Было жарко, потно и нервно. Зритель волновался по причине демонстрации летних коллекций, которые показывали топ-модели. В их числе была Ника и её лысая подружка Исидора. На последнюю я указал младшенькой и попросил воздействовать на голое её мировоззрение. Хочешь, чтобы я натянула парик, удивилась сестра. Я хочу, чтобы Ника забыла эту плешь, как дурной сон. Я могу подумать, спросила, озадаченная очередной моей вычурой.
Меж тем топ-модели фланировали по настилу, как марионетки. Туда-сюда. И обратно. Маршировали, как решительные солдаты моды. Надо заметить, марш этот был своеобразным. Как я понял, основная фишка для топ-модели походка. И чем больше амплитуда качания бедрами, тем лучше. То есть при движении голова, стан и ноги должны находиться как бы на одной линии, а все остальное обязанно уходить на полметра влево и настолько же вправо. Понятно о чем я говорю?
Туда-сюда, влево-вправо и обратно с вызывающим разворотом, да ко всему — летние костюмчики, шортики, купальники, где материал, как таковой, лишь угадывался; было от чего потерять последний ум.
Что там говорить, многовато случилось обнаженного, костлявого, женского тела. Понятно почему публика нервничала, хотя и пыталась скрыть свои низкие чувства, восхищаясь как бы работами короля инпошива Юдашмана, который в окружении голубых подмастерьев своих прел на престоле, как мокрый уголь в печи.
Наконец устроители шоу почувствовали, что светская компания обезвоживается, точно янки, блуждающие по пустыне Сахара в поисках города Солнца товарища Кампанеллы, и был объявлен перерыв.
В барах началась беспорядочная пальба — салют из бутылок шампанского. Все, за редким исключением — это я о себе, припали к живительным источникам. Моя сестра с королем инпошива удалилась за кулисы в качестве представителя фирмы, выпускающей мужское неглиже.
Какое счастье, что мои друзья воздержались от просмотра высокой моды. Не поняли бы общей авторской концепции и повели себя черт знает как. Вплоть до вульгарного мордобоя. Хотя скучали они рядом — в джипе. На чрезвычайный случай.
Дальнейшие события развивались странно. Даже для меня, интригана. Явившись из-за кулис, Анна улыбнулась стервозной улыбкой Seron Stoyn и шепнула мне на ушко, что требуется кошечка.
— Кто? — изумился я. — Кошечка?
— Тсс, — зашипела. — Можно и кота.
— А зачем?
— Саша, — с упреком покачала головой. — Делай, что говорят.
Я понял — лучше не задавать лишних вопросов. И передал по телефону просьбу мадам Курье — передал друзьям. Те в свою очередь тоже пришли в крайнее удивление и хотели узнать то, что не знал никто.
— Делайте, что говорят, — рявкнул я. — Кошечку или кота!
— Что, молодой человек? Вы мне? — кокетливо оскалилась глухая графиня из 1861 года, когда отменили крепостное право. Но с алмазами во лбу.
Я послал старую каргу на графские развалины, и только после обговорил с товарищами совместные действия по плану «Мурка».
Затем воротился в зал. От паров шампанского и уксусно-сексуа-льных запахов топ-моделей публика окончательно возбудилась и походила на штормовую волну, кипящую у волнореза-подиума.
Были подтянуты дополнительные силы секьюрити. Скоро пришило сообщение: кошечка и кот пойманы. О чем я сообщил Анне. А та — закулисному огольцу с порочным личиком ангела. Убей Бог, сестренку не понимал, хотя догадывался готовится пакость.
Между тем начался заключительный аккорд. На подиуме появилась Ника. В глухом бархатном платье, черном, как ночь. Я с облегчением вздохнул и уж хотел позвать Никитина, чтобы тот полюбовался на строгую красоту.
Но чу! С каждым движением модели по залу пробивался электризованный разрядом восхищения. Что такое, насторожился я.
И вот когда манекенщица развернулась, я перекрестился. Мысленно. И поблагодарил Господа, что выдержал паузу и не вызвал на это бесстыдство Никитушку.
