дома, вдоль забора…
– Ладно, – похлопал я его по плечу. – Извини, что я испортил тебе настроение. Если надумаешь уносить отсюда ноги, скажи мне – побежим вдвоем. А пока… – Я втолкнул Волзова в кабинку.– А пока посиди здесь, да только запрись и никому не открывай.
Влево от лестницы, как и вправо, коридор шел дугой, и я не видел, есть ли кто-нибудь в его конце. Я словно шел по большому барабану. Из-за поворота показывались белые двери комнат, в мягком свете навесных бра сверкали золоченые ручки. Коридор казался бесконечным, я как будто ходил кругами.
Внезапно он закончился. Я стоял перед узкой торцевой дверью, покрытой черным пластиком. Уверенный в том, что дверь надежно заперта, я чисто машинально взялся за никелированную ручку, нажал на нее, и, к моему удивлению, дверь приоткрылась.
Глава 26
Напрасно, подумал я, оглядываясь и прислушиваясь к бормотанию приемника, доносившемуся из холла на первом этаже. Напрасно я потратил время. Здесь не может быть Анны, это обыкновенная подсобка, которую нет смысла запирать на замок.
Я приоткрыл дверь сильнее, чувствуя, как она упирается на мощной пружине, и заглянул внутрь. Луч света скользнул из коридора в подсобку, и я с трудом различил какой-то крупный агрегат, покрытый металлическим кожухом, видимо, автономную станцию электроснабжения. Я уже готов был сделать шаг назад и тихо прикрыть дверь, как уловил слабый парфюмерный запах – то ли дезодоранта, то ли духов, то ли косметики, словом, тот запах, который безошибочно говорит о присутствии женщины.
Рука скользнула по стене, щелкнул включатель. Щурясь, я смотрел на бетонный пол, голые серые стены и низкий потолок, по которому скользил клубок толстых проводов. Затем шагнул вперед, все еще сдерживая спиной натиск двери, и невольно вздрогнул, хотя был готов увидеть Анну. Между стеной и корпусом генератора белели оголенные ноги в черных бархатных туфлях. Подол сарафана прикрывал колени девушки, руки были прижаты к груди, словно Анна хотела спрятать что-то очень ценное. От моего голоса она вздрогнула, повернула бледное, со следами крови лицо и неожиданно пронзительно крикнула:
– Дверь!!
Я не успел обернуться и увидеть, что ее так напугало. Тяжелая дверь за моей спиной захлопнулась с металлическим лязгом. Анна простонала и в бессилии опустила голову на пол. Я упал перед ней на колени, схватил за плечи, прижал ее голову к своей груди, чувствуя ладонью склеившийся от крови комок волос на затылке.
– Анна! – бормотал я. – Что они с тобой сделали?
Я чувствовал, как вздрагивают ее плечи от странного бесслезного плача.
– Ну как же ты… – сдавленным голосом произнесла Анна. – Она не открывается изнутри. А я не успела…
Я вскочил на ноги, шагнул к двери и толкнул ее. Дверь не дрогнула. Ровная металлическая поверхность, усыпанная по периметру шляпками крепежных болтов. Ни ручки, ни замочной скважины. Дверь-ловушка.
Идиот! Кретин! Надо было предвидеть это! Так уж заведено – пленников сажают в помещения, куда войти намного проще, чем выйти. Всякий ребенок осведомлен об этом.
Я в сердцах двинул кулаком по двери. Анна все еще сидела на полу, прислонившись спиной к генератору.
– Кирилл, – прошептала она, и губы ее дрогнули. – Откуда ты? Как ты сюда попал? Я уже не верила, что увижу тебя.
– Нет, – бормотал я, рассеянно осматривая дверь. – И не надо было верить. Видеть таких болванов, как я, – наказание, а не благо… Хоть бы монтировочку какую оставили.
– Подожди, – шептала она. – Хватит метаться. Я до тебя уже все здесь осмотрела. Бесполезно. Подойди ко мне. Сядь рядом. – Анна коснулась верхних пуговиц платья, расстегнула их, опустила пальцы ниже, в то место, которое женщины многие века по своей наивности считают самым надежным местом для тайных писем и денег, вынула и положила мне в ладонь теплый пластиковый квадратик дискеты. – Спрячь ее, если сможешь. Меня могут раздеть, к этому все идет…
– Что здесь?
– Это тот самый случай, когда говорят: лучше бы я никогда не знала, что здесь, – болезненно усмехнулась Анна. – Не задавай больше никаких вопросов! Говори о себе, я буду слушать. У нас мало времени.
Я переводил взгляд с дискеты, которую дала мне Анна, на ее глаза, в которых уже не было того прежнего азарта, любви и жажды к приключениям.
– Анна! – прошептал я, потрясенный изменениями, произошедшими в ней. – Что ты говоришь? Какие, к черту, рассказы о себе?! Мы должны выйти отсюда. У меня автомат, два «рожка», набитых патронами, «магнум» и, на последний случай, два кулака, которыми, клянусь, я сверну как минимум еще одну челюсть.