Дело в том, что платье для вечера было декольтированно ниже спины. Кто в современной моде невежа, тем объясняю: на этом месте был округлый вырез, через который проглядывала попка. Вся. Двумя нагими полумесяцами. Впрочем, вполне симпатично-грушевидная попа. Вот не знать только кому она принадлежит.
Нет, королю инпошива определенно повезло. Никитин его изысков не понял. Бы. И пристрелил, как неоправдавшего доверие. Публика наоборот наслаждалась эстетическим мягким местечком, пуская липкие слюнки.
Что-то я не понимаю. Не только в моде, но и в жизни. Во все времена показ голой жопы считался оскорблением чести и достоинства. Неужели наступили новые времена, а мы с Никитиным этого не заметили и задержались в старых?
Что же дальше? На подиум припожаловала новая топ-модель. Снова в черном платье, верх коего был из настолько прозрачной органзы, что её наличие было чисто символичным для бюста. Для тех, кто опять не понял: остроконечные груди манекенщицы прыгали, как две сойки в силках.
Та-а-ак, сказал я себе, заднюю часть тела нам показали, верхнюю тоже, что еще? Кажется, легко догадаться.
И точно: была выпущена модель, смастеренная из настолько прозрачного черного шифона, что… Нет, сверху была наброшена ажурная туника, да она распахивалась при движениях… влево-вправо… и тогда весь зал с восхищением любовался тем, что находилось у манекенщицы между её же искривленных ног.
Для тех, кто опять не взял в толк, объясняю — топ-модель забыла насадить трусы на себя и теперь демонстрировала миру свою стриженную под пятиконечную звезду лохматушку.
Признаюсь, я не понимал новых русских. Каждый из них мог, прикупив все топ-модели вместе с их сексуально-озабоченным порфироносцем иглы, пустить их хороводом вокруг себя. В чем мама родила. Какие проблемы? Странно? Трудно понять нынешних нуворишей, как постоянных пациентов психлечебницы № 1.
От показа укромно-срамных местечек зритель расшалился, как дети в общественной хлорированной уборной, подглядывающие в дырочки за тетками из городского рынка.
Модельер сиял, точно медный грош в базарный день. Заговорщически улыбался: ждите-ждите сюрпризиков.
Какие ещё могут быть неожиданности? Мама родная! Неужто мужиков запустят на орбиту высокой моды? С их антеннами.
Я ошибся. Из-за кулис донеслось повизгивание и тявкание. К общему изумлению на подиум вырвался собачий выводок — огромный агатовый дог и четыре белые, как снега, болонки. Сдерживала их на поводке… Исидора, которая была в кожаных ботфортах и шортиках. И все. Если не считать кнута, коим она кокетливо прикрывала свою обнаженную чахлую грудную клетку. Публика взвыла от восторга: какой дизайн!..
Я до того увлекся поразительным зрелищем, что напрочь забыл о кошечке. И коте.
Как звериная семья попала на подиуме не заметил никто. Даже я. Материализовалась из воздуха. Перед самыми псиными мордами. От света и шума котяры растерялись, равно как и собачий выводок. От такого хамства и наглости.
Наступила знаменитая МХАТовская пауза. Публика не понимала мизансцены, я понял все: ай, да Анна, ай, да бестия!
И случилось то, что должно было случиться. Природу не обманешь. Кошачье семейство от страха и ненависти вспухло шерстью от страха и ненависти к своим заклятым врагам. Болонки взвыли, подобно Гаргоне, а дог, ахнув басистым лаем, кинулся за пушистыми наглецами.
Все происходило настолько быстро, что зритель не успел вникнуть в суть проблемы. Решив, что это гениальный взбрык мастера пошива, публика встретила взбрык шквалом аплодисментов.
От такой поддержки животные совсем озверели. Котяры сиганули в спасительную темноту, не подозревая, что там прячется праздный люд. Собачья упряжка рванула за ними — и лысая топ-модель, гремя костями, обрушилась на подиум. Мало того, была протащена по помосту, бороздя черепом дорожку на ковровом покрытии…
Началась такая вакханалия! О! Это надо было видеть!
Остервеневшие от ужаса кот и кошечка гуляли по головам зрительниц, те исступленно вопили и отбивались от животных. Мат и проклятье летели из первых рядов, как революционная песня, про Варяг, который не сдается.