Она прикрыла глаза, почувствовав мои пальцы на своем лице. Я осторожно провел ладонью по ее волосам, спутавшимся, слипшимся в тонкие темно-бурые веревочки.
– Ты ранена?
Анна отрицательно покачала головой.
– Но ты же вся в крови!
– Это чужая кровь. Я разбила бутылку коньяка о голову одного охранника. А меня били намного аккуратней – только синяки по всему телу. Хорошо, что ты не видел меня раздетой.
– Встань! – коротко приказал я. Ее воля была надломлена, и я вынужден был обращаться к ней жестко. – Надеюсь, с этой штуковиной ты умеешь обращаться?
Анна опустила глаза, растерянно глядя на «магнум», который я вложил ей в ладонь.
– Кирилл, – прошептала она. – Я боюсь…
– И я боюсь, это нормально. – Я взял ее за плечи и легко встряхнул. – Чего это у тебя глазки повлажнели? Что за беда приключилась? Дверь захлопнулась? И из-за такой ерунды – сразу в слезы?
Я вытер ладонью ее щеки. Анна попыталась улыбнуться. Я подвел ее к двери.
– Колоти в нее руками и ногами, зови охранника, кричи, что хочешь сказать Князю что-то важное.
Анна, покусывая губы, в нерешительности смотрела на дверь, потом несильно стукнула по ней кулаком. Рука скользнула по металлической поверхности вниз.
– Нет, Кирилл, это не то, – сказала она, повернулась к двери спиной, оперлась о нее и скрестила на груди руки. – Это все уже было. Я кричала, стучала, притворялась, что лежу без сознания. Охранник только слегка приоткрывал дверь, а внутрь не заходил.
– Этого достаточно.
– Ты хочешь выстрелить в него? Но на выстрел сюда примчится вся охранка. Это человек двадцать, не меньше. Мы сумеем только геройски умереть.
– Черт возьми! – сквозь зубы процедил я, понимая, что мой наигранный оптимизм ничем не подкреплен, и стал ходить по камере. – Я уже готов поверить в то, что фокус с захлопывающейся дверью придуман для того, чтобы поймать меня, как на приманку. Они знали, что рано или поздно здесь появится твой сообщник.
Я встал рядом с генератором, минуту смотрел на него, как дикарь на микроскоп, раздумывая, как эту штуковину можно применить, потом снял жестяной кожух и проверил двигатель. Машина была ухожена, смазана, заправлена соляркой под завязку. Удобна и незаменима на тот случай, когда по каким-либо причинам обрывается централизованное электроснабжение. Запустил движок – и обеспечил особняк своим током. Вольт триста восемьдесят выдает, не меньше. Вольт триста восемьдесят…
Анна смотрела на меня, не понимая, зачем я вешаю кожух перед дверью на крюк, обрезаю куском бутылочного стекла кабель, зачищаю контакты, оголяя толстую медную проволоку.
– Помоги мне, – сказал я, протягивая конец кабеля. Она положила пистолет на пол, взялась за один провод, я – за другой и, орудуя стеклом, как ножом, стал срезать между ними изоляцию. Анна не понимала, зачем я это делаю, ее глаза все еще были тяжелы от равнодушия уверенного в своей обреченности человека.
Я отделил провода друг от друга. Один прикрутил к висящему над дверью кожуху, другой – к шляпке ближайшего болта, ввинченного в дверь. Подергал провода, проверяя на прочность.
– Я спросил электрика Петрова, – бормотал я какую-то чушь, заглядывая в потроха двигателя. – Отчего, Петров, у тебя на шее провод? Ничего Петров не отвечал… Ну-ка, Анюта, отойди от двери подальше, на всякий случай… Только ножками тихо качал…
Я привык запускать лодочный мотор на своей яхте по десять-пятнадцать минут и очень удивился, когда мотор генератора затарахтел лишь от одного сильного рывка за тросик. Ослабил подачу топлива, вытер руки о тряпку, которая валялась под ногами, и взял в руки автомат.
– Ну вот, Анюта, – сказал я, предвкушая бурные события, которые должны были хорошенько пощекотать нам нервы. – Теперь подойди к двери. Только не близко, не близко… Хорошо, хватит. Теперь сядь на пол, чтобы тебя можно было увидеть из-за кожуха. И кричи. Не жалей горла, вопи так, чтобы у меня уши заложило. Если спросят из-за двери, что случилось, скажи, что почему-то завелась машина и тебе страшно. Хорошо?
Анна все сделала так, как я просил, и действительно я едва не оглох от пронзительного писка. Должно быть, природа компенсировала у женщин недостаток физической силы способностью резать слух высокими нотами. Я морщился, закрывал уши, вздрагивал от волн озноба, катившихся по спине; понимая, что Анна кричит всего лишь по моей просьбе, я не мог избавиться от ощущения какого-то дикого кошмара и едва сдерживался, чтобы не кинуться к ней и не закрыть ей рот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75