Сорвавшись с подиума, болонки висели на ошейниках и визжали, как недорезанные. Дог дурил басом и метался на краю сцены. Бесталанная Исидора делала попытки восстать на ноги, да очередной рывок пса, и она тыкалась лысиной в доски подиума. Ко всему — какой-то мудак отключил свет и на зал пала варфоломеевская ночь.
Ситуация окончательно вышла из-под контроля устроителей праздника «Дефиле без трусов», когда новые русские решили, что на них организована облава и они начали отбиваться кулаками и газовым оружием. Запахло черемухой и прочими бодрящими запахами весны. Вдохнув газа, дамы посчитали, что надвигается тайфун, о чем они поспешили сообщить всем, в унисон верещащим болонкам.
Я понял, если мы с Анной хотим ещё пожить, следует покинуть приятное во всех отношениях общество. Что и сделали, отступив за кулисы. Там угорело носились голые, как в бане, топ-модели и вызывали службы по 01, 02, 03 и 04. Я нашел Нику и силой вырвал из этого бедлама. Девушка рыдала и пыталась бежать на помощь свой подружке, свергнутой с пьедестала подиума.
Я проявил твердость, несвойственную мне, попросив топ-модель следовать за мной и Анной. Ника заупрямилась — пришлось шлепнуть её. По месту, которое она недавно демонстрировала избранной публике. И белоснежный Lincoln уплыл в черную ночь.
И вовремя. Из всех дверей и окон клуба вываливалась праздничная публика, всклокоченно-возбужденная. Рвущая друг на дружке одежды, волосы и лица. То есть праздник высокой моды удался на славу. Каждый получил то, что хотел получить. Вот что может совершить женская смекалка, ей-ей.
Я прыгнул в джип и был встречен друзьями, ошалевшими от вечера, как и вся публика. Начались вопросы про кошечек-моду-Нику. Я поделился впечатлениями о последних модных течениях, о схватке домашних животных, об импровизационных падениях лысой топ-модели на доски подиума.
Товарищи мои хохотали, как полоумные. Никитин норовил увести джип с трассы, а Хулио — выпасть из него. Про дефиле Ники в вечернем платье я благоразумно решил умолчать, хотя надо было бы рассказать. Чтобы успокоить друзей.
Мало того, по возвращению в усадьбу Резо протрезвонил группе о «своих» впечатлениях. Не знаю, какие он там развел турусы на колесах, однако жеребячий хохот в глубокой ночи долго мешал уснуть — мне.
Нервы-нервы. Вот что значит окунуться в мир возвышенных страстей — все равно, что в чан с дерьмом. Не хочешь, а надо.
Через день после феерического праздника мадам Курье и Ника вдруг заявили, что лучше будет, если юная топ-модель уедет в Париж. Зачем? Учиться и учиться. Искусству моды. Почему? Потому, что с нашими кутюрье только хлебать щи лаптями. Вот с этим я был полностью согласен. С щами и лаптями. Однако ехать за три моря? Как на это поглядит Никитин. Для него это будет подлый удар, мной организованный. И потом: Исидора, бедняжка, кто её пожалеет?..
Дамы посмеялись надо мной — жизнь, сам же утверждал, полна неожиданностей, и её надо принимать такой, какая она есть. Уезжает Ника на год, и вернется на родину не вешалкой, но специалистом. Пусть уж Никитушка потерпит. Я пожал плечами — делайте, что хотите, однако с Никитиным разбирайтесь сами. Главное, чтобы он не пристрелил Исидору с горя. А там хоть трава не расти.
И что же? Скоро явился доверчивый мой друг заявил, что они с Никой приняли решение: она уезжает учиться в Париж, а по возвращению — свадьба. На тройке. С колокольчиками.
— Чья свадьба? — не понял я. — С колокольчиками?
— Наша, — твердо ответил друг. — Моя и Ники.
— Поздравляю, — а что ещё мог сказать?
Если человеку врут, а он верит, следовательно, ему так удобно. Господи, чтобы я был таким лохом. Жил бы счастливо. Беззаботно жил бы. И каждый день катался на тройке. С колокольчиками.
Провожали Нику мы всем коллективом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59